В тот день ничто не предвещало беды. Я, как обычно, наводила порядок в нашей квартире. Виктор уехал на дачу к другу, и выходные полностью принадлежали мне.
Люблю эти моменты уединения — можно включить любимую музыку, не боясь, что мужу помешаешь, не спеша перебрать вещи в шкафах.
В шкафу Виктора давно царил беспорядок. Костюмы висели вперемешку с рубашками, свитера были свалены на верхнюю полку кое-как.
Двадцать лет брака, а он так и не научился складывать одежду аккуратно. Раньше это раздражало, теперь я привыкла и только посмеивалась, разбирая его вещи.
Пока перекладывала свитера, с верхней полки соскользнула синяя папка. Бумаги рассыпались по полу. Наклонилась собрать — и вдруг взгляд зацепился за штамп нотариальной конторы. Странно. Мы что-то оформляли у нотариуса? Не помню такого.
Присела на край кровати, стала просматривать. Договор дарения. Наш адрес. Дата — три месяца назад. Даритель — Виктор Сергеевич Лопатин. Одаряемый — Алина Викторовна Соколова.
Кто такая Алина Соколова?
Перечитала еще раз, внимательнее. По этому договору наша трехкомнатная квартира в центре теперь принадлежит какой-то женщине. Почему-то стало трудно дышать. В висках застучало. Я уставилась на подпись мужа — такая знакомая, с этим характерным росчерком в конце.
Дрожащими руками собрала остальные бумаги. Свидетельство о праве собственности. Выписка из реестра. Всюду одно и то же имя — Алина Викторовна Соколова. И наш адрес — улица Чехова, дом 15, квартира 47.
Прилегла на кровать, пытаясь успокоиться. В голове крутились обрывки мыслей. Может, это какая-то ошибка? Может, Виктор просто оформил что-то для работы? Но почему тогда не сказал мне? И причем здесь наша квартира?
Снова взяла договор, вчиталась в реквизиты сторон. Рядом с фамилией Соколовой стояла дата рождения — 1986 год. Тридцать восемь лет. Могла бы быть нашей дочерью…
И тут меня будто обожгло. Соколова — девичья фамилия первой жены Виктора. Алина — так звали их дочь. Я видела ее только раз, на похоронах матери. Молчаливая девочка-подросток с настороженным взглядом.
Тогда ей было лет пятнадцать. Потом она уехала учиться за границу, и больше я о ней не слышала. Виктор почти никогда не упоминал дочь, а я не расспрашивала.
Почему он отдал квартиру ей? Почему молчал? Что теперь будет с нами?
Руки похолодели. За окном нашей — уже не нашей? — квартиры голуби ворковали на карнизе. С кухни доносился тихий звук капающей воды из крана, который давно просила Виктора починить. Такой привычный, родной мир внезапно стал хрупким, ненадежным.
Телефон показывал два часа дня. Виктор вернется только вечером. Что мне делать с этим открытием до его приезда? Кому рассказать? На кого опереться?
Я аккуратно сложила документы обратно в папку. Поднялась с кровати, чувствуя странную пустоту внутри. Непослушными пальцами набрала номер подруги, но сразу сбросила. Нет, это слишком личное. Сначала нужно поговорить с мужем.
Меня ждали долгие часы наедине с мыслями и страхами. Наша семейная жизнь, которую я считала прочной и нерушимой, оказалась под угрозой. И самое страшное — я даже не знала, с какого момента перестала быть хозяйкой в собственном доме.
Горькая правда
Ужин остывал на столе. Я накрыла его еще час назад, но так и не смогла притронуться к еде. Комок в горле мешал глотать, руки то и дело тянулись к синей папке с документами, лежавшей рядом с солонкой.
Когда в замке повернулся ключ, я вздрогнула. Виктор вошел, напевая что-то себе под нос. Довольный, загорелый после дня на свежем воздухе. Скинул куртку, наклонился поцеловать меня в щеку.
— Люда, ты чего такая бледная? Заболела?
Я молча подвинула к нему папку. Он замер, взгляд скользнул по документам, потом по моему лицу. Что-то неуловимо изменилось в его облике. Плечи напряглись, взгляд стал жестче.
— Ты копалась в моих вещах? — голос звучал раздраженно.
— Папка упала, когда я разбирала шкаф, — я старалась говорить спокойно, но голос предательски дрожал. — Виктор, это правда? Ты правда подарил нашу квартиру своей дочери?
Он тяжело опустился на стул напротив. Потер лицо ладонями, будто стирая невидимую маску.
— Да, правда. И что? Это мое решение.
— Но… почему? — я не верила своим ушам. — Почему ты ничего мне не сказал? Мы же двадцать лет вместе прожили в этой квартире!
— А что бы изменилось, если бы я сказал? — он пожал плечами. — Всё равно квартира была только моя. Ты же знаешь, я получил ее еще до нашего брака.
— Но это наш дом! — я почувствовала, как слезы подступают к глазам. — Мы вместе делали ремонт, выбирали мебель. Здесь каждый уголок… Каждая вещь…
— Люда, не драматизируй, — он отмахнулся, как от надоедливой мухи. — Ничего не изменилось. Живем как жили.
— Но почему Алина? Ты же не общался с ней столько лет!
Виктор поморщился.
— Мы восстановили отношения год назад. Она вернулась из-за границы, работает в крупной компании. У нее всё хорошо, но… — он замялся. — Я чувствую вину перед ней. После развода с ее матерью я мало участвовал в ее жизни.
— И поэтому решил отдать ей нашу квартиру? — горечь переполняла меня. — А со мной посоветоваться не пришло в голову?
— Послушай, — его голос стал жестче. — Я не обязан с тобой советоваться. Это мое имущество, и я вправе распоряжаться им как хочу.
Я будто получила пощечину. Двадцать лет брака, а он говорит со мной как с чужой.
— А как же я? — слезы покатились по щекам. — Куда я пойду, если Алина решит нас выселить?
— Не выдумывай, — он снова отмахнулся. — Никто тебя не выселит. Я сказал Алине, что мы продолжаем здесь жить.
— Сказал? И что она ответила?
Виктор отвел глаза. Этот жест сказал мне больше, чем его слова.
— Она взрослый человек, разберется, — буркнул он наконец.
— То есть, ты отдал квартиру, ничего не обговорив? — я не могла поверить в происходящее. — Как ты мог так поступить со мной? С нами?
— Прекрати истерику! — он стукнул ладонью по столу. — Я устал. Мне нужен душ.
Он встал и вышел из кухни, оставив меня наедине с остывшим ужином и рухнувшим миром. Я сидела, глядя на дверь, за которой скрылся человек, с которым прожила половину жизни. Человек, который только что показал, что эта жизнь для него ничего не значит.
Из ванной доносился шум воды. Виктор насвистывал что-то беззаботное. Будто ничего не произошло. Будто не перечеркнул одним росчерком пера всё, что связывало нас столько лет.
Я вытерла слезы. Нужно было что-то делать, но что? Куда идти? К кому обратиться? В пятьдесят семь лет начинать жизнь с нуля?
Синяя папка с документами лежала на столе — немой свидетель предательства. Я смотрела на нее и чувствовала, как внутри медленно закипает гнев, вытесняя растерянность и боль.
Визит хозяйки
Звонок в дверь прозвенел резко, требовательно. Я вздрогнула, отрываясь от книги, которую безуспешно пыталась читать весь вечер. Виктор был на работе. После нашего разговора прошло три дня, но мы почти не общались — он уходил рано, возвращался поздно, отмалчивался на все мои вопросы.
Звонок повторился — настойчивый, нетерпеливый. Я накинула домашний кардиган и пошла открывать.
На пороге стояла молодая женщина в строгом деловом костюме. Светлые волосы собраны в аккуратный пучок, в руках — кожаный портфель. Холодные серые глаза — точь-в-точь как у Виктора.
— Добрый день, — голос звучал вежливо, но безэмоционально. — Вы, должно быть, Людмила Андреевна? Я Алина, дочь Виктора Сергеевича.
Я застыла в дверях, не в силах произнести ни слова. Значит, вот оно как. Она пришла. Новая хозяйка.
— Да, я Людмила, — наконец выдавила я. — Виктора сейчас нет дома.
— Я знаю, — легкая улыбка коснулась ее губ. — Я к вам. Можно войти? Нам нужно поговорить.
Отступила в прихожую, пропуская ее внутрь. Она вошла уверенно, осмотрелась по-хозяйски. Сняла светло-бежевый плащ, аккуратно повесила на вешалку.
— Проходите на кухню, — пробормотала я. — Чай, кофе?
— Не стоит беспокоиться, — она прошла вперед, села за стол. Тот самый стол, за которым мы с Виктором завтракали сегодня утром. — У меня не так много времени.
Я села напротив, чувствуя себя гостьей в собственном доме. Алина открыла портфель, достала папку — точно такую же синюю, как та, что я нашла у Виктора.
— Я так понимаю, вы уже знаете о смене собственника квартиры, — она говорила деловым тоном, будто обсуждала сделку с клиентом. — Отец сказал, что вы в курсе.
Киваю, не отрывая взгляда от ее лица. Ищу хоть какое-то сходство с Виктором, кроме этих серых глаз. Но нет — ни его улыбки, ни мягких черт. Передо мной сидел человек-кремень.
— Да, я узнала несколько дней назад, — моему голосу не хватало твердости. — Случайно нашла документы.
— Понимаю, — она кивнула без тени смущения. — Отец не всегда… тактичен. Но дело сделано. Квартира теперь моя, и я хотела обсудить с вами дальнейшие планы.
— Планы? — я сглотнула комок в горле.
— Да. Видите ли, я не собираюсь здесь жить. Это неудобно во всех отношениях, — она постучала пальцами по папке. — Я планирую сдавать квартиру. Доход от аренды в этом районе весьма неплохой.
Мир вокруг на мгновение померк. В ушах зазвенело.
— Сдавать? — переспросила я хрипло. — А… как же мы?
— В этом и заключается цель моего визита, — ее голос звучал ровно, как у робота. — Вам стоит подумать о том, чтобы найти другое жилье. Я могу дать вам время… скажем, месяц-полтора. Этого должно хватить.
— Месяц? — я не верила своим ушам. — Но мы с Виктором живем здесь двадцать лет! Это наш дом!
Алина слегка поморщилась, словно от зубной боли.
— Был вашим домом. Теперь это моя собственность, и я вправе распоряжаться ею по своему усмотрению, — она открыла папку, достала какой-то документ. — Я подготовила соглашение о сроках освобождения жилплощади. Здесь указано, что вы обязуетесь выехать до первого числа следующего месяца.
Документ лег передо мной на стол. Ровные строчки текста расплывались перед глазами.
— Но почему? — вырвалось у меня. — Почему вы так поступаете? Мы с вашим отцом в браке столько лет…
— Извините, но это не имеет значения, — она защелкнула портфель. — Брак — это просто юридические отношения. Как и право собственности. Я ничего личного не имею против вас, но эта квартира — мое наследство от отца. Он решил передать ее при жизни, его право.
— А моё право? — голос дрожал от обиды и гнева. — Разве я не заслужила хотя бы уважения?
Алина впервые за весь разговор посмотрела на меня по-настоящему — изучающе, с легким удивлением.
— Вы говорите об уважении? — она позволила себе холодную усмешку. — А вы спрашивали моего отца, почему он решил передать квартиру мне? Нет? Тогда спросите. Это будет… познавательно.
Она поднялась, одернула пиджак.
— Подумайте над моим предложением. Если вам нужна будет помощь с поиском нового жилья, могу порекомендовать хорошего риелтора.
Не дожидаясь ответа, она направилась к выходу. Уже у двери обернулась:
— И да, договор оставляю вам. Обсудите с отцом. Всего доброго, Людмила Андреевна.
Дверь захлопнулась. Я осталась одна, глядя на лежащий на столе документ. В голове билась одна мысль: «За что? Почему она так со мной?»
Телефон завибрировал — сообщение от Виктора: «Задерживаюсь, не жди с ужином». Словно в другой вселенной, где всё еще было по-прежнему.
Первый шаг к свободе
— Да ты шутишь! — Тамара чуть не поперхнулась чаем. — Выселяет? Тебя? Из твоего же дома?
Кафешка была почти пустой в это время дня. Мы сидели у окна, и я наблюдала, как по стеклу стекают капли дождя. Прямо как слезы, которые я выплакала за эту неделю.
— Не шучу, Том, — я размешивала сахар в чашке, хотя пить совсем не хотелось. — Явилась такая вся деловая, в костюмчике, с папочкой… «Освободите помещение до первого числа». Как в кино про злую мачеху.
— А сам-то… этот… — Тамара скривилась, подбирая цензурное слово, — муж твой что говорит?
Я горько усмехнулась.
— А что ему говорить? Утром уходит, вечером приходит. Словно призрак. Даже не смотрит в глаза.
— Вот гад! — Тамара стукнула чашкой о блюдце. — После двадцати лет брака! Люд, слушай, а почему ты вообще еще там сидишь? Я бы уже все его вещи с балкона повыкидывала!
Я устало потерла виски. Голова раскалывалась который день.
— А куда мне идти, Том? К сыну в однушку, где они с невесткой и внуками в тесноте? Или к тебе на диван?
Тамара сняла очки, потерла переносицу — верный знак, что сейчас скажет что-то важное.
— Люд, вот скажи мне честно… ты вообще понимаешь, что происходит?
— В смысле?
— В прямом. Виктор передал квартиру дочке. Дочка хочет тебя выселить. А ты сидишь и ждешь, пока тебя на улицу выставят с вещами. Где твоя гордость? Где твоя злость, наконец?
Я промолчала. Тамара права, как всегда. За эту неделю я перебрала все стадии горя — от отрицания до принятия. И застряла на последней.
— Том, мне пятьдесят семь. Какая тут злость… Устала я.
— Да тьфу на тебя! — она даже отодвинулась. — Что ты несешь? Тебе еще жить и жить! Ты чего, собралась в старухи записаться? Тебя твой благоверный двадцать лет за тряпку держал, а ты и рада стараться!
— Ну зачем ты так… — я почувствовала, как к горлу подкатывает ком.
— А затем! — Тамара понизила голос, наклонилась ко мне через стол. — Ты всю жизнь под него прогибалась. Сына одна тянула, пока он по своим командировкам шлялся. В больнице с воспалением легких валялась — он даже не навестил ни разу. А теперь последнее отбирает — крышу над головой! И что, так и будешь терпеть?
Я смотрела в окно, а перед глазами проносились картинки из прошлого. Наш сын Димка с температурой, а Виктор уехал на рыбалку с друзьями. Моя мама в больнице, а он не смог проводить — важное совещание. Годовщина свадьбы, которую он в очередной раз забыл…
— Люд, — голос Тамары стал мягче, — ты же всегда была боевой. Помнишь, как ты директора школы отчитала, когда Димку незаслуженно двойкой наградили? А как ты соседа сверху построила, когда он нас заливал? Куда всё делось?
Я подняла на нее глаза.
— Не знаю, Том. Правда не знаю. Будто что-то сломалось…
— Ничего не сломалось! — она сжала мою руку. — Просто ты забыла, какая ты на самом деле. Сильная! А теперь слушай сюда. Моя племянница, Катька, помнишь ее? Она сейчас юристом работает. Хорошим юристом. Мы сейчас допиваем эту бурду, — она кивнула на остывший чай, — и едем к ней. И ты расскажешь ей всё как есть. И спросишь, что можно сделать.
— Думаешь, можно что-то сделать? — впервые за эту неделю я почувствовала проблеск надежды.
— Не узнаем, пока не спросим, — Тамара решительно полезла в сумку за кошельком. — Я плачу, и мы едем. Хватит киснуть!
Через полчаса мы уже сидели в небольшом уютном офисе. Катя выросла красивой молодой женщиной — я ее не видела, наверное, лет пять. Она внимательно слушала мой сбивчивый рассказ, иногда делая пометки в блокноте.
— Так, Людмила Андреевна, — сказала она, когда я закончила. — Давайте разбираться. Во-первых, квартира была собственностью мужа еще до брака, это так?
— Да, он получил ее от работы. Еще в девяностых…
— Но вы делали капитальный ремонт уже в браке? Вкладывали туда средства?
— Конечно! — я даже оживилась. — Мы полностью переделали кухню, ванную, меняли полы, окна, двери…
— И эти средства были общими?
— Ну да. Мы откладывали с зарплат, брали кредит…
— А документы или чеки сохранились?
Я задумалась, вспоминая.
— Кредитный договор точно должен быть. И еще муж все чеки складывал в отдельную папку. Хотел потом на налоговый вычет подать…
— Отлично! — Катя что-то черкнула в блокноте. — Это уже кое-что. Теперь скажите, когда муж оформлял дарение квартиры дочери, вы давали на это согласие?
— Нет! Я вообще узнала случайно, когда нашла документы!
— Еще лучше, — Катя улыбнулась, и я поняла, что не все потеряно. — По Семейному кодексу, даже если имущество принадлежало одному из супругов до брака, второй супруг имеет право на компенсацию вложенных средств. А еще сделка по отчуждению имущества может быть оспорена, если один из супругов не дал на нее согласие.
— То есть… можно что-то сделать? — я посмотрела на Катю с надеждой.
— Можно и нужно! — она кивнула с какой-то профессиональной уверенностью. — Для начала соберем документы, потом составим исковое заявление. И еще… — она слегка замялась, — вам нужно решить, готовы ли вы к серьезным изменениям. Это будет непростой процесс.
— К каким изменениям? — не поняла я.
— Ну, например, к разводу, — Катя смотрела прямо и серьезно. — Потому что, скорее всего, до этого дойдет.
Я перевела взгляд на Тамару. Она кивнула, будто говоря: «Ты справишься».
И вдруг внутри что-то щелкнуло. Будто перегоревшая лампочка снова зажглась. Я выпрямила спину.
— Готова, — сказала твердо. — К чему угодно. Хуже уже не будет.
Когда мы вышли из офиса, моросил мелкий дождик. Но мне было все равно. Впервые за долгие дни я чувствовала себя… живой.
— Ну что, подруга, — Тамара приобняла меня за плечи, — кажется, кто-то проснулся после спячки?
Я улыбнулась, подставляя лицо каплям.
— Знаешь, Том… ты была права. Жизнь-то, оказывается, только начинается.
Разговор по душам
Заявление лежало на журнальном столике. Два листа, скрепленные степлером. Неприметные бумажки, способные перевернуть жизнь. Я сидела в кресле, поглядывая то на часы, то на входную дверь. Виктор должен был вернуться с минуты на минуту.
За окном стемнело. Я не включала свет — так было легче думать. За две недели, прошедшие с визита к юристу, я собрала все необходимые документы. Квитанции, чеки, выписки из банка — любые доказательства того, что квартира, пусть формально и принадлежавшая Виктору, была нашим общим домом. Домом, в который мы оба вкладывали силы и средства.
Звук ключа в замочной скважине заставил меня вздрогнуть. Я включила настольную лампу, создав островок света в темной комнате.
— Люда? Ты чего в темноте сидишь? — Виктор щелкнул выключателем в прихожей. — Что-то случилось?
— Нам нужно поговорить, — мой голос звучал спокойно. Удивительно спокойно для того, что я собиралась сказать.
Он вошел в комнату, на ходу развязывая галстук. Остановился, увидев мое лицо.
— Что такое? Выглядишь странно.
— Присядь, пожалуйста, — я кивнула на диван напротив.
Виктор нахмурился, но сел. Я протянула ему заявление.
— Что это? — он мельком глянул на бумаги.
— Исковое заявление. О признании сделки дарения квартиры недействительной и о разделе совместно нажитого имущества.
Виктор замер. Его лицо медленно менялось — удивление, недоверие, злость. Он бросил бумаги на стол.
— Ты что, с ума сошла? Какое еще исковое заявление? К кому?
— К тебе, — я по-прежнему говорила тихо. — И к Алине. Как к сторонам незаконной сделки.
— Незаконной? — он усмехнулся. — Люда, ты бредишь. Я собственник квартиры. Что хочу, то и делаю со своим имуществом.
— Был собственником. До того, как мы поженились. А потом мы вместе вкладывали деньги в ремонт, в обстановку…
— Ну и что? — Виктор развел руками. — Подумаешь, ремонт! Это не дает тебе права…
— Дает, — перебила я. — По закону, любые существенные улучшения имущества, сделанные в браке, делают его частично совместной собственностью. И еще ты не имел права дарить квартиру без моего письменного согласия.
Виктор уставился на меня так, будто увидел впервые. Потом медленно покачал головой.
— Кто тебя надоумил? Тамарка твоя? Или адвоката нашла?
— Не важно, — я пожала плечами. — Важно то, что ты и твоя дочь поступили нечестно. И незаконно.
— Я поступил так, как считал правильным! — он вскочил, навис надо мной. — Алина — моя дочь! Я виноват перед ней. Я пропустил ее детство, не помогал, когда она нуждалась во мне. Эта квартира — мой долг перед ней!
— А передо мной у тебя долгов нет? — я тоже поднялась, глядя ему в глаза. — За двадцать лет рядом с тобой? За все, что я сделала? За все, что терпела?
— Не драматизируй, — он отмахнулся. — Что такого особенного ты делала? Жила как все нормальные жены — вела хозяйство, воспитывала сына…
— Своего сына, между прочим! — во мне закипала злость, но я старалась держать себя в руках. — Твоего сына, которого ты видел два раза в неделю, если повезет! Кто сидел с ним, когда он болел? Кто ходил на родительские собрания? Кто решал все проблемы, пока ты мотался по своим командировкам?
Виктор поморщился, будто от зубной боли.
— Ну хватит, Люда. Ты же знаешь, я работал, обеспечивал семью…
— А я, значит, не работала? — меня уже было не остановить. — Я тянула полторы ставки в библиотеке, потом еще подрабатывала переводами. И дома всё на мне. А ты… ты даже не помнишь, когда у сына день рождения!
— Чушь какая, — он отвернулся. — В апреле, двадцать пятого.
— В мае, Витя. Восемнадцатого мая! — я горько рассмеялась. — Вот и весь разговор.
Мы замолчали. В тишине тикали часы — старые, еще от моей бабушки. Их мерный ход всегда меня успокаивал, но не сегодня.
— И что дальше? — наконец спросил Виктор. — Ты подашь на меня в суд? На дочь мою подашь? Позоришь меня перед родной дочерью?
— Не я тебя позорю, — покачала головой. — Ты сам себя опозорил, когда решил выкинуть жену на улицу.
— Никто тебя не выкидывает! Подумаешь, переедем в другое место. Снимем квартиру, может, комнату…
— А может, тебе с Алиной переехать? — я посмотрела ему прямо в глаза. — Она же твоя дочь, такая любимая. Поселись у нее, раз она тебе дороже жены.
Виктор замер, моргнул растерянно.
— При чем тут это? Просто у Алины сейчас сложный период. Она вложила все деньги в бизнес, ей нужна поддержка. А эта квартира может приносить неплохой доход…
— То есть, мы с тобой должны стать бездомными, чтобы твоя дочь получала доход? — я даже не злилась уже, просто удивлялась его логике. — Скажи честно, Вить, ты вообще думал обо мне, когда подписывал эти бумаги? Хоть секунду?
Он молчал. По его лицу я видела ответ.
— Понятно, — кивнула сама себе. — Что ж, теперь мой черед думать о себе. Завтра я подаю заявление в суд.
— Люда, не дури! — он схватил меня за руку. — Давай поговорим нормально! Суды — это долго, дорого… Зачем нам это? Можем же договориться!
— О чем договориться, Витя? — я мягко освободила руку. — О том, в какой срок я должна освободить квартиру? Или о том, сколько вещей могу забрать?
— Перестань, — он опустился на диван, растерянно потер лицо. — Я не хотел, чтобы всё так вышло. Правда. Мне казалось, это просто формальность… Бумажка…
— Бумажка, из-за которой твоя жена в пятьдесят семь лет оказалась без крыши над головой, — я села напротив. — Знаешь, что самое обидное? Если бы ты просто поговорил со мной. Объяснил, что хочешь помочь дочери. Мы бы нашли какое-то решение вместе. Но ты сделал всё за моей спиной. Предал меня.
Виктор поднял на меня глаза. В них читалась растерянность и… страх? Неужели он только сейчас начал понимать, что натворил?
— Люд, давай всё исправим, а? — он подался вперед. — Я поговорю с Алиной. Объясню ей. Она поймет…
— Поздно, Витя, — я покачала головой. — Поезд ушел. Я все решила.
— И что ты решила?
— Буду бороться за свои права. А еще… — я сделала глубокий вдох, — я подаю на развод.
Вот. Я сказала это. Слова, которые не могла произнести столько лет, несмотря на все его измены, на пренебрежение, на вечное чувство, что я лишь приложение к его жизни.
Виктор смотрел на меня с открытым ртом.
— Ты… ты не можешь! Мы же столько лет вместе! У нас сын, внуки!
— Всё это останется. Просто я больше не буду твоей женой.
— Из-за какой-то квартиры? — он всплеснул руками. — Люда, это же просто стены! Мы найдем другое жилье!
— Не из-за квартиры, — я говорила тихо, но твердо. — Из-за предательства. Из-за того, что даже сейчас ты не понимаешь, что сделал не так.
Я встала, собрала бумаги со стола.
— Мой адвокат свяжется с тобой. А сейчас, если не возражаешь, я пойду к Тамаре. Переночую у нее.
— Люда, подожди! — он вскочил. — Не уходи так! Давай поговорим, всё обсудим…
— Мы уже всё обсудили, Витя, — я направилась к двери. — За двадцать лет наговорились.
Новая жизнь
Солнечный луч скользнул по подоконнику, пробежался по деревянному полу и остановился на моих тапочках. Старых, потертых, но таких родных. Единственное, что осталось со мной из прежней жизни. Ну, не считая фотографий и пары коробок с самым необходимым.
Я поставила чайник на плиту и потянулась за банкой с заваркой. Маленькая кухонька была уютной, хоть и тесноватой. Но после трех месяцев скитаний по съемным комнатам этот крохотный закуток казался настоящим раем.
Однокомнатная квартира на окраине города. Моя собственная. Выигранная в суде вместе с приличной компенсацией. Кто бы мог подумать, что в мои годы придется начинать всё сначала?
Чайник засвистел, напоминая о себе. Я заварила чай, достала из холодильника творожную запеканку, испеченную вчера. На часах была всего половина седьмого, но мне нравилось просыпаться рано. Нравилось чувствовать, как день постепенно набирает силу, а вместе с ним и я.
Устроившись за маленьким столиком у окна, я смотрела, как просыпается город. Напротив через дорогу — школа. Скоро потянутся дети с портфелями, мамы с малышами, спешащие в садик. Жизнь. Она продолжается, несмотря ни на что.
Рядом с чашкой лежал телефон. Я взяла его, открыла фотографии. Димка с женой и детьми на даче. Последние выходные мы провели вместе — жарили шашлыки, играли в бадминтон, сын помогал мне развешивать занавески в новой квартире. Внуки носились как угорелые, счастливые от свободы и свежего воздуха.
Следующее фото — мы с Тамарой на выставке в Доме художника. Она затащила меня туда почти насильно: «Хватит киснуть! Жизнь продолжается!» И оказалась права, как всегда. Выставка оказалась прекрасной, а после мы долго сидели в кафе, болтая обо всем на свете. Уже без слез и обид — просто о жизни, о планах, о будущем.
Последнее фото — я в своей новой квартирке, с ключами в руке. Лицо уставшее, но счастливое. День, когда я наконец-то получила свое жилье. Маленькое, скромное, но — свое! Без Виктора, без его вечных упреков и критики. Без необходимости подстраиваться и уступать.
Суд длился почти полгода. Виктор сопротивлялся до последнего, пытался давить, угрожать, потом умолять. Но я твердо стояла на своем. В итоге судья признал сделку дарения недействительной и обязал выплатить мне компенсацию — достаточную для покупки этой маленькой однушки.
С Алиной мы столкнулись лишь однажды — в коридоре суда. Она прошла мимо, даже не взглянув в мою сторону. Может, злилась, что я разрушила ее планы. А может, в глубине души понимала, что поступила неправильно. Не знаю. Да и не так уж важно теперь.
Самым трудным было собирать вещи и уходить из квартиры, где прожила двадцать лет. Каждая мелочь вызывала воспоминания — и хорошие, и плохие. Я перебирала фотографии, книги, посуду, одежду… Сколько всего накопилось за эти годы! Большую часть пришлось оставить — не поместилось бы в съемной комнате. И в новой квартире тоже.
Странное дело — чем меньше вещей я забирала, тем легче становилось на душе. Будто освобождалась не только от ненужного хлама, но и от тяжести прошлого.
Я отхлебнула чай, наслаждаясь тишиной. Через полчаса нужно собираться на работу. Три месяца назад я устроилась в районную библиотеку. Зарплата, конечно, не ахти, но с компенсацией и небольшой пенсией (до которой оставалось всего ничего) вполне можно жить достойно. А главное — работа приносила удовольствие. Окружение книг, интересные люди, возможность быть полезной.
Телефон тихо звякнул — сообщение от Димки: «Мам, мы в эти выходные заедем? Маришка испекла твой любимый пирог с яблоками».
Я улыбнулась, печатая ответ: «Конечно, жду. Соскучилась по вам».
Вчера звонил Виктор. Говорил, что хочет увидеться, поговорить. Что скучает и многое переосмыслил. Я вежливо отказалась. Не из злости или обиды — их уже не осталось. Просто поняла, что нам больше не о чем говорить. Та часть моей жизни закончилась, и начинать заново не имело смысла.
В прихожей на тумбочке лежали ключи от квартиры — маленькие, с брелоком в виде птички. Символ свободы. Моей свободы, которую я обрела в пятьдесят восемь лет.
Кто бы мог подумать? Я точно нет. Всю жизнь считала себя слабой, нуждающейся в поддержке, в сильном плече рядом. А оказалось, что сама могу быть опорой — и себе, и сыну, и внукам.
Я допила чай, собрала посуду и пошла одеваться. День обещал быть хорошим. Впрочем, как и вся оставшаяся жизнь. Она теперь принадлежала только мне.
