— Митя?! — воскликнула Светлана. — Куда делись мои розы?
Из дома, ошарашенный её криком, выскочил муж.
— Света, что случилось, почему ты орёшь?
— Посмотри! — всхлипывая, показала она на клумбу. — Кто-то вырвал все мои розы с корнями!
Светлана обожала цветы, особенно розы. Когда они с Дмитрием переехали из квартиры в частный дом, она с любовью разбила палисадник.
Там росло множество растений, но её главной гордостью были розы — десять кустов всевозможных оттенков. Она посадила их прямо перед окнами, чтобы каждый день любоваться ими.
— Ничего себе… — пробормотал Дмитрий, оценивая разрушения.
— Кто мог сделать такое? Зачем? — рыдала Светлана.
— Наверное, кто-то пробрался ночью, — предположил он. — Странно, что Рекс не поднял шума.
Он растерянно почесал затылок, а Светлана, вытерев слёзы, с подозрением уставилась на него.
— Раз наш пёс не залаял — значит, приходил кто-то из своих. И я прекрасно знаю кто! — голос Светланы дрожал от обиды.
— Света, ну только не надо… — Дмитрий сжал кулаки. — Опять ты за своё?
— Не «за своё», Дима, а за правду. Это твоя мать. Я уверена. Только ей могли так мешать мои розы.
Он тяжело выдохнул. Этот разговор не был новым. Их напряжённые отношения с матерью тлели с самого начала, едва они переехали в дом, доставшийся Дмитрию по наследству от отца. Мария Аркадьевна жила неподалёку и заглядывала почти каждый день. Светлану она называла невесткой с язвительной усмешкой, а её увлечение садоводством считала «пустой тратой времени».
— Она бы не стала… — начал Дмитрий, но замолчал. В голове всплывали фразы, которые он раньше не воспринимал всерьёз:
> «Зачем столько этих колючек? Как в лесу у кабанов».
>
> «Вот раньше во дворе были помидоры, огурцы, а не вот это бабье царство!»
>
> «Ты у меня в детстве копал грядки, а теперь розы нюхаешь, как девчонка».
Он отмахивался от этого, не хотел конфликтов. Но теперь, глядя на пустую клумбу, он впервые допустил: а может, Света права?
—
Ночью Светлана не спала. Она ворочалась, шептала сама себе. Утром она вышла на веранду и села на ступеньки. Перед глазами — только чёрная, перекопанная земля. Там, где раньше утром её встречали бутоны, была пустота. Дмитрий подошёл и сел рядом. Молча.
— Я кормила их. Говорила с ними. У каждой был свой цвет. У каждой — имя. Понимаешь? — прошептала она.
— Понимаю.
— Нет, Дима. Ты не понимаешь. Ты же тогда смеялся, когда я имена им дала. А для меня они были как дети.
Он хотел обнять её, но она отстранилась.
—
На следующий день Светлана не вышла из комнаты. Она не завтракала, не обедала, не ответила, когда пришёл курьер с посылкой. Дмитрий снова попытался поговорить с матерью, но та, как обычно, была язвительна:
— Уж не думаешь ли ты, что это я выкопала? Мне что, заняться больше нечем? — усмехнулась Мария Аркадьевна. — И вообще, ты бы лучше за собой следил, а не в лепестках ковырялся.
Он смотрел ей в глаза, но ничего не сказал. Возвращаясь домой, почувствовал глухую тревогу. С каждой минутой она нарастала.
—
Через неделю Светлана исчезла.
Утром Дмитрий проснулся и не обнаружил её в кровати. Сначала подумал, что она просто в саду — несмотря ни на что, он надеялся, что она пытается начать заново. Но клумба всё так же зияла пустотой. Светы не было. Ни на кухне, ни на веранде, ни у соседей.
Телефон остался дома, на подушке. На экране — неотправленное сообщение:
**«Ты когда-нибудь полюбил хоть одну из них так, как я?»**
Он обошёл всю округу, позвонил друзьям, знакомым, родственникам. Светланы нигде не было. Спустя сутки он обратился в полицию. Ещё через двое суток её нашли — в лесу, на берегу озера. Она сидела у воды, босая, с пустым взглядом. В руках сжимала что-то засохшее и тёмное: бутоны, собранные с клумбы за несколько дней до трагедии. Видимо, она хранила их где-то у себя, и унесла с собой.
Она не сопротивлялась, когда её увозили. Не говорила ни слова. Только смотрела в одну точку.
—
Психиатры поставили диагноз: тяжёлое расстройство, вызванное эмоциональной перегрузкой и депрессивным эпизодом. Дмитрию рекомендовали навестить её в клинике позже, когда она начнёт отвечать на вопросы. Он ждал неделю, потом две. Светлана не говорила. Не писала. Он начал приносить ей фотографии — не их свадебные, не портреты, а снимки её сада. Она смотрела на них, но выражение лица не менялось.
Иногда она рисовала. Бумагу давали ей с карандашами. Дмитрий заметил, что на каждом рисунке была роза. Иногда одна. Иногда десять, в разных цветах. Иногда только пустая клумба.
—
Дом постепенно опустел. Дмитрий больше не открывал окна, чтобы не слышать птиц. Ему казалось, что каждая их трель — насмешка над его молчанием. Он пытался пересадить клумбу, привёз новые саженцы. Но ничего не приживалось. Земля как будто отвергала новые цветы. Он не знал, что делает не так — удобрял, поливал, консультировался. Но всё увядало. Как будто она унесла с собой душу этого сада.
Через полгода он продал дом.
Мария Аркадьевна так и не призналась. Но после разговора с участковым, который случайно упомянул, что видел её у дома в ту самую ночь — с ведром и совком — Дмитрий окончательно оборвал с ней связь.
—
Он уехал в другой город, снял небольшую квартиру. Жил один. Рекс остался с ним — пёс постарел, стал вялым, почти не лаял. Иногда садился у окна и долго смотрел вдаль. Как будто ждал кого-то.
Каждую весну Дмитрий покупал один розовый куст. Сажал его в горшок и ставил на подоконник. Но к лету тот неизменно увядал. Ни один из них не пережил больше месяца.
А однажды, вернувшись домой, он нашёл Рекса мёртвым у той самой клумбы, которую он пытался воссоздать на балконе. Пёс положил морду прямо на чёрную землю. На лбу у него лежал лепесток — как будто сама Светлана, издалека, пришла проститься.
—
В психиатрической клинике Светлана прожила ещё четыре года. Она не говорила. Не выходила на прогулки. Только рисовала. Её последнюю работу Дмитрию передали после её смерти.
На рисунке была женщина — босая, в длинном платье, сидящая на коленях у пышной клумбы роз. А за её спиной — тень. Без лица. Без формы. Но с ведром в руках.
Он повесил рисунок у себя над кроватью. И каждую ночь перед сном спрашивал себя:
> «Почему я не защитил её тогда?»
Но ответа не было. Только тишина. И пустая клумба.