Но было уже поздно.
На следующее утро Дмитрий Козловский отправился к нотариусу с самодовольной улыбкой. Оксанка Петренко осталась одна в квартире, которая теперь казалась пугающе безмолвной без маминых шагов и её тёплого голоса.
Она бесцельно переходила из комнаты в комнату, прикасаясь к вещам, наполненным воспоминаниями. В спальне матери всё оставалось нетронутым — даже очки на прикроватной тумбочке лежали точно так же, как и прежде.
— Что же я натворила? — прошептала Оксанка, опускаясь на край кровати.
Впервые за долгие годы она позволила себе усомниться в решениях мужа. Разве мама бы хотела, чтобы её жильё официально перешло во владение зятя, а не осталось дочери?
Размышления прервал звонок телефона.
— Оксанка Петренко? — прозвучал незнакомый мужской голос. — Это Ярослав Гриценко, нотариус. У нас возник важный вопрос по делу наследства вашей мамы.
Сердце сжалось от тревоги.
— Да, я вас слушаю.
— Сегодня ваш супруг подал документы, но я обнаружил некоторые несостыковки. Могли бы вы подъехать? Желательно одна.
— Что-то случилось? — её голос дрогнул от волнения.
— Лучше обсудим лично. Это действительно важно.
После разговора Оксанка долго сидела неподвижно, сжимая трубку в руках. Дмитрий уверял её, что всё просто и нужно лишь уладить формальности. Но почему тогда нотариус позвонил ей отдельно?
Она поднялась и машинально начала разбирать письменный стол матери. Среди старых снимков, квитанций и записей она наткнулась на большую жёлтую папку с надписью «Важные документы».
Открыв её, Оксанка ахнула: сверху лежал документ, которого она раньше никогда не видела — договор дарения квартиры. Дата стояла пятилетней давности. Получателем значилась сама Оксанка Петренко.
— Этого не может быть… — прошептала она, перечитывая текст вновь и вновь.
Согласно документу, мама передала ей квартиру ещё при жизни. Значит, никакого наследственного спора быть не должно — жильё уже принадлежало ей по праву дарения. Но как же тогда объяснить поведение мужа?
Пальцы дрожали, когда она набрала номер Дмитрия Козловского.
— Алло? — его голос звучал напряжённо и настороженно.
— Дима… Я нашла дарственную. Мама оформила квартиру на меня пять лет назад.
Повисла долгая пауза.
— Какую ещё дарственную? — наконец произнёс он; но в интонации слышалась неуверенность и притворство.
— Не делай вид! Документ был в мамином столе! Ты знал об этом?
— Оксана… не говори ерунды… Если бы была такая бумага…
— Что тогда? — перебила она неожиданно твёрдо для себя самой. — Ты бы признался мне? Или всё равно попытался бы провернуть своё?
— Послушай… давай спокойно…
— Я еду к нотариусу. Немедленно!
Оксанка резко отключила звонок и схватила сумочку со стула. Внутри бурлило что-то новое: это был не просто укол обиды или разочарования — это был настоящий гнев. Как он мог? Как посмел лгать ей именно сейчас, когда она скорбит по матери?
Дождь усилился до ливня, но она даже не заметила сырости одежды по дороге к нотариальной конторе. В голове звучал один-единственный вопрос: «Как он посмел?»