— Ой, деточка, путёвка стоит сорок тысяч, но мне хотя бы половину…
— Нет, я не об этом, — резко прервала Тамара. — Я интересуюсь, сколько ещё нужно моего унижения? Сколько лет мне ещё доказывать, что заслуживаю быть частью вашей семьи?
В трубке повисла гнетущая тишина.
— Ты что же это… — свекровь запнулась, потом её голос резко потемнел, превратившись в привычно холодный: — Ты отказываешься помочь больной старушке?
— Я отказываюсь быть инструментом для использования, — твёрдо произнесла Тамара. — Вы не пригласили меня на юбилей, зато вспомнили обо мне, когда понадобились деньги.
— Как ты смеешь! — вскрикнула Нина Ивановна. — После всего, что я для тебя сделала! Я тебе сына отдала!
— Отдали? — Тамара горько усмехнулась. — Вы не отдавали его мне. Мы с Алексеем выбрали друг друга. А вы… вы тридцать два года пытаетесь доказать, что я недостаточно хороша.
— Я всё расскажу Алексею! Он выберет между нами, увидишь!
— Рассказывайте, — спокойно ответила Тамара. — Я уже не боюсь правды. Уважение должно быть взаимным, Нина Ивановна.
Она положила трубку и несколько минут молчала, глядя в пустоту. Внутри переплетались странные чувства: стыд, облегчение, страх и… гордость?
Вечером вернулся Алексей. По его выражению Тамара поняла — звонок от матери уже состоялся.
— Что ты натворила? — начал он с порога. — Мама в истерике! Говорит, ты была груба и отказалась помочь!
Тамара глубоко вздохнула.
— Присядь, Алексей. Нам нужно поговорить.
Они просидели на кухне до поздней ночи. Тамара рассказывала — спокойно, без упрёков, делилась своими чувствами за все эти годы. Как старалась, как надеялась, как сталкивалась с холодом и отчуждением. Алексей сперва защищался, затем раздражался, а потом просто слушал.
— Чего ты от меня хочешь? — спросил он наконец. — Чтобы я отвернулся от матери?
— Нет, — покачала головой Тамара. — Просто не требуй, чтобы я была вечным донором. Эмоциональным, финансовым, любым. Для того, кто не уважает меня. Встань на мою сторону. Хотя бы однажды.
Алексей долго молчал, потирая переносицу.
— Знаешь, я всегда считал себя нейтральным, — наконец произнёс он. — Но теперь понимаю, что это… трусость. Простая трусость.
Тамара осторожно прикоснулась к его руке.
— Не трусость. Желание угодить всем. Но так не бывает, Алексей.
— И что теперь? — он поднял на неё уставший взгляд.
— Теперь мы будем учиться уважать границы — мои, твои, твоей матери. Я больше не стану прогибаться, чтобы угодить. Но и не буду требовать выбирать между нами.
На следующий день Алексей отправился к матери. Вернулся хмурым, но спокойным.
— Поговорил с ней. Сказал, что мы не дадим денег на санаторий. И что впредь она должна уважать тебя, если хочет видеть нас обоих.
— Как она отреагировала?
— Сначала устроила истерику, — Алексей слабо улыбнулся. — Потом обвинила тебя во всех грехах. А когда я собрался уходить… расплакалась. По-настоящему, не наигранно. Сказала, что боится остаться одна.
Тамара почувствовала прилив сочувствия.
— Мы её не бросим, — тихо сказала она. — Просто больше не позволим ей манипулировать нами.
Через неделю Нина Ивановна позвонила снова. На этот раз — сразу Алексею. Попросила привезти лекарства. Алексей приехал вместе с Тамарой. Свекровь встретила её настороженно, но без прежней холодности.
— Чаю хочешь? — спросила она неловко.
— Хочу, — кивнула Тамара.
Они сидели втроём, пили чай с вишнёвым вареньем и беседовали. О погоде, здоровье, новостях. Ни слова о юбилее, ни о санатории. Тамара ощущала — что-то изменилось. Не в Нине Ивановне. В ней самой.