Ольга ни разу никому не рассказывала о том, что случилось с ней в далёкие времена. Она жила спокойно, не вмешивалась в чужие дела.
Если кто-то просил о помощи — всегда приходила на выручку. А если не просили — сама не навязывалась.
Несмотря на слепоту, она ощущала мир вокруг острее любого животного. По лёгкому прикосновению ветерка, по едва уловимому аромату могла понять многое.
Когда однажды к ней приехал доктор, он с удивлением спросил:
— Как вам удаётся это делать? Я специально принял душ, оделся в чистую одежду. За полчаса пути до вас даже не успел пропитаться уличными запахами. А вы…
Ольга тихо ответила:
— Почувствуйте запах больных людей. От них исходит запах отчаяния. Нужно уметь различать, откуда оно берётся. Это не просто понять, почти невозможно, но…
Доктор, заинтересовавшись, спросил:
— Я слышал, что вы многим помогаете. Не зря же к вам приехал. А почему вы не помогаете себе? Простите за прямоту, но кажется, что это несправедливо.
Оля пожала плечами:
— Себе помочь не могу. Это не лечится травами. Потому что это вовсе не болезнь. Скорее следствие работы мозга. Бывает, человека напугали или случилось что-то, и он стал немым или заикается всю жизнь. Так и у меня, только я перестала видеть.
Это был единственный раз, когда Ольга заговорила о своей слепоте. И произошло это только потому, что не смогла остаться молчать перед человеком, которому вскоре предстояла смерть. Его отдавало безысходным отчаянием, словно внутри бушевал настоящий пожар. Ему оставалось совсем немного.
***
В этот выходной, как обычно, Ольга отправилась в лес. Рядом шагал Барсик — крупный, лохматый пёс. Умный и послушный, но иногда, когда никто не наблюдает, позволял себе побегать и поиграть, как щенок.
Оля улыбнулась, прислушиваясь к его прыжкам, знала…
— Барсик! — произносила она, и пёс мгновенно оказывался рядом, прижимаясь боком.
В Лазурном, недалеко от которого проживала Ольга, все считали её старухой. Никто не обращался иначе, чем «баба Оля». Она никогда не спорила, лишь опускала платок глубже, скрывая лицо.
Никто и не подозревал, что ей в следующем году исполнится всего пятьдесят. Пусть позволяют думать, что она старушка — вопросов будет меньше.
Оля застыла на месте. Как будто приросла к земле.
Барсик тут же замер рядом, ни звука, ни шороха. Пёс словно затаился, остро ловя каждый звук. Оля вслушалась в тишину, которая казалась звенящей в ушах.
Жизнь без красок давно обострила её слух до предела — каждый шелест, каждый отдалённый вздох звучал отчётливо, почти оглушительно.
Где-то далеко слышался тяжёлый, надсадный рокот мотора. Казалось, он всё приближался… всё ближе… Неужели именно к Лазурному?! Не может быть!
Барсик, её верный защитник, ткнулся влажным носом в ногу, прижался всем телом. Мол, я рядом, не бойся.
«Хоть бы проехали мимо… хоть бы не к нам…» – тревожно пронеслось в голове Ольги. Но нет. Мотор заорал последний раз и стих. Прямо у их калитки.
Они двинулись к воротам вдвоём. К счастью, они были не так далеко от Лазурного.
Что-то было не так. Очень не так. На сердце лёг холодный камень. Обычно, когда люди приезжали за помощью, Ольга ощущала тепло, разливавшееся по телу, чувство нужности.
А сейчас… казалось, что привезли саму беду. Чёрную, липкую, вызывающую холодок по спине.
Хлопнула дверца машины. За ней послышались голоса — резкие и злые.
Мужской, уставший, с хрипотцой:
— Зачем ты это делаешь?! Подумай сама… Если врачи развели руками, кто, к чёрту, из этой глухомани мне поможет?! Ты понимаешь хоть что-нибудь?..
Женский, приторно-сладкий, почти до тошноты:
— Вот тут ты страшно ошибаешься, дорогой! Ты даже не знаешь, какой тут спектакль! Я таскала тебя по лучшим докторам и светилам столицы — разве это не проявление заботы? Но результата никаких! И вот, в отчаянии, я ухватилась за последнюю надежду — к этой ведунье из глухого края. Может, её нетрадиционная медицина сотворит чудо. Снова я буду любящей и самоотверженной женой! А что ты здесь сдохнешь, а не в нашей уютной квартире… так даже лучше, соглашайся! Свежий воздух, природа кругом… Может, успеешь насладиться закатами в последний раз. Видишь, как я о тебе забочусь? Даже кресло твоё привезла!
Он усмехнулся горько, отчего у Ольги сердце сжалось.
— Ты, конечно, мерзость… И зря так говоришь. Счёты все заблокированы. Деньги пропали.
Женщина рассмеялась — визгливо и противно.
— Пустяки, дорогой! Я подожду. Осталось немного. Как только наследство получу — блокировка исчезнет мгновенно, как дым! А ждать придётся совсем недолго. Если бы ты знал, как ты мне надоел! Стоишь поперёк горла! Нет сил смотреть на тебя больше! Ты понимаешь, что значит жить рядом с почти трупом?!
Мужчина тяжело вздохнул. Его голос едва слышался, но в нём сквозило ледяное презрение, от которого Оле невольно стало не по себе.
— Может, ты и права… Лучше уж здесь, среди диких зверей, чем с такой гиеной, как ты. Уезжай.
Снова хлопнула дверца, теперь сильнее. Мотор заревел, машина вскрикнула шинами и рванула с места, быстро удаляясь.
Ольга остолбенела. Этот женский голос… Она его узнала! Конечно! Эта женщина приезжала к ней примерно год назад.
Просила редкую траву… особый сбор… чтобы медленно, но верно убрать мужа из жизни. Предлагала большие деньги, не понимая, что вещи важней денег в этом мире, особенно жизнь.
В тот же момент рядом, за калиткой, раздался мужской голос — тот самый, что отвечал женщине.
— Здравствуйте… — голос был дрожащим, наполненным болью и растерянностью. — Простите, меня… выкинули здесь. Как ненужный мешок. А сам я никуда не могу уйти.
Оля вздрогнула всей — этот голос тоже был знаком! Она точно помнила его! Но откуда? Память упрямо молчала, не давая ни одной подсказки. Пустота.,— Добрый день… — произнесла она, стараясь, чтобы голос не выдавал волнения.
Они с Барсиком приблизились. Пёс тихо заурчал, напрягся — Оля ощутила это всем телом. И понимала, почему. Судя по всему, мужчина сидел на сырой земле. Ему требовалась помощь. Надо было пересадить его в коляску — ведь та женщина что-то говорила о кресле.
Ольга быстро, словно на автомате, исследовала окружающее пространство длинной палочкой. Вот так… да, здесь оно. Кресло. Наклонилась, нашла знакомые по рассказам рычажки, сдвинула несколько рычагов — и коляска была готова к работе.
Она не впервые встречалась с такими устройствами, ведь приезжие с похожими судьбами и аппаратами попадались ей не раз. Подвинула коляску как можно ближе к мужчине.
— Пожалуйста, садитесь.
— Да как же я… — услышала она в голосе отчаяние. — Держаться-то не за что… Руки не слушаются.
— Барсик, помогай! — твердым и непререкаемым тоном приказала Оля.
Она уловила недоверчивое хмыканье мужчины — ощутила это внутренне, этот звук сомнения. А потом последовал удивленный, почти восхищённый вздох:
— Собака?.. Ты, наверное, умнее некоторых людей!
Раздалось тяжелое дыхание, кряхтение — и наконец, обессиленный, он опёрся на кресло. Тяжелый выдох.
— Вам сейчас никуда не уйти, — тихо, но решительно сказала Оля. — И не стоит пытаться. У вас давление скачет, как ненормальное. Скоро станет совсем плохо.
Она нежно, почти невесомо, приложила ладонь с прохладой к его лбу. Мужчина вздрогнул, будто от неожиданной боли.
— Откуда вы знаете?! — в голосе смешались удивление и скрытое недоверие.
Внутри Оли что-то резко зачесалось, как заноза глубоко в груди. Вот оно! Сейчас! Память упрямо подкинула знакомый ответ, и тут же растворилась, словно туман утром. Фу, какая досада!
В душе закипела глухая, бессильная злость. Впервые с ней такое! Она, которая помнила каждый листок, каждый запах, каждый голос… и тут — такой провал! Словно мозг решил сыграть с ней злую шутку. Проклятье!
Это произошло очень давно… казалось, целая вечность прошла с того момента. Тридцать лет. Или если точнее — почти тридцать один год с того самого дня.
Тогдашняя Оля — совсем девчонка! Юная и красивая, с глазами, что горели ярким огнем, с громадными планами! Она ринулась в Кременчуг, словно на крыльях. Учиться! Работать! Покорить весь мир!
И там… всего через пару дней — он.
Он стал для неё всем: воздухом, который она вдыхала, светом, способным прогнать тьму, самой жизнью, пульсом в каждом сосуде. И он любил. О, да, она это чувствовала всем существом.
А потом было настоящее счастье, от которого хотелось петь и летать, словно крылья сами вырастают за спиной. Оля забеременела. Она летела к нему, не чувствуя опоры под ногами, словно пожарная скорая, чтобы рассказать о чуде — их общем будущем счастье, готовом накрыть их целиком.
Но увидела…
Увидела его. В их постели. С другой.
Это было не просто ударом по груди и выбитым воздухом. Это была катастрофа. Начало конца. Прямая, усыпанная битым стеклом дорога в безумие.
Оля вылетела на улицу, словно ошпаренная. Куда бежать? Не разбирала направления, ничего не видела. Просто бежала, пока сил хватало, пока ноги не отказали. Иногда останавливалась, согнувшись — несла горькую желчь и отчаяние, словно последнюю дозу дешевой отравы.
Уйти! Скрыться! Не видеть ни одной живой души! Никого!
Она добралась, не помня как, до реки. До их места — того самого, где они с Алексеем часто сидели. Рухнула на увядшую траву, прижимаясь к холодной сырой земле. А солнце… светило в глаза, но было каким-то мутным, бледным, неприятным — словно скрытое грязной пеленой. Мертвенным.
Проходившие мимо люди — вероятно, они вызвали «скорую» и милицию. Девушка… еще живая, но уже неподвижная. Глаза… пустые, как выжженная степь.
Оля не помнила ничего из тех ужасных дней. Только темноту — густую, липкую, как смола, которая обволакивала со всех сторон. И страх — животный, первобытный, что стыл кровь в жилах.
Фигуры в белых халатах, уколы, из-за которых мутнело сознание, бесчувственные осмотры… Кто-то говорил каким-то официальным голосом о ребенке… мол, она его потеряла.
Но она ничего не потеряла! У нее ведь ничего и не было!
Все, что было до этой темной бездны — стерлось, выжжено раскалённым железом из памяти. И больше никогда не должно всплывать.
Сюда — почти случайно. Какая-то добрая старушка в том официальном доме, куда ее направили — то ли приют, то ли больница для сумасшедших, уже не понять — рассказывала тихим, скрипучим голосом о своем Лазурном, далеком-далеком месте, о целебных травах под ногами, о тихой, размеренной жизни…
У Оли тогда не было никого. И ничего. Полная пустота.
Лишь ветхий полуразрушенный домик где-то за двести вёрст от проклятого Кременчуга, который, вероятно, уже сравнялся с землей.
И она решилась. Что ей было терять?
Нечего.
Оля готовилась. Как перед прыжком в ледяную воду. Каждый день становился тренировкой духа и воли. И тела тоже.
Доктор, уже почтенный старик, качал головой и смотрел на неё с жалостью:
— А как ты там будешь, девочка? Совсем одна?
— Ну как-нибудь, — упорно отвечала Оля, высоко подняв подбородок. — Люди же живут. И я проживу.,— Возможно, так лучше и будет… — он вздохнул. — Может, та тишина вокруг, твои травы… смогут чем-то помочь. Смотри, а вдруг зрение вернётся. Хотя, конечно, твой случай… редкий, что уж тут говорить. Тебе бы к столичным профессорам… За всю мою долгую практику слышал о подобном лишь однажды, да и то мимоходом.
Оля замерла, вопрос выскочил из уст раньше, чем она смогла его обдумать:
— Доктор… а в том случае… который вы имели в виду… зрение восстановилось?
Он отвернулся.
— Нет. Та женщина не справилась. Ушла из жизни. Всего пять лет провела слепой и… сама себе смерть назначила. Понятно, это тяжело… Но ты не сдавайся, слышишь? Чудеса случаются. Обязательно.
И Оля старалась. Ох, как она старалась! Выбиралась из этой тьмы, ухватываясь за каждую травинку, за каждый звук. Вспоминала кусочки рассказов той болтливой старушки из приюта, которая когда-то приютила её, сломленную. Пробовала на вкус и нюхала каждый корешок, каждый листик. А потом ей стало казаться, что без подсказок понимает язык трав. Каким-то шестым чувством, животным чутьём угадывала их силу и назначение.
Однажды она спасла мужчину с сильными болями в животе, в другой раз — бабушку, мучившуюся от затяжного кашля.
За помощь она денег не брала. Если оставляли продукты — муку, крупу, сахар — искренне была благодарна.
Потом один из тех, кому помогла, пришёл снова. Привёл с собой Барсика.
Щенком тот пёс был неуклюжим, с большими ушами. Но как только он коснулся её руки холодным носом, лизнул шершавым языком, Оля сразу поняла: вот он — самый верный друг на долгие года.
В родном Лазурном Оля теперь ориентировалась великолепно: знала каждый уголок, каждую скрипучую доску.
А вот гостю, мужчине, с каждым днём становилось всё хуже. Дыхание становилось тяжёлым и прерывистым.
Оля быстро, привычными движениями, заварила свои травы. Отвар получился тёмным и ароматным. Поставила перед ним чашку.
— Пей.
Он поморщился, отвёл лицо.
— Фу… Какое противное зловонное пойло!
— Пей, говорю! — её голос стал твёрдым, не принимающим возражений. — Пока запах есть — есть надежда. Как перестанет — уже поздно. Очень поздно.
Мужчина чуть повозился, но всё же взял чашку дрожащими руками и выпил. Закрыв глаза от горечи.
Оля махнула в сторону кровати:
— Ложись. Уснёшь сейчас. Сон — лучшее лекарство.
Он слушался, словно ребёнок, перелёг на широкий деревянный диван с толстым самотканым матрацем. Почти сразу услышала ровное, глубокое дыхание. Заснул.
Она облегчённо выдохнула, выпрямилась. Стянула с головы тяжёлый платок, потом поменьше. Сняла мешковатую куртку, не по размеру. Так всегда укутывалась, выходя на улицу или если в дом заходили посторонние. Чтобы меньше задавали вопросов, чтобы никто не лез в душу.
Кто этот незваный гость? И почему его голос кажется ей таким болезненно родным? Как заноза в сердце…
Оля села на краешек стула рядом с диваном. Осторожно, почти не касаясь, положила ладонь на лоб спящего мужчины. Горячий…
Вдруг глаза её резко заощипало, будто туда сыпнули битое стекло.
Она отдернула руку, словно от ожога.
Не может быть! Неужели?! Человек… из той прошлой, вычеркнутой жизни?! Нет, это ошибка!
Дрожащей рукой опять прикоснулась к лбу.
Опять жгучая боль в глазах, слёзы горько проступили. Огонь! Настоящее пламя вспыхнуло внутри, глубоко в её сущности, и жжение усиливалось, не ослабевало. Она чувствовала, как бешено биение сердца, как кровь стучит в висках, как шум в ушах заглушает всё вокруг…
Он застонал во сне, пробормотал что-то невнятное.
— Алексей?.. — выдохнула Оля едва слышно. Имя, которое она пыталась похоронить навсегда.
Мужчина резко открыл глаза. Взгляд мутный, неверящий.
— Оля?.. Не может быть… Это бред! Сон! Ты же… умерла! Много лет назад! Я… я искал тебя! Всех поднял на ноги, понимаешь?! Мать даже показывала могилу твою! Я тогда чуть с ума не сошёл… В доме врачи дежурили месяцами… Оля!
Она молчала, сжала веки крепче. Так было хоть немного легче. Совсем чуть-чуть.
— И я умерла, Алексей, — тихо произнесла, почти шепотом, но слова отзывались громом в тишине. — Умерла тогда, когда увидела тебя… там… в постели с другой. Наш ребёнок… тоже умер. Вместе со мной.
— Оля! В какой постели?! О чём ты?! Не понимаю! Какой ребёнок?! Что ты говоришь?!
— В тот день… я узнала, что беременна. Мы должны были встретиться вечером, помнишь? Но я… я не могла ждать. Побежала к тебе домой, словно сумасшедшая, чтобы рассказать… Твоя мама сказала — ты у себя. Я поднялась, а там…
— Погоди! — Алексей резко поднялся на локте, лицо искажено страданием. — Погоди! В тот день, когда мы должны были встретиться вечером… когда ты пропала… Ты никак не могла меня видеть! Я утром уехал! Вернулся только к восьми, бежал к нашему месту, под часы… Боялся, что ты не дождёшься! Прибежал — тебя нет. Я зашёл в твою общагу — тебя там тоже нет! Тогда я психанул, подумал, что ты решила меня наказать… А я ведь за подарком ездил! Ты помнишь, как хотела старинные часы с кукушкой? Для тебя это был символ… символ настоящей семьи. Вот я и решил просить твоей руки не с кольцом, а с часами.
Глаза уже не так нестерпимо горели. Казалось, будто кто-то сильно давит тяжёлыми пальцами, не отпускает.,— Но… там… в той комнате… кто-то присутствовал… — тихо произнесла Оля.
— В тот день, — голос Алексея задрожал, — приезжал мой двоюродный брат Владимир. Он очень похож на меня, особенно если смотреть со спины… Эх, мама, мама… Видимо, она тогда очень обрадовалась случайности… и поняла, что сможет нас… навсегда разрушить. Оля… Олюша… что с тобой потом произошло? Почему ты…
И она начала говорить. Полностью открылась. Не открывая глаз, будто боялась, что при их открытии весь этот нежный мир, только начал обретать форму, вновь рассыплется на тысячи острых осколков. Она рассказала всё, что помнила. Даже то, что, казалось, давно вытиснула из памяти.
— Моя девочка… — голос Алексея наполнился такой заботой и болью, что у Оли снова перехватило дыхание. — Сколько тебе пришлось пережить… Но как… как ты допустила мысль, что я… что я мог?! Ты ведь знала! Знала, что любил тебя больше всего на свете! Больше жизни!
Оля внезапно раскрыла глаза. И закричала. Пронизывающе, отчаянно. А затем сразу ослабла, падая в бессознательное состояние.
Барсик, спавший у неё у ног, проснулся, запищал и ткнулся мордочкой в её лицо.
А Алексей… Алексей скользнул с дивана на пол. Беспомощно. После той аварии, что произошла несколько лет спустя её исчезновения, он так и не сумел полностью восстановить силы. Едва мог ходить, да и с каждым годом становилось только хуже.
— Оля! Олюша! Проснись!
***
Прошёл целый год с того события. Год, который перевернул всё.
Ольга медленно возвращалась в сознание. Её глаза всё ещё болели, очень сильно, но она понимала… чувствовала… что вокруг исчезла та непроглядная, удушающая тьма. Она видела. Сначала – лишь смутный свет, затем – размытые, колышущиеся контуры предметов. Моргнула пару раз… Состояние немного улучшилось. Предметы начали приобретать форму и окраску…
— Я вижу… — прошептала она, не веря своим глазам. — Я… вижу!
Алексей, находившийся рядом всё это время, не отходил ни на шаг и внезапно с отчаянием, до хруста в костях, ощутил желание жить. Жить по-настоящему!
— Олюш! Мы с тобой ещё молоды, слышишь?! Я встану! Обязательно стану на ноги! Я поборю все эти проклятые болезни, клянусь! Мы будем вместе, понимаешь?! У нас ещё есть… ну, лет двадцать как минимум! Вся жизнь впереди! Оль!
Она улыбалась сквозь слёзы, теперь уже счастливые слёзы.
***
Наташа безуспешно пыталась решать свои проблемы. Ей срочно требовались деньги. Или хотя бы документы Алексея, чтобы оформить его официальную «смерть» и вступить в наследство. Отдать взятку соответствующим людям, чтобы те выдали необходимую справку. Ведь она мысленно уже похоронила его. Или, если официально не хоронила, то хотела узнать, кто это сделал и где находится могила. Главное сейчас – оформить бумаги.
Почти два года она моталась за границей с очередным богатым любовником. Затем оказалось, что у него была старая, но жесткая жена, которая в какой-то момент перекрыла ему финансовые потоки. Наташа, поджав хвост, вернулась сюда, в эту глушь. Она думала, что теперь, с Алексеем, всё будет отлично, ведь он давно должен был умереть. Но о его смерти почему-то никто не слышал.
«Ну ничего, — с ехидством подумала Наташа. — Теперь сама всё устрою. Быстро и эффективно».
Она уже целый час кружила по разбитой просёлочной дороге, никак не обнаруживая искомый Лазурный. Всё вокруг будто изменилось, словно её здесь и не было вовсе. Новые здания, лечебница на пустыре, дома строятся… Тьфу!
Вдруг показалась машина. Надо спросить дорогу, иначе можно заблудиться до ночи.
Автомобиль притормозил рядом, и Наташа не раздумывая выбежала навстречу водителю.
— Здравствуйте! Подскажите, пожалуйста, раньше здесь жила бабка-травница… Не могу найти её дом, всё так изменилось…
Водитель медленно снял тёмные очки и усмехнулся.
Наташа отпрянула, словно получила удар.
— Алексей?! Это… это шутка?! Розыгрыш?!
Из пассажирского места спокойно вышла женщина. Красивая, статная, хоть и уже в возрасте, совсем не смазливая девчонка. Она спокойно глянула на Наташу.
— Да, я та самая травница. Что вам нужно? — голос был тихим, но с внутренней силой.
Наташа перевела взгляд с Алексея на неё, а затем снова на Алексея.
— Это… это вы?! Нет, что вы говорите! Вам ведь должен быть минимум девяносто с лишним! Алексей! Почему вы ещё живы?!
Он рассмеялся. Спокойно, даже с юмором.
А Наташа почувствовала, насколько нелепо и жалко она выглядит. Но разочарование, злость и обида были так велики, что она закричала, сорвавшись на визг:
— Не может такого быть!!! Врачи говорили – максимум полгода, год, и всё! Конец! Ты меня слышишь?!
— Я слышу, — Алексей перестал смеяться, внимательно посмотрел на неё, почти с жалостью. — А теперь послушай меня. То Лазурное, где ты оставила меня умирать… оно всегда было моим. К слову, при разводе я оставил его тебе. Великодушно. Так что живи. Свидетельство о нашем разводе и документы на Лазурное лежат на столике в прихожей. Всё твоё. Живи и радуйся. Но денег… денег нет и не будет. Ни копейки.
— Я не дам тебе развода! — визжала Наташа.
Алексей лишь усмехнулся.
— Наташа, перестань смешить меня. Полгода назад я женился. На любимой женщине.
Он обнял Олю за плечи, и они, не оглядываясь, направились к своему Лазурному. А Наташа осталась стоять посреди дороги, с открытым ртом, не способная вымолвить ни слова.
Конец.