Илья взглянул на её руки, на варежки с отрезанными пальцами, и в душе у него возникло чувство уважения к этой женщине.
В её поступках чувствовалась какая-то особая бережность.
Он не хотел уходить.
Впервые за долгое время в этом незнакомом и холодном городе он ощутил тепло.
Оно исходило от старушки, от её достоинства и спокойствия, от простоты и искренности её слов. — А вы… — начал он. — Почему вы здесь?
Почему на улице?
Галина вздохнула, сняла очки и несколько секунд молчала. — У меня есть квартира, — сказала она наконец. — Двухкомнатная.
Всю жизнь прожила с мужем, но последние годы как получилось.
Илья молчал.
В его голове мелькнула мысль: «Пока помнишь, кто ты…» — Муж умер пять лет назад, — продолжала она, поправляя воротник пальто. — Долго болел… В последние месяцы почти не вставал.
Я за ним ухаживала.
Дома ему было легче.
Она замолчала, провела рукой по книге, которая лежала у неё на коленях. — А потом — сын.
Наш единственный.
Дмитрий… — голос её задрожал. — Завод, смена, баллон с газом… Ничего не осталось.
Только куртка и часы.
Илья отвернулся.
Его словно ударили в грудь — дыхание перехватило.
Его собственная боль, так тщательно скрываемая внутри, вдруг остро вонзилась в сердце.
Он вспомнил, как держал холодную руку матери в больничной палате.
Как не успел попрощаться.
Как после похорон стоял молча у могилы, не зная, куда идти дальше. — Я тоже недавно… потерял маму, — тихо произнёс он.
Галина посмотрела на него иначе.
Теперь между ними возникло нечто общее — не просто разговор, а тихая, невыразимая связь, основанная на общей боли. — Простите, — мягко сказала она. — Я понимаю.
Это становится частью тебя.
Словно несёшь в груди дыру, но окружающие этого не видят.
А ты замечаешь это у каждого, кто прошёл через похожее.
Она немного замолчала, а потом продолжила уже спокойнее: — После Дмитрия остался внук.
Алексей.
Раньше он был хорошим парнем.
Серьёзный, с интересом ходил в школу, сам искал книги в библиотеке.
А потом… как часто бывает.
Сначала бросил учёбу, потом связался с кем попало, начал пить.
С каждым днём становился всё злее.
Илья внимательно слушал, не прерывая.
Её голос звучал спокойно, без истерик и жалоб — словно она рассказывала не о своей жизни, а о какой-то прочитанной где-то истории. — Привёл девушку.
Ольгу. «Это серьёзно», — говорит.
А я смотрю — в её глазах пустота, как у человека, которому всё равно.
Неряшливая, грубая, постоянно в телефоне.
Сидят вместе на кухне, курят в окно, а у меня уже кашель… и кошке это вредно.
Она резко прижала к себе книгу, словно пытаясь защититься. — И вот однажды он говорит мне: «Либо вы с кошкой уйдёте, либо я её выброшу из окна».
Представляете?
Так спокойно, между делом.
А ведь Барсик — это… — она сглотнула, — не просто кошка.
Илья почувствовал, как по его спине пробежали мурашки.
Он с трудом мог представить, как можно говорить подобные слова — особенно пожилой женщине, которая потеряла всё, кроме этого животного. — А до этого… — продолжила она, — была Луна.
Собачка.
Хромала уже, старая.
Я её взяла из приюта, когда ещё работала в библиотеке.
Жили вместе много лет.
Однажды он сказал, что выведет её погулять.
Три часа не было.
Вернулся — один.
Говорит: «Убежала».
Но я знала — это неправда.
Она не могла так поступить.
Даже если испугалась, нашла бы дорогу домой.
А он… — она сжала губы. — Думаю, где-то оставил.
В мороз.
Илья внезапно ощутил в себе ярость.
Настоящую, не театральную — ту, что копится в груди от несправедливости.
Эта женщина ничего не просила.
И даже сейчас не жаловалась — просто рассказывала.
Но за каждым её словом таилась огромная боль, и он не мог остаться равнодушным. — Я искала её, — тихо продолжала Галина. — Во дворах, около мусорных баков, на остановках.
Звала… Люди смотрели на меня, словно я сумасшедшая.
Кто-то смеялся.
Я перестала.
Только плакала.
Она немного приподнялась и повернулась к коробке рядом.