— Помогали бы, если бы я попросила. А так это называется самовольством.
— Ольга, ты что, совсем скупой стала? Дом внушительный, а живёшь одна.
— Это моё решение.
— Но мы же семья! — воскликнула тётя Лариса. — Семья обязана держаться вместе!
— Семья обязана уважать личные границы друг друга.
— Ну и как нам теперь поступить? — всхлипнула Наташа. — Мы же планы строили, отпуска брали.
— Это ваши сложности.
— Ольгушка, — тётя Лариса попыталась заговорить проникновенно, — мы ведь не чужие. Бабуся нас любила, всех принимала.
— Бабуся приглашала в гости. А вы устроились, словно хозяева.
— Мы не хозяева, мы семья!
— А я что, не семья? — спросила я. — Почему мои желания никого не волнуют?
На это никто не отозвался.
— У вас есть время до завтра, — сказала я. — Если не покинете дом добровольно, вызову полицию.
— Полицию? — ахнула тётя Лариса. — На родных людей?
— На тех, кто без разрешения вселился в мой дом.
Утром они собирались в напряжённом молчании. Тётя Лариса всхлипывала, дядя Борис бормотал что-то про неблагодарность, Наташа демонстративно хлопала дверцами шкафов.
Дмитрий подошёл ко мне перед отъездом:
— Ольга, я действительно не понимаю, почему нельзя было договориться. Дом большой.
— Дмитрий, представь, что кто-то вселился в твою квартиру без спроса. Как бы ты поступил?
— Это же совсем другое.
— Чем именно другое?
Он задумался и не нашёл, что ответить.
Когда машины скрылись за поворотом, я осталась одна в своём доме. Было тихо. Так тихо, что слышно было, как тикают бабусины часы в гостиной.
Я прошлась по комнатам, распахивая окна. В каждом уголке ещё чувствовалось присутствие чужих, но оно постепенно исчезало.
Вечером позвонила мама.
— Ольга, Лариса жаловалась, что ты их выгнала. Это так?
— Так.
— А почему?
— Мам, это мой дом. Я вправе решать, кто здесь будет жить.
— Конечно, имеешь. Но нужно было попытаться договориться.
— Я пыталась. Они не слушали.
Мама вздохнула.
— Знаешь, может, ты и права. Помню, как Лариса в молодости себя вела. Всегда полагала, что ей все должны.
— Точно.
— Но всё равно жалко их. Они рассчитывали на лето в деревне.
— Мам, пусть арендуют дачу. Или приобретут свою.
— Да где им деньги взять.
— Это не мои проблемы.
Мама помолчала, потом сказала:
— Ты стала твёрдой, Ольга.
— Нет, мам. Я стала взрослой.
После разговора я села на крыльцо с чашкой чая.
На коленях лежало письмо, которое я обнаружила сегодня в бабусином секретере. Написанное её рукой, адресованное мне.
«Ольгушенька, если ты читаешь это письмо, значит, меня уже нет, а дом стал твоим. Знаю, что родня будет на тебя давить — мол, почему только тебе, мол, мы тоже имеем право. Не слушай их, девочка. Дом достался тебе не случайно. Ты единственная, кто приезжал не брать, а отдавать. Кто слушал мои рассказы, помогал по хозяйству, любил этот дом таким, какой он есть. Остальные всегда смотрели лишь на то, что можно получить. Не отдавай им дом, Ольгушка. Это твоя крепость. Береги её.»
Мой дом — место, где я могу быть собой, где никто не вправе навязывать мне правила жизни.
А родственники пусть учатся быть гостями.