Он говорил негромко, но с такой уверенностью, что Полина слушала его, не отрываясь, словно каждое слово имело особое значение. Ганна сразу ощутила себя чужой в этой сцене — ненужной и лишней.
— Это ещё что за… — её голос предательски дрогнул.
Полина обернулась к ней без малейшего удивления. На губах промелькнула лёгкая улыбка, в которой чувствовалась ледяная отстранённость.
— А, вы проснулись, — спокойно произнесла она. — Познакомьтесь, это мой давний знакомый, Роман.
— Знакомый?! — вспыхнула Ганна, чувствуя жар на щеках. — В доме моего сына? Шептаться по ночам на кухне?
Но мужчина даже не шелохнулся. Он лишь поднял глаза и посмотрел на неё так спокойно и прямо, что Ганна невольно отступила назад. В его взгляде не было ни смущения, ни раскаяния — только твёрдая уверенность человека, который чувствует себя здесь хозяином положения.
— Роман помогает мне… — тихо проговорила Полина, словно тщательно подбирая выражения. — Это дела личного характера. Они вас не касаются.
Эти слова прозвучали как удар по лицу. «Не касаются?! В моей семье?!» — Ганна едва удержалась от крика.
Она сжала руки в кулаки: внутри всё бурлило от обиды, ревности за сына и странного тревожного чувства.
⸻
С того вечера начался период, который позже Ганна назовёт «смутным временем». Дни и ночи будто слились в вязкое однообразие. Всё чаще ей казалось: в квартире происходит что-то неладное. За закрытыми дверями слышались приглушённые разговоры; телефонные звонки Полина принимала на кухне и всегда старалась отвернуться; визиты Романа стали регулярными — после них невестка преображалась: становилась собранной и решительной.
А Тарас… Сын словно отдалился: всё чаще задерживался на работе или приходил домой угрюмым и уставшим. Разговоров избегал.
— Тарасик, ты ничего не знаешь об этом Романе? — однажды осмелилась спросить Ганна.
Сын долго молчал и наконец бросил:
— Мам, прошу тебя… не вмешивайся.
Эти слова ранили сильнее любого упрёка. «Не вмешивайся» — будто её материнская роль стала пустым звуком без значения.
⸻
Тем временем поведение Полины становилось всё более вызывающим для свекрови: она могла исчезнуть на несколько часов без предупреждения или сидеть за ноутбуком до глубокой ночи; а когда замечала взгляд Ганны — резко захлопывала крышку устройства с демонстративной холодностью.
Однажды ночью женщина проснулась от лёгкого шума. Осторожно встав с кровати, она вышла в коридор и заметила щель света из-под приоткрытой двери кухни. Подойдя ближе, различила голоса:
— …нужно ускориться, — говорил Роман. — Он уже начинает подозревать.
— Не смей его втягивать! — резко возразила Полина. — Это мой сын!
— Твой? — усмешка прозвучала в голосе мужчины. — Ты уверена?
Ганна прижала ладонь ко рту: только так удалось подавить вскрик ужаса.
⸻
С тех пор находиться дома стало почти невозможно для неё. Каждое движение Полины вызывало внутреннюю настороженность; каждый звонок казался частью какой-то скрытой интриги или плана. Она пыталась поговорить с Тарасом снова и снова, но он был как камень: отвечал коротко и неизменно вставал на сторону жены.
— Мамочка… ты просто всё воспринимаешь слишком мрачно! — раздражённо сказал он однажды вечером. — Перестань вмешиваться во всё подряд!