Дмитрий Козловский аккуратно разложил бумаги на кухонном столе, словно готовился к важной партии в шахматы. За окном моросил унылый ноябрьский дождь, а в квартире витал запах чая и тихой грусти — всего две недели назад они простились с тёщей.
— Оксанка, подойди, — позвал он жену, не отрывая взгляда от документов. — Надо разобраться с наследством.
Оксанка Петренко вытерла руки о кухонное полотенце и села напротив. Глаза её были покрасневшими — утрата матери всё ещё отзывалась болью в сердце.
— Что там? — спросила она едва слышно.
— Всё стандартно для таких случаев, — ответил Дмитрий деловым тоном, будто речь шла о списке покупок. — Квартира твоей мамы, дача под Черкассами, немного накоплений. Ярослав Гриценко объяснил: так как завещания нет, мы с тобой наследуем поровну.
Оксанка кивнула. Сейчас ей было тяжело думать о материальных вещах — боль утраты затмевала всё остальное.
— Но есть один момент, — продолжил муж и подвинул к ней несколько листов с печатями. — Если оформить всё на меня, потом будет проще с налогами и оформлением. Ты ведь не особо в этом разбираешься.
Разве она когда-либо разбиралась? За тридцать семь лет брака Оксанка привыкла полагаться на мужа во всём, что касалось финансов и бумаг. Дмитрий всегда был рационален и расчётлив — эти качества она ценила в нём ещё со времён юности.
— Но ведь половина принадлежит мне? — неуверенно уточнила она.
— Ну конечно! — Дмитрий развёл руками в притворном удивлении её сомнениям. — Просто юридически будет оформлено на меня, а по сути это всё наше общее имущество. Как всегда было.
Он говорил уверенно и спокойно, но внутри у Оксанки что-то заныло тревожно. Неужели дом её детства, место счастливых воспоминаний и материнской любви теперь перестанет быть частью её самой?
— А если вдруг… — начала она нерешительно.
— Что «если»? — перебил он раздражённо постукивая пальцем по столешнице. — Оксанка, нам нужно завтра подать документы нотариусу. Иначе упустим срок вступления в наследство. Ты мне не доверяешь?
В его голосе прозвучала почти обида. Она посмотрела ему прямо в глаза — те самые карие глаза из юности: когда он стоял рядом у алтаря; когда держал за руку после рождения сына; когда молча поддерживал во времена потерь…
— Доверяю… — прошептала она едва слышно.
— Тогда подпиши вот тут… здесь… и вот здесь тоже, — указал он места со жёлтыми наклейками-сигналками.
Оксанка взяла ручку дрожащей рукой: то ли от волнения, то ли от смутного предчувствия чего-то необратимого… Но подписала все бумаги одна за другой. Разве могла иначе поступить женщина, которая всю жизнь верила мужу больше себя самой?
— Умница… — одобрительно сказал Дмитрий Козловский и аккуратно сложил документы в папку. — Завтра заеду к Ярославу Гриценко всё окончательно оформить.
Она осталась сидеть за столом одна, глядя сквозь мутное стекло на серый дождь за окном. Вдруг перед внутренним взором всплыло лицо матери: не ослабленное болезнью последних месяцев жизни, а молодое и строгое…
«Оксаночка», будто донёсся из глубины памяти голос мамы, «никогда не ставь подпись под тем, чего до конца не понимаешь».
Но было уже поздно.