Своя крепость
Елена стояла у окна в гостиной, внимательно изучая только что повешенные занавески — светло-голубые с мелким цветочным орнаментом, именно такие, о которых она давно мечтала.
Лёгкая ткань напоминала весенний ручей, струясь к полу плавными складками, наполняя комнату особым, едва уловимым светом.
Она аккуратно расправила последнюю складочку и отступила на пару шагов, почти с тихой гордостью оценивая плод своих усилий.
— Алёша, ну и как тебе? — обратилась она к мужу, который полулежал в кресле, уткнувшись взглядом в экран телефона, словно в спасательный круг. Лицо его было задумчивым, словно мысли блуждали далеко-далеко.
— Да нормально всё, чего уж там, — пробормотал он, не поднимая глаз.
— А может, всё-таки стоило выбрать занавески с более крупным рисунком? — вдруг засомневалась Елена, наклонив голову набок и снова приглядываясь к ткани, будто от этого решения зависела судьба всего мира.
Алексей нехотя оторвался от телефона — словно отдышавшись, бросил быстрый взгляд в сторону окна, словно глядя на проходящий мимо автобус, который не ждали, — и пожал плечами, словно ему только что предложили выбрать, какая из двух одинаковых веснушек красивее:
— Да какая, в конце концов, разница… шторы и шторы. Пусть хоть в горошек, хоть в полоску.
Елена тихо вздохнула, как делают это, когда много хочется сказать, но понимаешь, что слова будут тщетны. В последнее время Алексей казался ей чужим человеком, словно невидимая стена — кирпич за кирпичом — появилась между ними.
Она села на самый край дивана и осторожно, будто боясь спугнуть птицу, прикоснулась к его руке, чувствуя под пальцами тёплую кожу и напряжённые мышцы, как натянутые струны.
— Алёша, что-то случилось? Ты в последнее время какой-то… не такой.
Алексей замялся, убрал телефон — как книгу, которую собираешься скоро снова открыть — и потёр переносицу, как делал всегда, когда нервничал или не знал, как начать неприятный разговор.
В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь ровным тиканьем настенных часов — свадебного подарка от родителей Алексея, который Елена терпела только из уважения к традициям.
— Слушай, Елен, нам нужно поговорить, — его голос прозвучал неожиданно серьёзно, как у врача, сообщающего плохие новости. — Мама скоро уходит на пенсию, через неделю.
— И что? — Елена слегка приподняла брови, ощущая внутри тревожное сжатие, похожее на предвестие бури.
— Ей будет нелегко одной, вот в чём дело. Она привыкла к людям, к постоянному общению. На работе каждый день были встречи, совещания. А теперь — сидеть в четырёх стенах, смотреть телевизор. Это для неё слишком.
Елена напряглась, уже интуитивно понимая, к чему идёт этот разговор. Нина Петровна, мать Алексея, всегда смотрела на неё с придирчивой холодностью, словно она была неприятным недоразумением в жизни сына — с едва скрытым неодобрением.
При каждой встрече свекровь находила поводы для критики — то Елена выглядела слишком худой («кожа да кости, мужику и обнять-то нечего!»), то её стиль не соответствовал возрасту («в тридцать лет — в таких коротких юбках!»), то она недостаточно тщательно убирает («пыль по углам, как на картофельном поле!»). Каждый визит к свекрови превращался для Елены в испытание, после которого хотелось спрятаться и забыться.
— Я тут подумал, — продолжил Алексей, глядя куда-то мимо жены, словно разговаривая с невидимкой, — может, пусть поживёт у нас какое-то время, пока не привыкнет к новому ритму? Будет постепенно адаптироваться.
Елена крепко сжала пальцы, впиваясь ногтями в ладонь — старая привычка, помогающая не сорваться. За окном пролетела стая голубей, и их тени мелькнули по стенам комнаты, словно мрачное предвестие чего-то непоправимого.
— На какой срок? — осторожно поинтересовалась она, стараясь сохранить спокойствие.
— Ну, месяц-два, не больше, — пожимая плечами, ответил Алексей, словно показывая, что это пустяки. — Максимум до осени.
Елена молчала, ведя внутреннюю борьбу с самой собой. Ей хотелось закричать, что не выносит эту вечно недовольную свекровь и не желает видеть её в своём доме, но вместо этого она глубоко вдохнула, как перед прыжком в холодную воду, и медленно выдохнула.
— Ладно, — наконец сказала она. — Но только на время, поняла? Не навсегда.
— Ты молодец! — порывисто обнял Алексей жену, будто только что получил долгожданный подарок. — Увидишь, мама оценит твою заботу.
Елена невольно улыбнулась, прижимаясь к мужу и вдыхая знакомый аромат его одеколона — единственную стабильную вещь в их меняющихся отношениях.
«В конце концов, — думала она, — это не такая уж катастрофа. Месяц-два как-нибудь переживём. Не съест она меня…»
Ровно через неделю Нина Петровна вошла в квартиру с двумя огромными чемоданами — словно навсегда переезжала, а не просто приехала погостить.
Стройная, подтянутая, несмотря на свои шестьдесят, явно ухаживающая за собой, с безупречно уложенными волосами, словно только что вышла из салона, и холодными серыми глазами, которые, казалось, пронизывали Елену насквозь. Она оглядела прихожую строгим взглядом инспектора, прибывшего с проверкой.
— Надеюсь, для меня подготовили комнату, — без приветствия заявила свекровь, поджимая тонкие губы, покрытые бледно-розовой помадой, придающей ей вид строгой советской учительницы.
— Конечно, мама. Гостевая комната полностью твоя, — Алексей взял чемоданы и понёс их в комнату, словно верный слуга.
Елена натянуто улыбнулась — так притворно улыбаются у стоматолога:
— Проходите, Нина Петровна. Наверное, хотите чаю после дороги?
— Буду. Только без сахара, — коротко ответила свекровь, проходя мимо невестки, словно та была предметом мебели. Она остановилась у окна в гостиной и с прищуром добавила: — И уберите эти ужасные цветастые тряпки с окна. От них в глазах рябит, будто от дешёвого рынка.
Елена сжала губы, но молчала, мысленно повторяя, словно мантру: «Всего пару месяцев, всего пару месяцев…»
Но эти пару месяцев незаметно превратились в полгода. Нина Петровна обосновалась, словно сорняк на грядке, заняла полки в кухонных шкафах своими банками с вареньем и соленьями — «настоящими, не как твои магазинные», — переделала расстановку картин в гостиной по-своему, выбросила любимые декоративные подушки Елены, которые, по её мнению, были «рассадником пыли и микробов».
Каждый день начинался и заканчивался её замечаниями, критикой и советами, которые хотелось заглушить или убежать как можно дальше.
— Алёша, я больше не могу так, честное слово, — тихо говорила Елена мужу поздно вечером в спальне, когда за стеной уже посапывала свекровь, видя сны о новых способах сделать жизнь невестки невыносимой. — Твоя мать ведёт себя, будто эта квартира её по праву от фундамента до крыши.
Полумрак комнаты скрывал выражение лица мужа, но Елена с остротой ощущала, как он напрягся — словно кошка перед прыжком.
— Она привыкла быть хозяйкой, понимаешь, — вздохнул Алексей. — Ты же знаешь, ей сейчас сложно. Это переходный этап, возрастной кризис и всё такое…
— Какой, к чёрту, кризис в шестьдесят лет? — всплеснула руками Елена, словно птица с подбитым крылом, пытаясь взлететь. — Она вчера выбросила мою коллекцию фарфоровых статуэток! Выбросила, Алёша!
— Не выбросила, а убрала в коробку, — оправдывался Алексей, как адвокат, защищающий сомнительного клиента. — Они занимали много места на полке, я понимаю…,— В моей квартире… — начала Елена, испытывая, как обида поднимается к горлу жаркой волной.
— В нашей квартире, — вмешался Алексей с тоном учителя, поправляющего ученика.
— …которую я приобрела до свадьбы на деньги от продажи квартиры бабушки, — напомнила Елена, ненавидя себя за необходимость это озвучивать.
Алексей скривился, словно испытывая зубную боль:
— Давай не будем снова заводить этот разговор, ладно? Просто потерпи немного, ради меня.
Елена отвернулась к стене и закрыла глаза, ощущая, как горячие слёзы жгут веки, словно кислота. Что-то внутри сломалось — так разбивается хрупкая фарфоровая чашка, которую уже не склеить, как ни постарайся.
Подобные разговоры повторялись все чаще, словно занудная мелодия по радио, а вскоре начались и открытые придирки свекрови, которая окончательно почувствовала себя здесь хозяйкой.
— Опять пересолила? — с насмешкой сказала Нина Петровна, отодвигая тарелку с тушёной картошкой, словно ей подали отраву. Вечернее солнце, пробиваясь сквозь новые, более «приличные» занавески, повешенные свекровью, золотило её седые волосы, придавая вид царственной особы, снисходительно сошедшей к простым смертным. — Раньше женщин учили готовить, а не всяким бизнес-тренингам.
— В вашем каменном веке женщин ещё замуж выдавали без спроса, как скот на ярмарке, — неожиданно дерзко ответила Елена, тут же пожалев о сказанном, словно бросила камень.
— Алёша, ты слышал, как она со мной разговаривает? — обратилась к сыну Нина Петровна, театрально приложив руку к сердцу. — Я пожилая женщина, заслуживаю хоть каплю уважения.
— Елена, опять ты со своей, — устало заметил Алексей, откладывая вилку. — Мама права, старших надо уважать. Неужели так сложно молчать?
Елена молча поднялась из-за стола — словно покидает эшафот — и ушла в спальню, единственное ещё не захваченное врагом место. Внутри нарастало чувство обиды, похожее на айсберг.
Не только свекровь, но и муж — тот, кто должен был быть её главным защитником и союзником — превращали её в прислугу в собственном, черт возьми, доме.
Утром, собираясь на работу, Елена заметила, что её любимая блузка — та, что так шла к глазам — исчезла из шкафа, словно карета Золушки, превратившаяся в тыкву после полуночи.
— Нина Петровна, вы не видели мою белую блузку? — спросила она на кухне, где свекровь медленно помешивала овсянку в кастрюле, словно колдунья, варившая зелье.
За окном моросил мелкий осенний дождь, капли стекали по стеклу, будто слёзы брошенной невесты.
— Ту безвкусную с кружевами? Я постирала, — сказала свекровь, не оборачиваясь, будто беседовала с настенным календарём. — Ты её неправильно стираешь, поэтому она и выглядит как тряпка, которой пол в сарае мыли.
— Но я собиралась надеть её сегодня, — сжала кулаки Елена, чувствуя, как ногти впиваются в ладони, оставляя красные следы.
— Купи наконец что-то приличное, — резко ответила свекровь, помешивая кашу деревянной ложкой, словно произнося заклинание. — И вообще, пора тебе научиться одеваться по-женски, а не как подросток на школьной дискотеке.
Елена хотела отпарировать что-то колкое, но в этот момент на кухню вошёл Алексей, застёгивая рубашку на бегу, как всегда опаздывающий.
— Что за шум с утра пораньше? — спросил он усталым голосом человека, утомлённого скандалами.
— Твоя мать взяла мои вещи без спроса, — резко сказала Елена, чувствуя, как закипает, словно чайник на плите.
— Я лишь помогаю ей выглядеть прилично, — парировала Нина Петровна, выключая газ под кастрюлей с видом победительницы. — Алёша, скажи своей супруге, что замужней женщине не пристало носить такие откровенные вещи. Она уже не девочка.
— Белая блузка — откровенно? — посмотрела на свекровь Елена с недоверием, словно на человека, утверждающего, что Земля плоская. — В ней даже монахиня на исповедь пошла бы без стыда!
Алексей миролюбиво поднял руки, как регулировщик на перекрёстке:
— Давайте не будем устраивать мировую войну из-за блузки, ладно? Елена, надень что-то другое, не умрёшь. А ты, мама, в следующий раз всё же спрашивай, прежде чем брать чужое, договорились?
Елена опоздала на работу и весь день чувствовала себя разбитой, как старая ваза. Дом не манил, скорее вызывал отвращение до зубного скрежета.
За последние недели квартира превратилась в враждебную чужую территорию, где каждый её шаг сопровождался придирками и критикой, словно она была не хозяйкой, а никчёмной служанкой.
Вечером в кафе неподалёку от дома она встретила подругу Ольгу — маленький островок нормальности в океане абсурда.
Там было уютно: приглушённый свет, тихая музыка — всё создаёт атмосферу безопасности, которой так не хватало в родных стенах.
— Больше не могу так, Ольга, — призналась Елена, помешивая ложечкой давно остывший чай, словно надеясь отыскать там ответы. Янтарная жидкость в чашке кружилась, как водоворот, затягивающий её в пучину бессмысленности. — Она превратила мою жизнь в ад. Ни выдохнуть, ни вздохнуть.
— А как Алёша? — спросила Ольга, подперев подбородок рукой, как готовая слушать бесконечно.
— Всегда на стороне матери, как послушный мальчик, — горько усмехнулась Елена, ощущая во рту привкус желчи. — Знаешь, что он мне вчера сказал? Что я должна уважать его мать, потому что без неё не было бы ни его, ни нашей семьи. Гениально, правда?
— Может, попробуешь пожить отдельно какое-то время? — предложила Ольга, словно протягивая спасительную соломинку утопающему. — У меня есть свободная комната, никто не потревожит.
Елена покачала головой, глядя в окно, где люди спешили, укрываясь от мороси под зонтами и капюшонами, каждый со своими заботами, может быть, тоже непростыми, но точно не такими, как у неё.
— Это моя квартира, Ольга. Почему я должна уходить словно побитая собака? Почему он не может отправить свою мамашу домой, где, кстати, пустуют трёхкомнатные хоромы?
— Тогда спокойно поговори с ним, без криков и упрёков. По-взрослому, — сказала Ольга сочувственно, но твёрдо. — Объясни, что тебе неудобно, что ты на пределе. Возможно, он просто не осознаёт всю серьёзность ситуации.,Елена задумалась, вертя в руках чайную ложку, словно оберег. Возможно, стоит всё-таки поговорить с мужем? Ещё раз, спокойно и взвешенно, как взрослые люди. Точно хуже не станет.
Когда она пришла домой, там в её спальне уже находилась Нина Петровна. Дверь была слегка приоткрыта, и Елена остановилась в проёме, не веря своим глазам, будто встретив привидение при свете дня.
— Что вы здесь делаете? — спросила она, чувствуя, как земля ускользает из-под ног.
— Освобождаю часть шкафа. Куда же мне ещё складывать свои вещи? — свекровь деловито перебирала содержимое, словно сотрудница комиссионного магазина. Из шкафа вынимались блузки, юбки, платья Елены, которые были разбросаны по кровати в полном беспорядке, словно после налёта мародёров.
— У меня слишком много одежды для гостевой комнаты, шкаф там крошечный. Алёша сказал, что можно занять часть вашего — всё равно тут много того, что ты давно не надеваешь.
Это стало последней каплей, которая переполнила чашу её терпения. Елена стояла в дверном проёме, наблюдая, как Нина Петровна перекладывает её вещи словно в дешёвом отеле. Внутри что-то порвалось, как натянутая струна — с резким, болезненным звоном.
— Прекратите, — спокойно, но твёрдо произнесла она, ощущая, как к горлу поднимается горячий ком.
Свекровь даже не обернулась, словно не слышала её слов:
— Тебе жаль места для матери твоего мужа? — продолжила она, копаясь в шкафу, подобно археологу среди древних артефактов. — Какая же ты эгоистка. У нас в семье такого не было.
— Это моя спальня и мой шкаф, — Елена приблизилась, словно зверь, который защищает свою территорию. Сердце ударяло так громко, что казалось, слышно даже в соседнем подъезде. — Пожалуйста, покиньте эту комнату. Немедленно.
— Не указывай мне, что делать, девочка, — Нина Петровна выпрямилась и посмотрела на Елену сверху вниз, словно на надоедливое насекомое. — Ты, может, и жена моего сына, но уважения не заслуживаешь. И не заслужишь никогда с таким отношением.
— Что тут происходит, чёрт возьми?
В дверях появился Алексей, привлечённый шумом, словно очевидец происшествия. Он встал между женой и матерью, не в силах решить, на чью сторону стать, но выражение его лица выдавало крайнюю степень раздражения.
— Твоя мать рыщет в моих вещах, словно в секонд-хенде, — указала Елена на одежду, разбросанную по кровати, чувствуя, как внутри всё бурлит от злости. — Это уже слишком!
— Я лишь хотела повесить свои вещи, а твоя жена устроила истерику по пустякам, — Нина Петровна сжала губы так, что они стали тонкой линией. — Я всегда знала, что она не чтит семейные ценности. Яблоко от яблони, как говорится.
Алексей тяжело вздохнул, словно сталкивался с подобным каждый день:
— Елена, что за шум на весь дом? Мама просто попросила немного места, и всё.
— Немного места?! — Елена схватилась за голову, ощущая, что сейчас просто взорвётся, как перегретый котёл.
— Алексей, она уже захватила всю гостевую комнату, половину кухни, выбросила мои вещи, переставила мебель по-своему. А теперь она в нашей спальне, как будто это проходной двор!
— Не преувеличивай, как тебе нравится, — махнул рукой Алексей, словно отгоняя надоедливую муху. — Мама всего лишь хочет…
— Меня не волнует, что желает твоя мать, — перебила его Елена. В комнате внезапно воцарилась тишина, лишь часы мерно тикали на стене, напоминая, что жизнь коротка и нельзя тратить её на такие пустяки. — Это моя квартира. Я покупала её на свои собственные деньги до нашего брака. Я не служанка твоей матери.
— Снова пытаешься упрекать? — нахмурился Алексей, словно набирая баллы в долговременной ссоре. — Сколько можно повторять одно и то же? Уже надоело.
— Я не упрекаю, но не позволю относиться ко мне, как к посторонней в собственном доме. Имеются пределы терпению, даже моему.
— Видишь, Алёша, — вмешалась Нина Петровна, сложив руки на груди как броню. — Она не уважает ни меня, ни тебя. Настоящая женщина никогда не кричит на мужа и не устраивает скандалы по мелочам.
Елена глубоко вдохнула, пытаясь унять бурю в душе, но это было так же бесполезно, как пытаться потушить пламя каплей воды. Вечернее солнце проникало сквозь занавески, окрасив комнату золотом, но тепла в ней не ощущалось — лишь наэлектризованное напряжение.
— Алексей, давай поговорим наедине, — предложила она, пытаясь ухватиться за последнюю надежду.
— Чтобы настроить тебя против матери? — фыркнула свекровь с видом человека, раскусившего чужие планы. — Нет, фокусов! Я никуда идти не собираюсь. Я имею полное право знать, что творится в семье моего сына.
— Вы не имеете права приказывать мне, что делать в моём доме! — воскликнула Елена, чувствуя, как непрошеные слёзы подступают к глазам. — Вы были гостем, временным гостем, а превратились в настоящего надзирателя! С утра до ночи командуете, будто здесь ваша территория!
— Как смеешь так говорить с моей матерью? — возмутился Алексей, лицо его вспыхнуло красным. — Немедленно извиняйся!
— Извиниться? — Елена не могла поверить своим ушам. — За что именно? За то, что защищаю своё пространство, свою жизнь? Она должна была пожить у нас пару месяцев, а уже полгода здесь, и конца этому не видно!
— Ну и что? — Алексей скрестил руки на груди, словно поставив стену. — Это моя мать, и я не позволю выгонять её на улицу, как бездомное животное.
— На улицу? — горько усмехнулась Елена, чувствуя, как что-то внутри рушится. — У неё есть собственная трёхкомнатная квартира, и она не желает там оставаться одна! Пусть лучше возьмёт квартирантов или пригласит подругу, но здесь ей места нет!
— У тебя нет сердца, Елена, — сказал Алексей с приговором, словно судья. — Я разочарован.
— Нет сердца? — Елена окинула взглядом разбросанные вещи, открытый шкаф и насмешливое выражение лица свекрови.
— Полгода я выношу, как твоя мать превращает мою жизнь в ад. Полгода слушаю, какая я плохая жена, неумелая хозяйка и плохая невестка! Как я неправильно готовлю, одеваюсь, разговариваю! Она даже упрекала меня в том, что я мало зарабатываю — хотя сама всю жизнь проработала на мизерной зарплате!
— Ты преувеличиваешь, — поморщился Алексей, будто от зубной боли. — Это твои фантазии.
— Я не фантазирую. Я просто больше не могу так жить и не хочу. Либо твоя мать возвращается в свою квартиру, либо…,— Либо что? — с вызовом произнёс Алексей, высоко задрав подбородок, словно ученик, который собирается встать на защиту.
Елена помолчала, растерянная и не зная, что ответить. Ей никогда не приходило в голову, что их брак может развалиться из-за такой обычной бытовой ссоры, подобно карточному домику, сдуваемому лёгким ветерком. За окном постепенно сгущалась тьма, а в комнате тени становились гуще, напоминая надвигающиеся грозовые тучи.
— Видишь, Алёша, — с победным тоном произнесла Нина Петровна, словно только что завоевав престижный приз. — Она даже угрожать по-настоящему не умеет. Слабая, безвольная девушка смеет проявлять характер! В нашем доме! Мужчина обязан поставить её на место.
В этот момент в Елене что-то защёлкнуло — словно переключатель, сдвинутый в новое положение. Пережитое унижение, молчаливое согласие, страх конфликтов и желание всем угодить — всё словно рухнуло, подобно изношенной плотине под весенним натиском воды.
Она выпрямилась и без нерешительности встретила взгляд свекрови, не отводя глаз и не моргая. В сумерках её глаза казались почти чёрными и пронизывающими, словно взгляд хищной птицы.
— Нет, уважаемая Нина Петровна, — голос Елены прозвучал неожиданно твёрдо, с оттенком металлической решимости. — Эту квартиру я приобрела ещё до брака, так что сегодня же прошу собрать свои вещи и уйти. Я устала терпеть издевательства в собственном доме. С меня хватит.
— Что ты сказала? — ошарашенно переспросила свекровь, словно получив пощёчину.
— Вы меня прекрасно слышали, не делайте вид, что глухая. Собирайтесь и уходите. Поезд ушёл.
— Ты не имеешь права выставлять мою мать! — вскрикнул Алексей, краснея от злости.
Елена повернулась к мужу. В полумраке его лицо казалось чужим — маской незнакомца вместо родного человека.
— Имею. И осуществляю это право. Квартира принадлежит юридически мне, и я решаю, кто здесь живёт. Сколько ни вьётся верёвочка…
— Я твой муж! — резко воскликнул он, словно это было неоспоримым аргументом.
— Муж, который ни разу не встал на мою сторону, — с горечью произнесла Елена, ощущая, как рушится что-то важное, но уже не способная остановить эту лавину. — Который наблюдал, как его мать мучает его жену, и молчал, словно воды в рот набрал. Который предал меня ради матери.
— Ты просто мелочная и злая, словно оса, — вмешалась Нина Петровна, сверкая глазами. — Бедный мой мальчик, не повезло ему с женой. Я же говорила, не торопись с женитьбой…
— Да, несомненно, не повезло, — согласилась Елена, удивляясь собственной выдержке. — Но настоящий мужчина никогда не позволил бы матери так обращаться с женщиной, которую он любит. Так что, возможно, мне тоже не повезло.
Она глубоко вдохнула, подошла к двери и распахнула её настежь:
— У вас есть ровно два часа, чтобы собрать вещи и уйти.
— Обоим? — Алексей ошарашенно посмотрел на неё. — Ты хочешь меня выгнать?
— А ты хочешь остаться? — с иронией спросила Елена, впервые почувствовав контроль над ситуацией. — После всего произошедшего?
Алексей притих, переводя взгляд с матери на жену и обратно, словно зритель на теннисном матче. Его глаза в темноте блестели, как у загнанного зверя, не знающего, куда деться.
— Не волнуйся, сынок, — вмешалась Нина Петровна, похлопав сына по плечу, будто маленького ребёнка. — Мы поедем ко мне, там много места. А потом ты найдёшь нормальную девушку — хорошую, домашнюю, которая будет уважать твою мать, а не хамить.
Елена покачала головой и вышла из комнаты. Удивительно, но боли не было — лишь бескрайнее облегчение. Словно огромная тяжесть слетела с души, позволив наконец свободно дышать.
Спустя два дня в дверь постучали. На пороге стоял Алексей — измождённый, с тёмными кругами под глазами, словно не сомкнувший глаз несколько ночей подряд.
— Елена, давай поговорим по-человечески, — начал он без лишних слов, словно наказанный школьник.
— О чём? — Елена сложила руки на груди, выстраивая невидимую стену. — О том, что ты позволял своей матери унижать меня на каждом шагу? Или о том, что ни разу не встал за меня — как настоящий мужчина?
— Я пытался их помирить, понимаешь? — с видом обиженного сказал Алексей. — Но ничего не получилось, сама видишь.
— Ты даже не пытался, Алёша, — покачала головой Елена, поражаясь, как быстро растаяла любовь, которая казалась прочной. — Ты просто выбирал самый лёгкий путь. Мама кричит — значит, уступи. А я молчу — значит, всё хорошо. Так не бывает, понимаешь?
— Я люблю тебя, Елена, — произнёс он так, словно сам был удивлён.
— Любовь — это не только слова, — ответила Елена с грустной улыбкой, словно осознавшая важный урок. — Это ещё и поступки. А ты предпочитаешь мать, а не жену. Я уважаю твоё решение, но прошу уважать и моё.
Она закрыла дверь и опустилась на пол, прислонившись спиной к закрытой двери. Слёзы катились по щекам горячими потоками, но внутри что-то новое зарождалось — сила. Елена обрела обратно свою жизнь, своё жильё, своё достоинство — и эти слёзы стоили того.
Через неделю она перекрасила стены в спальне в любимый лавандовый оттенок — тот самый, который свекровь называла «вульгарным и безвкусным», повесила обратно голубые занавески с мелкими цветочными узорами и приобрела новые декоративные подушки — целую гору, больше, чем когда-либо раньше.
Квартира снова стала её домом, крепостью и уголком уюта, где никто не имел права вмешиваться и менять установленный порядок.
Спустя месяц подруга Ольга познакомила её с Игорем — спокойным и уверенным мужчиной, который с интересом слушал рассказы Елены о работе, уважал её мнение и никогда не перебивал.
Что важнее — у него была собственная квартира в соседнем районе, где его мать не жила и не появлялась без разрешения.
Порой утраты становятся началом чего-то нового и лучшего. Елена была благодарна судьбе за этот трудный, но необходимый урок. Теперь она больше никогда не допустит, чтобы кто-либо переступал её границы — даже ради любви и ради семейного мира.
За окном расцветала весна, наполняя пространство свежими цветами и ароматами. Елена стояла у окна, любуясь новенькими занавесками — светло-голубыми, с мелкими цветочными узорами, такими, какими были они в начале этой истории.
Солнечные лучи играли в складках ткани, рисуя на полу причудливые узоры — словно сама жизнь создаёт новый, чистый рисунок. И в этот момент Елена ощущала настоящую радость — она была хозяйкой своей судьбы, своего дома и своей крепости.