Осень вцепилась в город своими ледяными, почти невидимыми когтями. Воздух звенел от пронизывающей прохлады, а под ногами шуршали сухие листья, ломкие, словно старинная бумага. Кристина возвращалась из больницы, и каждый её шаг отзывался в голове глухой, знакомой болью безысходности. Боль эта была не от телесной раны — она исходила изнутри, от унижения. От стыда, который будто въелся в кожу рук — на их тыльной стороне и кончиках пальцев.
Её руки… Когда-то их сравнивали с руками музыкантки: длинные пальцы с утончёнными суставами, прозрачные запястья и нежная кожа цвета фарфора. Теперь же это были карты отчаяния — усеянные плотными телесными бугорками. Бородавки. Казалось бы — мелочь, незначительный косметический дефект. Но для Кристины, молодой женщины двадцати восьми лет с яркой внешностью, это было клеймо, будто проказа, превращавшая каждый её день в молчаливую пытку.
Она вошла в подъезд — сырой и пропахший остывшей капустной похлёбкой — и машинально спрятала руку в карман пальто, словно пытаясь скрыть её даже от самой себя.
— Ну что там у нас? Опять пусто? — донёсся голос Александра из комнаты. Обычно его интонации были мягкими и тёплыми, но сегодня прозвучали с натянутой бодростью и странной резкостью. Он вышел навстречу: аккуратный до мелочей, благоухающий дорогим лосьоном после бритья и одетый в идеально выглаженную рубашку. Его взгляд скользнул по её руке — на долю секунды мелькнуло выражение отвращения, которое он тут же попытался спрятать за улыбкой. — Неужели врачи снова развели руками? Может уже признаешься: ты ведь точно ту жабу поймала когда-то? Говорят же: пописает на человека — вот тебе и результат.
— Прекрати, Саша… — тихо произнесла она сквозь вздохи усталости, снимая пальто одной рукой так осторожно, будто боялась задеть воздух вокруг себя. — Мне не пять лет… И это совсем не смешно… Это как будто порча какая-то…
Она направилась в ванную комнату и включила воду на полную мощность. Вгляделась в своё отражение: лицо всё ещё сохраняло черты прежней красоты — большие серые глаза с правильным разрезом век и чёткий овал лица. Но теперь эти глаза казались потухшими от вечного напряжения; губы дрожали от усилий удержать слёзы внутри. Она опустила взгляд на руки у края раковины: архипелаг стыда… Против него были испробованы все возможные средства: агрессивные мази по рецептам врачей; кислоты для прижигания; криотерапия с последствиями облезшей кожи и обнажённой розовой плоти под ней; но через неделю всё возвращалось вновь — только уродливее.
Затем пошли народные способы: кашицы из чеснока жгли кожу до волдырей; сок чистотела оставлял пятна цвета охры вперемешку с коричневым; картофельные компрессы на ночь; присыпка мелом; пемза до крови… Каждое утро она разворачивала бинты с затаённой надеждой увидеть чудо… И каждый раз видела те же ненавистные наросты или новые рядом.
— Мамочка! — шестилетняя Юлия ворвалась в комнату вихрем света и тепла. Её маленькое солнышко обняло мать за ноги прежде чем потянуться к её ладони. Кристина инстинктивно дёрнула руку назад. Лицо Юлии помрачнело мгновенно.
— Мамочка… А когда твои ручки станут снова красивыми?.. А то девочки спрашивают… Что это у тебя?
Этот вопрос стал последней каплей для хрупкого сосуда терпения Кристины. Она выскочила за дверь квартиры прежде чем успела осознать свои действия — рыдания душили горло изнутри.
Она брела по новому бульвару между серыми многоэтажками-панельниками; молодые липы вдоль аллеи ещё держались за листву и шелестели ей вслед так громко, будто смеялись над ней шепотом ветра.
Мысли крутились одна за другой: о руках своих проклятых… о том взгляде мужа… о вопросе дочери… «А если они пойдут дальше?.. На лицо?.. На шею?.. Я стану уродом… Александр уйдёт… Люди будут показывать пальцем». Слёзы катились по щекам без остановки – солёные капли боли стекали вниз по подбородку.
Мир вокруг был чужим – вылизанные новостройки сверкали глянцем фасадов как глазурь на пирожных; ровные швы панелей смотрели равнодушно сверху вниз; машины проносились мимо безучастно…
И тут её взгляд, затуманенный слезами, зацепился за яркое пятно…