Вова пытался заступиться, но мать тут же заглушала его:
— Молчи, Вова! Не защищай её! Она тебе на шею села!
Младшая сестра Оля тоже смотрела свысока, с усмешкой спрашивая:
— Ну и где ты с ним связалась? Как он вообще в твою глушь попал?
Я старалась не обращать внимания. Занималась своими делами, ждала ребёнка, пыталась выстроить нормальную жизнь из этого кошмара. Но с каждым днём становилось всё тяжелее.
Когда я перешла в третий месяц беременности, тётя Валентина впервые подняла на меня руку. Всё началось с того, что я решила отдохнуть — давление подскочило, голова закружилась. Лежу на кровати, глаза закрыла, пытаюсь прийти в себя. А она врывается в комнату и кричит:
— Что ты тут развалилась, будто на троне сидишь? У тебя, может, других дел нет? Вставай, полы мыть!
Я не выдержала:
— Почему вы так со мной? — сквозь слёзы спросила, — что я вам сделала?
— А сама не понимаешь? — закричала она, — из-за тебя Вова свою жизнь загубил! Мог бы жениться на нормальной девушке — киевлянке, с квартирой, с перспективами! А ты… Ну, ишь ты, жаба пузатая!
И тут — хлоп! — по щеке. Я даже не успела опомниться — лицо горело, слёзы сами потекли. В этот момент в комнату вошёл Вова.
— Мам, ну что опять? — произнёс он устало.
— Что? — визжала она, — я правду говорю! Посмотри на неё — лежит, как барыня, животом вверх! А всё должно быть по-старинке — муж на работе, жена дома хлопочет!
Вова покраснел.
— Мам, хватит! — повысил голос он.
— Ах, хватит?! — закричала она, — я тебе всю жизнь отдала! А ты… ты…
В этот момент я резко схватилась за живот — острая боль пронзила всё тело.
— Вова… — прошептала я, — мне плохо… Очень…
Он мгновенно подбежал ко мне и поднял на руки.
— Мама, вызывай «скорую»! — крикнул он.
А та лишь махнула рукой:
— Сам вызывай! Мне некогда!
Вова вылетел из квартиры, неся меня на руках. Я ощущала, как холодею, словно что-то внутри разрывается…
«Скорую» всё-таки вызвали. В больнице поставили диагноз — угроза выкидыша. Положили на сохранение. Вова приходил каждый день, смотрел виновато, просил прощения. Говорил, что любит, что мать его «в голове всё перекрутила».
Однако тётя Валентина не остановилась. Даже после того, как чуть не потеряла внука, продолжала приезжать в больницу и устраивать сцены прямо в палате:
— Что ты тут валяешься, как барыня? — кричала она, — работать надо, а не жиреть на чужой счёт!
Медсёстры выгоняли её, но она успевала вложить в меня столько яда, что после её визитов я лежала, дрожа. Вова, узнав об этом, приходил ко мне с опухшими глазами.
— Светлана, прости… — шептал он, — я не знаю, как с ней быть. Я её боюсь.
И тогда я впервые по-настоящему посмотрела на него — и поняла: это не муж. Это мальчик, пойманный в сети материнской зависимости. Слабый, испуганный, неспособный защитить даже самого себя.
После выписки я вернулась в ту же квартиру. Ничего не изменилось. Тётя Валентина управляла ситуацией, Оля насмехалась, Вова молчал. Моя жизнь превратилась в бесконечный кошмар.
Я трудилась, убирала, готовила. Но готовить приходилось по ночам — днём свекровь не выпускала меня из-под контроля, крутилась на кухне, словно боялась, что я что-то испорчу. А вечером, когда вся семья собиралась за столом, мне там не находилось места. Я сидела в своей маленькой комнате одна, слушала их смех и плакала.
Вова становился всё жёстче. Начал кричать на меня по пустякам, обвинять во всём — в своих проблемах с матерью, в неудачах на работе, в отсутствии счастья.
— Это всё ты! — орал он, — из-за тебя у меня жизнь разваливается!
А потом случилось самое страшное — я потеряла ребёнка. Преследовала меня та боль, что я носила в себе, и та ненависть, что капала сверху каждый день. Я рыдала ночами, а они, казалось, даже радовались. Ни слова сочувствия. Ни одного тёплого взгляда.
Через полгода после выкидыша я снова забеременела. Сначала сердце вновь забилось от надежды. Может, это шанс? Может, всё изменится? Но потом вспомнила крики, унижения, тесноту, зависимость Вовы от матери — и поняла: ничего не изменится. Только повторится та же пытка.
Я рассказала ему о беременности. Он молчал. Долго. Потом выдохнул:
— Ребёнок нам не нужен.
Я застыла.
— Как это? — прошептала, — это же наш…
— Наш? — перебил он, — у нас и жить-то негде! Есть нечего, денег нет. Ты что, не видишь?
— Но это жизнь… — начала я.
— Никаких «но»! — оборвал он. — Сделай аборт.
Я расплакалась.
— Я не сделаю этого! — закричала. — Это мой ребёнок!
— Тогда я ухожу, — сказал он спокойно. — Выбирай: либо он, либо я.
Я смотрела в его глаза — и не находила в них ни любви, ни сострадания. Только холод, расчёт, равнодушие. Я металась по комнате, кричала, умоляла его вспомнить, кто он, что он, просила хотя бы попытаться жить отдельно, перестать быть марионеткой в руках матери. Но он стоял неподвижно.
В итоге я сломалась. Сдалась. Отказала своему телу. Отказала будущему. Отказала себе.
После этого между нами всё закончилось. Мы жили под одной крышей, но были чужими. Не разговаривали, не смотрели друг на друга. Просто существовали, как тени.
Физическая боль и душевная — всё слилось в один клубок отчаяния. Как я могла? Как он мог? Почему я позволила? Ответов не было. Через несколько недель я подала на развод. Вова даже не стал сопротивляться — ему было всё равно. Наверное, уже искал себе новую «невесту» — киевлянку, с пропиской, без прошлого.
Развод прошёл быстро. Я собрала вещи и ушла. Написала маме, попросила помочь с билетом. Она сразу откликнулась, заняла где-то деньги и переслала. Выплакалась ей в голос, рассказала всё. Мама сказала, что я сделала правильный шаг. И добавила: её подруга сообщила, что в одну из воинских частей на юге набирают гражданских связистов. Я не раздумывала. Собрала чемодан — и уехала.