Утро оказалось сырым и холодным. Небо покрыли серые тучи, а из-за них едва слышно капал мелкий, неприятный дождь — такой, что раскрывать зонт было бессмысленно, но без него промокал насквозь.
В такую погоду уютнее всего оставаться дома под пледом с книгой, а не везти себя через полгорода в нотариальную контору. Но другого варианта не было.
Мама скончалась всего два месяца назад — инсульт отнял её внезапно и мучительно. По ночам я всё ещё просыпаюсь с чувством, что должна ей позвонить, а затем вспоминаю — звонить некому. От этой пустоты внутри будто воздух вытянули из груди.
В тот день я стояла перед дверью нотариальной конторы и никак не могла решиться зайти. Перешагнув порог, я будто бы признаю окончательно: мамы больше нет.
И теперь мы, её дети, должны будем делить оставшееся после неё, словно хищники. Эта мысль вызывала тошноту. Но я собрала силы и толкнула тяжёлую дверь.
В приёмной уже находилась моя сестра Тамара. Она нервно барабанила ногтями по своей кожаной сумке и выглядела раздражённой.
— Наконец-то, — бросила она вместо приветствия. — Я уж думала, что ты не появишься.
— Привет, Тама, — я попыталась улыбнуться, но губы не поддавались. — Извини, автобус задержался.
Тама лишь фыркнула. Мы никогда не были особенно близки — разница в пять лет наложила свой отпечаток. Для неё я всегда была маленькой занозой, с которой приходилось мириться.
Затем наши пути раздвоились: она удачно вышла замуж, переехала в другой район, родила сына. Маму навещала лишь по большим праздникам и звонила по воскресеньям, а я обитала в крохотной съёмной квартирке неподалёку, всего в паре остановок от родительского дома.
— Дочери Ковалевой Нины Сергеевны? — услышали мы голос деловой женщины, которая появилась в дверях кабинета. — Прошу пройти.
Нотариус — полная женщина средних лет с уставшим выражением лица — быстро изучила документы.
— Все необходимые формальности выполнены, — она поправила очки на переносице. — Могу зачитать завещание.
Мы с Тамарой кивнули одновременно. В груди зашевелилось острое волнение.
— Я, Ковалева Нина Сергеевна, при полном сознании и без какого-либо давления… — голос нотариуса звучал слегка отстранённо, словно сквозь толщу воды, и отдельные фразы проходили мимо сознания, пока вдруг не прозвучали слова, вернувшие меня к реальности: — Передаю мою двухкомнатную квартиру, расположенную по указанному адресу, в полное владение моей младшей дочери — Ковалевой Ольге Игоревне.
Лицо покраснело, в ушах зазвенело. Неужели вся квартира только мне? Разум отказывался принять это. Всегда казалось очевидным, что мы разделим мамино наследство поровну…
— Простите, — прервала нотариуса Тамара, дрожащим голосом. — Вы не ошиблись? Может, там «в равных долях»?
— Проверка документа не выявила никаких ошибок, — юрист ещё раз быстро просмотрела бумаги. — Недвижимость полностью переходит к Ольге Игоревне. Что касается денег, драгоценностей и прочих движимых ценностей — они будут поделены между обеими дочерьми поровну.
Лицо сестры побледнело. Атмосфера в комнате мгновенно стала тяжелой и вязкой, словно воздух заменили густым киселём.
— Не могу поверить! Тут явно допущена серьёзная юридическая ошибка, — Тама выпрямилась и повысила голос почти до приказного. — Мама никогда бы не допустила такой наглой несправедливости по отношению к старшей дочери.
— На момент составления и подписания этого документа ваша мать была полностью в сознании и дееспособна, — нотариус произнесла это с безэмоциональной уверенностью человека, привыкшего к таким семейным драмам. — Юридическая сторона безупречна, все формальности соблюдены. Предлагаю вам ознакомиться с подлинником завещания.
Она протянула бумагу. Я смотрела на родной почерк и подпись внизу, пытаясь понять — почему именно так?
Когда мы вышли, Тамара резко остановилась.
— Ну и как давно ты знала? — в её голосе звучало напряжение.
— О чём? — я растерялась.
— Не изображай! — она заговорила громко, привлекая внимание прохожих. — Как долго ты знала, что получишь квартиру? Чем уговорила маму? Что ты ей наговорила обо мне?
— Тамочка, клянусь Богом, я ничего не знала! — инстинктивно потянулась к её руке, но сестра отстранилась с таким отвращением, словно я прикоснулась к яду. — Поверь, я в таком же шоке, как и ты!
— Ну конечно, — в её словах прозвучала горечь. — Мамина любимая дочурка, страдалец Олюшка… Без семьи, без мужа, без детей — одна сплошная жалость! Отлично всё сложилось — поселилась рядом, играла идеальную дочь, а теперь сорвала главный приз!
— Это несправедливо, — голос сорвался, последнее слово звучало как всхлип. — Я никогда не просила маму о квартире.
— Да неужели? — Тама хищно усмехнулась. — А кто последние пять лет носился у неё под ногами? Кто ходил с ней по врачам? Кто «случайно» присутствовал, когда она получала пенсию?
— Хватит! — слёзы наворачивались на глаза. — Я навещала маму, потому что любила её! И я ходила с ней по врачам, потому что она боялась ходить одна. А ты где была? Почему не приезжала часто?
— У меня семья, дети, работа! — практически кричала Тамара. — А у тебя что? Ничего! Вот ты и присвоила мамино наследство!
— Не смей так говорить! — теперь плакала я без стеснения. — Не говори, что я была рядом из-за квартиры!
— Знаешь что? — Тамара посмотрела на меня с такой ненавистью, что я отшатнулась. — Наслаждайся своей победой. Но больше не звони мне. И на семейные праздники не появляйся.
— Тама! — я пыталась остановить её, но она уже уверенно шла прочь, гордо подняв голову.
Я осталась наедине с моросящим дождём, крепко сжимая в руках документы на квартиру, которая внезапно стала не благом, а тягостью.
Первые недели прошли в тумане. Я перевезла вещи в мамину — теперь уже мою — квартиру. Оказалось, что у неё было удивительно мало вещей: книги, одежда, пара сувениров из поездок, старый ноутбук. Вся её жизнь уместилась в несколько коробок.
Мысль что-либо менять в мамином доме вызывала внутреннее сопротивление — каждая статуэтка, каждый элемент интерьера хранили её частичку, и трогать этот порядок означало отпустить её навсегда, признать, что она уже никогда не вернётся.
По утрам я просыпалась и на мгновение думала, что вот сейчас из кухни донесётся запах кофе и мамин голос: «Олюшка, вставай, завтрак на столе!». А потом реальность с силой обрушивалась, и я лежала, уткнувшись лицом в подушку, не способная подняться.
Занятия в колледже стали для меня единственным спасением — перед студентами приходилось выглядеть уверенной и сильной, хотя это всего лишь маска, закрывающая внутреннюю пустоту.
Литература помогала отвлечься хоть ненадолго от боли. Путь домой, вечерние ритуалы, простой ужин — всё выполнялось автоматически, в давящей тишине, после чего я падала в постель, моля о забытьи.
Телефон оставался без звука. Тама не звонила. Я пыталась ей дозвониться несколько раз, но она сбрасывала. Отправила сообщение: «Давай поговорим», но ответа не дождалась.
В тот вечер впервые за много лет выпила бокал вина в одиночестве. Потом второй. Третий. Пока не уснула прямо на диване, прижавшись лицом к маминой любимой подушке, которая всё ещё пахла её духами.
Через три недели раздался звонок от маминой подруги, тёти Тамары.
— Олюшка, как ты себя чувствуешь? — голос был напряжённым, неестественным.
— Всё нормально, — соврала я. — Привыкаю потихоньку.
— Понимаю… — последовала длинная пауза. — Скажи, правда, что ты… ну… уговорила маму оставить квартиру тебе?
Я замерла с телефоном в руке. Значит, Тама уже всем рассказала свою версию.
— Нет, тётя Тамара. Я узнала об этом только после оглашения завещания.
— Вот и я так думала, — голос не звучал уверенно. — Просто Тама говорила…
— Что именно? — я не смогла скрыть горечи.
— Что ты годами настраивала маму против неё. Что именно ты подсказала Нине, что Тама не заботится о ней. Что квартиру ты выпросила…
Разговор оборвался — я не выдержала слушать. Положила трубку и отключила телефон.
В тот день рыдала по-настоящему — не тихими слезами, как когда плакала по маме, а рыданиями с воем, с той злостью в душе, которая разрывает грудь. Как это несправедливо!
Я действительно была рядом не ради квартиры. Я просто любила её. Просто хотела, чтобы она не чувствовала себя одинокой. Просто не могла представить, что можно видеться с ней два-три раза в год и считать это нормой.
На следующий день я взяла выходной и поехала на кладбище. Могила мамы была ухожена — я приходила каждую неделю, приносила цветы, протирала памятник, говорила с ней тихо, словно боялась, что кто-то услышит этот безумный монолог.
— Мам, зачем ты так поступила? — сидела я на маленькой скамье рядом с могилой. — Почему оставила квартиру мне? Теперь Тамара меня ненавидит. Все думают, что я корыстная. А я ведь не просила тебя об этом. Правда, не просила…
Листья берёзы, посаженной рядом, тихо шевелились на ветру. Ответа, конечно же, не было.
— Может, продать квартиру? Отдать половину Таме? Чтобы всё было честно? — вслух произносила я, пытаясь найти выход. — Но это же была твоя воля… И я не знаю, правильно ли это.
На обратном пути зашла в магазин за продуктами. Стояла в очереди у кассы, когда услышала позади знакомый голос:
— Ольга Игоревна? Ковалева Ольга Игоревна?
Я обернулась. Передо мной стояла баба Галя — соседка мамы по лестничной площадке. Маленькая, худенькая старушка с проницательным взглядом и почти сверхъестественным умением знать всё о всех.
— Здравствуйте, Галина Ивановна, — попыталась улыбнуться я.
— Давно не виделись! — она крепко схватила меня за локоть. — Как ты? Говорят, квартиру Нины получила?
Я кивнула, ожидая услышать очередное осуждение.
— И правильно! — неожиданно воскликнула баба Галя. — Аннушка, с миром, всё было решено справедливо.,Я с недоверием взглянула на пожилую женщину.
— Вы всерьёз так считаете?
— Без сомнений! — баба Галя опустила голос, словно раскрывая секрет. — Знаешь, она со мной советовалась, когда завещание составляла. Я ей говорю: «Аннушка, распоряжайся, как хочешь, это твоё имущество». А она в ответ: «Галя, старшая дочка замужем, живёт в достатке, у неё и своя квартира, и машина, и муж с деньгами. А Олюшка одна у меня осталась. Кто о ней позаботится, если не я?»
— Она именно так сказала? — дыхание перехватило у меня.
— Крест святой! — баба Галя крестилась. — И ещё говорила: «Оля последние годы была мне и как дочь, и как мать. И в больницу со мной ходила, и лекарства приносила, и просто сидела, разговаривала. А Тама появится лишь на похоронах».
Слёзы снова наворачивались на глаза, но на этот раз были другие — тёплые, почти признательные.
— Спасибо, Галина Ивановна, — тихо сказала я. — Благодарю вас за рассказ.
— Да не за что, — старушка махнула рукой. — Заходи, если что, чайку попьём, поговорим.
И впервые за долгое время я ощутила, что, возможно, не всё окончено. Что не все считают меня отвратительной, корыстной дочерью.
Май выдался тёплым. Я распахнула окна настежь, и квартира наполнилась ароматом сирени с соседнего двора. Впервые за три месяца после маминой смерти я приступила к изменениям в доме.
Сначала понемногу — переставила книги на полках, приобрела новые занавески для кухни. Потом решилась на большее — отодвинула тяжёлый шкаф, освободив угол для письменного стола. Там, у окна, оказалось идеальное место для работы.
Я всё ещё скучала по маме — постоянно и без перерыва. Но резкая боль постепенно сменилась светлой грустью. Я научилась снова улыбаться, вспоминая наши разговоры, поездки, маленькие семейные традиции.
Связь с Тамарой полностью оборвалась. После десятой безрезультатной попытки дозвониться — все вызовы обрывались без ответа — я прекратила эти унизительные попытки восстановить отношения.
Её муж, Алексей, однажды отправил мне сухое сообщение: «Тама очень расстроена. Дайте ей время». Но время шло, а ничего не менялось.
На день рождения племянника Игоря я перевела деньги на карту и отправила подарок — новую игровую приставку, которую он давно хотел. В ответ не получила даже обычного «спасибо».
Это было больно, но я заставляла себя понять: Игорь — ребёнок, он подвержен влиянию родителей. Малыш всегда отражает их мировоззрение — раз мать записала меня в враги семьи, сыну неоткуда было взять иную позицию.
Я окунулась в проверку экзаменационных эссе, когда дверной звонок резко прервал мои мысли. Открыв дверь, я увидела мужа сестры — напряжённого до предела, с неподвижным, словно высеченным на камне выражением лица.
— Можно войти? — спросил он без приветствия.
Я молча отступила, позволяя ему войти. Он прошёл в гостиную, но не сел.
— Тама не знает, что я здесь, — начал сразу. — И лучше пусть не узнаёт.
— Что-то случилось? — сердце забилось сильнее.
— Можно и так назвать, — Алексей усмехнулся. — У Тамы проблемы на работе. Сокращение. Ей нужны деньги.
— Я готова помочь, — я обрадовалась возможности наладить связь. — Сколько нужно?
— Сумма тут не главное, — он покачал головой. — Тама считает, и я с ней согласен, что было бы справедливо, если ты продашь квартиру и поделишь деньги поровну.
Я застыла. Вот оно что.
— Но это же мамина последняя воля… — попыталась возразить.
— Последняя воля — чёрт с ней, — перебил Алексей. — Ты же понимаешь, что старые люди не всегда в здравом уме. Нина Сергеевна была уже в возрасте, могла запутаться…
— Она была в полном сознании! — возмутился я. — Нотариус подтверждал это!
— Послушай, — Алексей подошёл ближе, нависая надо мной. — Мы можем уладить всё мирно. Ты выставляешь квартиру на продажу, делишь деньги — половина тебе, половина Таме, и, глядишь, мир в семье восстановится. В противном случае…
— А если я твёрдо откажусь? — неожиданно для себя произнесла я с решительностью. Внутри словно пробудилась новая сила — не страх и обида, а уверенность в своей правоте и готовность отстаивать её до конца.
— Тогда, увы, пойдём в суд, — Алексей сложил пальцы в характерный жест, напоминая злодеев из сериалов. — У нашей юридической команды уже готово заявление об оспаривании завещания. Есть основания полагать, что документ подписан в период снижения умственных способностей матери. Несколько человек готовы подтвердить, что в последние месяцы Нина Сергеевна часто теряла нить разговора, забывала важные детали и сама жаловалась на ухудшение памяти.
— Это низость и клевета! — негодование переполнило меня. — Вам известно, что мамина память была в порядке до самого конца! Как вы смеете такое говорить?!
— Ты потом доказывай, — пожал он плечами. — А пока будут судебные разбирательства, квартиру арестуют. Тебе это надо? Нам — нет. Но если придётся…
Он не досказал, но угроза висела в воздухе.
— Убирайся из моего дома, — указала я на дверь. Голос дрожал, но звучал непоколебимо. — Сразу же уходи!
— Подумай хорошенько, Оля, — Алексей направился к выходу. — Даю тебе неделю. Потом начнём действовать.
Когда дверь захлопнулась за ним, я села прямо в прихожей, обхватив колени. Трясло меня от страха, обиды и ярости. Как они могут? Как позволяют себе такие угрозы и обвинения? И всё из-за денег?
Той ночью я не сомкнула глаз. Мысли роились в голове. Может, действительно стоит продать? Отдать половину и положить конец этому кошмару? Но предать мамину последнюю волю… и поддаться шантажу…
Под утро решение созрело. Взяла телефон и написала сообщение: «Приезжайте в воскресенье в два часа. Вся семья. Я всё решила».
Воскресенье оказалось солнечным. Я нервничала, но вместе с тем испытывала облегчение. Впервые за долгое время знала, что делать.
Ровно в два часа прозвенел звонок. На пороге стояли Тама, Алексей и Игорь. Тама выглядела триумфально, Алексей — самодовольно, а племянник — просто скучающим.
— Проходите, — я отступила, впуская их в квартиру.
— Вижу, ты всё же изменила своё мнение, — Тама прошла в гостиную, оценивающе оглядев интерьер. — Надеюсь, ничего здесь не испортила.
Я молчала, дождавшись, пока все расселись, и осталась стоять посреди комнаты.
— Я долго обдумывала ваше… предложение, — начала спокойно, стараясь держать голос ровным. — И приняла решение.
— Отлично, — Алексей покровительственно кивнул. — Мы поможем с оформлением документов на продажу.
— Квартиру продавать я не собираюсь, — заявила твёрдо.
В комнате повисла тишина.
— Что значит «не собираешься»? — Тама наклонилась вперёд. — Мы же договорились!
— Нет, — я покачала головой. — Мы не договаривались. Вы выдвинули ультиматум, который я не принимаю.
— Тогда в суд пойдём, — Алексей встал с дивана. — Мы предупреждали.
— Делайте, — пожала плечами я. — Но учтите: мама проходила медицинское обследование за месяц до завещания. Полная диспансеризация. Все документы сохранились. Никаких признаков деменции или ухудшения когнитивных функций. Плюс свидетели — соседи, которые видели её ежедневно. Плюс видеозаписи наших встреч — я часто снимала маму на телефон. Сознание было ясным…
Алексей и Тама обменялись взглядами. Их уверенность пошатнулась.
— Кроме того, — продолжила я, — если вы пойдёте в суд с ложными обвинениями, это статья за клевету. Я тоже подам встречный иск за моральный ущерб и попытку мошенничества.
— Ты не осмелишься! — вскрикнула Тама. — Мы семья!
— Семья? — горько рассмеялась я. — Какая же мы семья, Тама? Ты перестала со мной разговаривать, как только узнала о завещании. Ты распускала обо мне слухи. Ты настроила всех родственников против меня. А сейчас твой муж приходит и угрожает судом… Это семья?
— Не переводите стрелки! — закричала она. — Ты украла моё наследство!
— Я ничего не украла, — удивилась своему спокойствию. — Мама сама решила, кому что оставить. Это её право. Знаешь почему? За последние десять лет ты была в этой квартире всего семнадцать раз. Я считала. Семнадцать! В основном на праздники, на пару часов. Потом спешила уйти, потому что у тебя всегда были дела поважнее.
— У меня своя семья! — в который раз повторила Тама. — Дети, муж, работа!
— У мамы тоже была семья, — я посмотрела ей в глаза. — Две дочери. И одна из них находила время навещать её чаще, чем по праздникам.
— Как ты смеешь! — Тама замахнулась, но Алексей сжал её руку и не позволил ударить.,— Я долгое время корила себя, — продолжила я. — Думая, что, возможно, было бы лучше всё распродать. Но теперь я совершенно уверена — это неправильно. Это был выбор мамы. Она имела полное право определять, кому что оставить. И если она остановилась на мне… значит, на это были причины.
— Пойдём отсюда, — Алексей взял жену за руку и повёл к выходу. — Она уже всё решила. И мы тоже приняли решение.
Игорь, молча наблюдавший за происходящим, поднялся и направился вслед за родителями.
— Мы больше не семья, — крикнула Тама у двери. — Забудь, что у тебя есть сестра!
И они вышли, с шумным хлопком захлопнув дверь.
Я опустилась на диван, ощущая необыкновенную лёгкость. Казалось, что огромный груз, давивший на плечи, вдруг исчез. Конечно, было больно.
Конечно, пугало остаться совсем одной, без семьи. Но тяжелее и страшнее был постоянный груз вины, который навязывали мне люди, сами никогда не испытывавшие угрызений совести.
В тот вечер впервые за долгое время я заварила чай в мамином любимом чайнике, устроилась у окна и просто наблюдала, как заходит солнце. Я была дома. В своём доме. И это было правильно.
Прошло полгода. Я провела ремонт в квартире — не капитальный, но обновила стены, заменила старую сантехнику, купила новый диван. Частично мамины вещи я раздала в благотворительные организации, а часть оставила — те, с которыми были связаны особенные воспоминания.
Однажды ко мне на работу пришла молодая студентка — Катя, девятнадцати лет, из глубинки, учится на заочном отделении. С большими испуганными глазами и чемоданом в руках.
— Ольга Игоревна, можно с вами поговорить? — спросила она после занятий, нервно вертя ремешок сумки.
— Конечно, Катя. Что-то случилось?
— Меня из общежития выселяют, — её глаза наполнились слезами. — Там срочный ремонт, всех расселяют. Кому на съёмное жильё, кто к родственникам… А у меня нет ни одного варианта. Денег на квартиру нет, родители живут в деревне и еле сводят концы с концами…
Я смотрела на эту девушку, и сердце сжималось. Такая молодая, такая растерянная. Вдруг меня осенило.
— А на сколько времени ремонт планируется?
— Говорят, около двух месяцев, но вы же знаете, как бывает, — Катя горько улыбнулась. — Начнут, а потом деньги закончатся, и будет всё стоять годами…
Я немного задумалась, сделала выбор и сказала:
— У меня есть свободная комната. Если хочешь, можешь пожить у меня, пока не решится вопрос с общежитием.
Катя посмотрела на меня с недоверием:
— Вы… правда? Вы впустите меня к себе?
— Абсолютно серьёзно, — я кивнула. — Мне одной в двушке слишком просторно. И, если честно, немного одиноко.
Так Катя появилась в моей квартире. Сначала она была застенчивой, старалась не привлекать внимание, постоянно спрашивала разрешения. Но со временем привыкла.
Оказалось, что она прекрасно готовит — научилась у бабушки. По вечерам мы часто собирались на кухне, пили чай и говорили обо всём: об учёбе, книгах, будущем. Катя мечтала стать журналистом, писала статьи для студенческой газеты.
Через два месяца ремонт в общежитии так и не завершился. Катя осторожно попросила остаться ещё на некоторое время. Ко моему удивлению, я обрадовалась. Мне нравилась её компания, её молодая энергия, её живой интерес к жизни. С ней в квартире стало уютнее и веселее.
— Конечно, оставайся, — ответила я. — На сколько потребуется.
Прошло ещё три месяца. Однажды вечером, когда мы вместе делали ужин — я резала овощи, а Катя занималась соусом — она вдруг замерла, держа ложку.
— Ольга Игоревна, — начала она неуверенно, — можно вас кое о чём спросить?
— Спрашивай без проблем, — улыбнулась я.
— Почему вы меня приютили? — спросила она серьёзно, без улыбки. — Мы ведь почти не знали друг друга. Я могла оказаться кем угодно — воровкой или наркоманкой… Почему вы решились на такой риск?
Я задумалась. Почему? Из жалости? Из одиночества? Или по другой причине?
— Знаешь, — медленно ответила я, — иногда жизнь бывает крайне несправедливой. И когда ты остаёшься один на один с этой несправедливостью, очень важно, чтобы кто-то протянул тебе руку. Не из жалости, а просто потому, что мы все — люди. И должны поддерживать друг друга.
Катя молчала, ожидая продолжения.
— Когда я впервые увидела тебя в колледже, я вдруг ясно поняла: если я не помогу сейчас, то потом пожалею. А если помогу… может, сделаю мир хотя бы немного лучше. Хотя бы для одного человека.
— Спасибо вам, — тихо сказала Катя. — Вы не представляете, как много это значит для меня…
Я поняла, что эта девушка стала для меня не просто квартиранткой. Она стала другом. Почти дочерью, которой у меня никогда не было.
Так Катя осталась жить у меня постоянно. Вскоре она нашла подработку в местной газете и настояла на том, чтобы платить за комнату — хоть немного, но для неё это был способ сохранять самооценку. Я согласилась, хотя деньги были не нужны. Для неё это был важный вопрос достоинства.
Год спустя после смерти мамы мне пришло неожиданное сообщение от Игоря: «Тётя Оля, можно встретиться? Только мама не должна знать».
Я растерялась. Мы не общались весь год — ни звонков, ни сообщений. А теперь он хочет встретиться тайком от матери?
«Конечно», — ответила я. — «Когда и где?»
Мы встретились в кафе недалеко от его школы. Игорь вырос, повзрослел, всё больше походил на Таму — те же упрямые глаза, тот же подбородок.
— Спасибо, что пришла, — серьёзно сказал он, садясь напротив меня. — Я не был уверен, что ты согласишься. После всего, что случилось…
— Ты мой племянник, — улыбнулась я. — Конечно, приду, если ты пригласишь.
Он заказал кофе, хотя явно не был его поклонником — морщился с каждым глотком.
— Я хочу извиниться, — неожиданно признался он. — За то, что не писал. За то, что поверил всему, что говорили.
Я не знала, что ответить, просто ждала, что он продолжит.
— Тогда я не понимал, — продолжил он. — Мне было четырнадцать, и я верил родителям. А потом… случайно нашёл телефон бабушки — старый, в ящике. Там были ваши переписки, фотографии и видео. Я просмотрел всё.
Он глубоко вздохнул.
— И понял, что ты на самом деле была с ней всё время. Звонила каждый день, интересовалась здоровьем и настроением. А мама… мама звонила лишь по праздникам. Я вспомнил, как бабушка всегда говорила только о тебе, когда мы приходили. «Олюшка то, Олюшка се». А мама злилась.
— Игорь, — осторожно коснулась его руки. — Твоя мама любила бабушку. По-своему.
— Возможно, — опустил голову он. — Но она лгала мне о тебе. Говорила, что ты специально настраивала бабушку против нас. Что заставила её переписать завещание.
— И что теперь ты думаешь? — тихо спросила я.
— Думаю, что ты просто была рядом, — пожал плечами он. — Ты навещала бабушку, а мы — нет. Ты помогала ей, а мы были заняты. Обвинять тебя за то, что ты делала то, что должны были делать мы, нечестно.
Я почувствовала, как слёзы наворачиваются на глаза.
— Спасибо, Игорь, — с трудом сказала я. — Это много значит для меня.
— Я хочу общаться с тобой, — твёрдо произнёс он. — Ты моя тётя. Единственная. И я не хочу терять ещё одного близкого человека из-за этой бессмысленной ссоры.
Мы договорились встречаться тайно. Игорь стал навещать меня, познакомился с Катей, они быстро нашли общий язык. Катя помогала ему с сочинениями, а он обучал её компьютерным играм. Иногда мы втроём ходили в кино или в парк. Это были светлые, тёплые моменты.
Примерно через полтора года после наших разногласий с Тамой мне позвонила баба Галя. Голос у неё прозвучал встревоженно:
— Олюшка, тут такое дело… Тама стоит во дворе уже час. Ходит туда-сюда. Кажется, пытается решиться зайти к тебе.
— Тама? — я не поверила своим ушам. — Вы точно уверены?
— Щёки у меня не трут, — фыркнула баба Галя. — Знаю её с детства. Это она. Только какая-то растерянная. Может, что-то случилось?,В памяти сразу появился Игорь. Неужели он узнал о наших встречах? Сердце забилось быстрее.
— Спасибо, бабушка Галя. Я сейчас спущусь.
Я быстро переоделась и выскочила из квартиры. Во дворе на скамье действительно сидела Тама. Худевшая, с новой причёской, но сохранившая гордую осанку и упорный взгляд.
— Привет, — позвала я, подойдя ближе.
Она вздрогнула и подняла глаза.
— Привет, — выдавила она хрипловатым голосом. — Я… не знала, что ты дома.
— Я дома, — подтвердила я. — Пойдём наверх?
Тама задумалась, но вскоре уверенно поднялась:
— Да, давай.
Мы поднялись в квартиру молча. В лифте Тама нервно играла ремешком сумки — напоминала Катю в наш первый визит.
— Чай, кофе? — поинтересовалась я, как только мы вошли. — Или что-то покрепче?
— Чай, — она села на стул у окна — с видом на двор.
Я заварила чай и поставила перед ней чашку. Она обхватила её руками, словно согреваясь.
— Как ты? — спросила я, усевшись напротив.
— Алексей ушёл, — ответила она. — Два месяца назад к своей секретарше. Забрал половину вещей и машину.
Я вздохнула:
— Мне жаль.
— Правда? — встретила она мой взгляд. — Тебе правда жаль?
— Конечно, — не отводила глаз я. — Ты моя сестра. Мне больно, когда тебе плохо.
Тама горько усмехнулась:
— После всего, что я сказала? После этих месяцев?
— Семья остаётся семьёй, — пожал я плечами. — Даже если мы не говорим.
— Почему ты такая? — в её голосе смешались раздражение и восхищение. — Ты всегда была такой… правильной. Понимающей. Мама любила тебя за это. Больше, чем меня.
— Это неверно, — покачала я головой. — Мама любила нас обеих, просто по-разному.
— Но квартиру оставила тебе, — без злости, больше констатируя факт.
— Да, — согласилась я. — Потому что она знала, что у тебя есть своя квартира, муж и стабильность.
— Стабильность, — с усмешкой ответила Тама. — Как видишь, не очень она была стабильной.
Мы замолчали. Потом Тама заговорила снова:
— Я разговаривала с Игорём. Он сказал, что вы встречаетесь.
Меня словно дух захватил:
— Да. Надеюсь, ты не против?
— Я должна была быть против, — смотрела в окно, избегая взгляда. — Но знаешь… я рада. Ему нужна семья. Особенно теперь, когда мы с Алексеем…
Её голос прервался, и она замолчала.
— Игорь также сказал, что нашёл мамин телефон, — продолжила спустя некоторое время. — Показал мне фотографии, видео, ваши переписки.
Я молчала, чтобы она могла говорить.
— И я поняла, что ошибалась, — тихо сказала Тама. — Все эти обвинения… Я была раздражена, обижена. Мне казалось, что мама всегда любила тебя больше. А теперь ещё и квартиру тебе оставила. Это было как последнее подтверждение, что ты — любимая дочь, а я — на втором плане.
— Тама, — протянула я руку и коснулась её плеча. — Ты сама выдумала это. Мама гордилась тобой, твоей карьерой, семьёй. Она просто хотела позаботиться обо мне, потому что я одна.
— Но теперь я не одна, — внезапно произнесла Тама. — Игорь рассказал про твою… квартирантку. Кажется, Катю?
— Да, — кивнула я. — Она хорошая девушка. Живёт со мной почти год.
— И как у вас? Ладите?
— Отлично, — улыбнулась я. — Она стала мне как дочь.
Тама впервые посмотрела мне в глаза:
— Оля… я хочу извиниться. За всё. За слова, за то, что настроила родню против тебя, за запреты Игорю видеться с тобой. Я была неправа. И я… скучаю по тебе. По нашей семье.
Вдруг она расплакалась — как в детстве, когда плакала из-за ушиба или потерянной игрушки. Я обняла её, и она уткнулась лицом мне в плечо.
— Всё будет хорошо, — шептала я, гладя её по голове.
Мы говорили до глубокой ночи. О маме, детстве, жизни, мечтах. О прошлом и будущем. При прощании Тама сказала:
— Ты знаешь, я считаю, что мама поступила правильно. Эта квартира — твоя. Ты её заслужила.
Дни шли. Катя окончила колледж и поступила в университет. Теперь работала в настоящей газете — пока корректором, но ей нравилось. Игорь учился в техническом вузе, часто заходил к нам по выходным. А мы с Тамой… опять стали общаться. Не так близко, как в детстве, но тепло и искренне.
Однажды вечером мы с Катей сидели на кухне. Она рассказывала о своей первой серьёзной статье, а я слушала, размышляя о том, как изменилась моя жизнь за последние два года.
— О чём думаешь? — заметила Катя.
— О жизни, — улыбнулась я. — Как странно всё складывается. Эта квартира когда-то чуть не разрушила нашу семью. А теперь… она стала новым домом. Для меня. Для тебя. Местом, где всегда рады Игорю и Таме. Думаю, мама была бы счастлива видеть это.
— Она, наверное, видит, — серьёзно ответила Катя. — И радуется, что её мечта сбылась — её дочь счастлива в этом доме.
Я посмотрела в окно на звёзды и мне показалось, что одна из них подмигнула мне.
— Да, — тихо сказала я. — Я действительно счастлива.
И это была правда.
Когда-то квартира стала причиной разлада между родными, но спустя время превратилась в то, чего всегда хотела мама — тёплый дом, наполненный любовью, где найдётся место для каждого, кто готов эту любовь принимать и дарить.
И это — самое ценное наследие, которое только можно получить.