Семь лет назад Стефания покинула этот мир. Многие думали, что Лариса уедет — вернётся в город, оставит всё позади. Но она осталась. Село стало ей родным, а его жители — близкими по духу. Боль не исчезла, просто затаилась внутри, превратившись в тихую грусть, ставшую частью её будней. Она приняла эту размеренную жизнь: работа на огороде, помощь соседям, спокойные вечера. Ожиданий больше не было — лишь утешение в заботе о других.
Как и всегда по пятницам, она направлялась к кладбищу. На пути её остановила Любовь, поливавшая герань у крыльца.
— Валюша, снова на кладбище? — мягко пожурила она. — Помянуть — дело нужное, но каждую неделю терзать себя… Это ведь и тебе тяжело, и душе дочкиной неспокойно. Отпусти её уже — там ей светло и тихо.
— Я просто немного посижу рядом, Митрофановна… — ответила Лариса негромко и с лёгкой улыбкой.
Она кивнула соседке и пошла дальше по узкой тропке к старому погосту на окраине деревни. Там под раскидистой берёзой покоилась её Стефания.
Подойдя ближе к ограде могилы, Лариса остановилась: на скамейке сидела девочка лет семи-восьми. Грязная, дрожащая от холода в тонком платьице; казалось, будто она случайно оказалась здесь из другого мира. На щеке виднелся свежий синяк. Она не плакала — едва слышно шептала что-то памятнику с фотографией Стефании. Лариса прислушалась.
— …я тут посижу немного… можно? Ты ведь Стефания? Тётя Виктория сказала мне: теперь это мой дом… Но тут так страшно одной… А ты не страшная… Ты же меня не ударишь?
Сердце Ларисы сжалось от боли: испуганный ребёнок нашёл утешение у изображения её дочери. В детском восприятии всё было просто: если на фото девочка — значит добрая и защитит.
Осторожно ступив вперёд, чтобы не напугать малышку:
— Здравствуй, родная…
Девочка вздрогнула и прижалась к спинке лавки:
— Кто вы? Вы тоже будете меня бить?
— Нет-нет… Что ты такое говоришь… — голос Ларисы зазвучал так же ласково и тепло, как когда-то для Стефании. — Я тётя Валя… Ты замёрзла?
Она сняла свою старенькую кофту и аккуратно укутала плечи девочки. Та смотрела настороженно, но позволила себя согреть. Тепло рук и добрый голос растопили страх: внезапно девочка расплакалась навзрыд — не от страха уже, а от облегчения. Она прижалась к коленям Ларисы так крепко, будто наконец нашла то тепло и защиту, которых ей так недоставало.
Лариса гладила спутанные волосы малышки до тех пор, пока рыдания не перешли в всхлипывания и наконец вовсе затихли: девочка уснула прямо у неё на руках от усталости и истощения.
Осторожно подняв ребёнка на руки, Лариса понесла её домой через вечернюю улицу села. По дороге Дарина (так звали девочку) крепко держала женщину за руку – словно боялась вновь остаться одна.
Дома Лариса уложила Дарину на диван под тёплое одеяло; та всё ещё держала её ладонь даже во сне – пришлось остаться рядом охранять этот хрупкий покой.
Дарина проснулась только спустя несколько часов – увидев лицо тёти Вали над собой, она спокойно спросила:
— Тётя Валя… можно я дедушке позвоню? Я помню его номер… Он обязательно приедет…
Она продиктовала цифры вслух; Лариса набрала номер без промедления.
На другом конце провода раздался напряжённый мужской голос со стальной ноткой тревоги:
— Да!
Спокойным голосом женщина объяснила ситуацию – где нашлась девочка и как она попала туда одна…
Она даже не услышала визг тормозов у калитки – только ощутила дрожь дома от резкого движения двери: в комнату ворвался высокий седой мужчина – Тарас.
Увидев Дарину живой перед собой – он опустился перед диваном на колени; из груди вырвался глухой стон боли вперемешку с облегчением… Он обнял внучку крепко-крепко; они оба заплакали – она от радости возвращения домой… он – от пережитого ужаса…
Позже вечером Дарина уже почти спала… но вдруг прошептала сквозь сон: