— Кто такой человек без корней? Никто. Тень, случайно получившая плоть.
— Значит, ты всегда чувствовала себя тенью? — уточнил Андрей, аккуратно помешивая кофе на моей безупречной кухне.
Я задержала взгляд на нём — моём единственном друге, знавшем всю правду. Человеке, который помог мне найти её. Ту, что однажды родила меня, а потом вычеркнула из своей жизни, словно неудачный черновик.
Мой первый крик не тронул её. В воспоминаниях приёмных родителей осталась только записка, приколотая булавкой к простенькому одеяльцу: «Простите».
Лишь одно слово — всё, что я получила от той, кто называла себя матерью.
Виктория Аркадьевна и Олег Николаевич — пожилая пара без детей — обнаружили меня ранним осенним утром.
Они открыли дверь и увидели свёрток. Живой, плачущий. Их совесть не позволила им отправить меня в приют, но и тепла в их сердцах для меня не нашлось.
— Ты живёшь под нашей крышей, Наталья, — говорила Виктория Аркадьевна каждый год в день моей находки, — но запомни: мы — чужие люди.
Квартира стала для меня тюрьмой. Мне выделили место в коридоре: раскладушка в углу. Ела я отдельно — остатки их ужина.
Одежду брали на барахолке — всегда на пару размеров больше: «Вырастешь — пригодится», — объясняла приёмная мать. Но к тому моменту, когда одежда подходила, она уже рассыпалась.
В школе я была изгнанницей. Одноклассники шептались за спиной: «подкидыш», «бродяжка», «ничейная».
Я не плакала. Зачем? Я копила. Копила силы, злость, решимость. Каждое унижение становилось топливом.
В тринадцать я начала подрабатывать: раздавала флаеры, выгуливала собак. Копила деньги, пряча их между досками пола.
Когда Виктория Аркадьевна их нашла, она закричала:
— Воруешь? Я знала, что толку из тебя не будет.
— Это мои, честно заработанные, — ответила я.
Она бросила деньги на стол:
— Будешь платить за жильё и еду. Ты уже взрослая.
К пятнадцати я работала в каждую свободную минуту. В семнадцать поступила в университет в другом городе.
Покидала их дом с одним рюкзаком и коробкой — единственной связью с прошлым. Там лежала фотография новорождённой меня, сделанная медсестрой.
— Она тебя не любила, Наташа, — сказала на прощание Виктория Аркадьевна. — И мы тоже. Но хотя бы были честны.
В общежитии я жила втроём в комнате. Питалась лапшой быстрого приготовления. Училась денно и нощно.
Работала ночами в круглосуточном магазине. Смех однокурсников из-за моей изношенной одежды я игнорировала.
Внутри звучал только один голос: «Я найду её. Я докажу ей, кого потеряла».
Нет чувства страшнее ненужности. Оно въедается под кожу.
Я тёрла золотую цепочку на шее — единственную дорогую вещь, которую позволила себе после первой серьёзной работы.
Андрей знал всю мою историю. Он нашёл её. Он помог мне.
— Ты понимаешь, что это не принесёт тебе облегчения? — спросил он.
— Мне не нужно облегчение, — ответила я. — Мне нужна точка.
На третьем курсе жизнь подарила шанс: преподаватель дал задание — разработать маркетинговую стратегию для бренда органической косметики.
Три бессонных ночи, и я вложила в проект всю ярость, всю боль.
Через неделю профессор сообщил:
— Наташа, инвесторы из «Технополиса» заинтересовались твоей идеей.
Я подписала документы, получив крошечную долю в стартапе.
Через год стартап выстрелил.
Я смогла внести первый взнос за квартиру.
Один успех привёл за собой другие.
К двадцати трём у меня была собственная просторная квартира.
— Я думала, что успех принесёт счастье, — сказала я Андрею в тот день, когда мы встретились на бизнес-конференции.
— У тебя за спиной — тень, — ответил он.
Два года поиска. Сотни тупиков. Но он её нашёл.
Елена Воронцова. 47 лет. Разведённая. Жила на окраине в ветхой многоэтажке.
«Детей нет», — гласила строка в её досье.
План был прост.
Через объявление Андрей от моего имени нанял домработницу.
Собеседование проводил он, а я наблюдала через скрытую камеру.
— У вас опыт работы в уборке, Елена Николаевна?
— Да, — нервно отвечала она.
— Хозяйка требовательна.
— Понимаю. Мне очень нужна работа.
Когда она ушла, я вышла. Взяла её паспорт — документ женщины, давшей мне жизнь.
— Ты уверена? — спросил Андрей.
— Теперь — как никогда.
Через неделю Елена начала работать в моём доме.
Я наблюдала за ней. За каждым её движением. За её взглядом на мои фотографии.
Два месяца. Восемь уборок. Елена стала тенью в моём доме.
Каждый раз, когда она смотрела на мои фото, я видела: что-то в ней шевелится.
Однажды я не выдержала.
— Нашли что-то знакомое? — спросила я, переступив порог кабинета.
Её руки дрогнули. В её глазах — испуг.
Я посадила её напротив себя.
— Двадцать пять лет назад вы оставили девочку. С запиской: «Простите».
— Это… невозможно, — прошептала она.
Я показала ей свою детскую фотографию.
— Вы думали, чужие полюбят меня?
Она упала на колени. Сквозь слёзы пыталась объяснить:
— Я была одна. Брошенная. Я думала, тебе будет лучше.
Я смотрела на неё и впервые не ощущала злости. Только опустошение.
— Я не держу зла, — сказала я. — Но и прощения не будет. Мы обе свободны.
Я попросила Андрея проводить её.
И заблокировала её номер в телефоне.
А спустя несколько дней набрала сама.
Мы встретились. И я попыталась понять. Попыталась простить.