Он медленно опустил руку. Телефон будто налился свинцом. В комнате не стояла тишина — её заполнил глухой вакуум, поглотивший всё: тепло, звуки, остатки надежды. Он обернулся к Ирине. Её лицо сохраняло спокойствие, но в глазах вспыхивал ледяной огонь победы. Это был не просто выигранный спор — она разрушила его мир до основания: семью, веру в близость. И теперь ждала ответа.
— Удовлетворена? — произнёс он глухо, голос звучал как эхо в пустыне.
— Я сделала то, на что ты так и не решился за все эти годы, — ответила она ровно. — Я поставила конец. Чтобы Людмила больше не путала наш дом со своим.
Он усмехнулся с горечью. Конец… Она назвала это концом. А он видел перед собой бездну, где остались обломки всего того, что когда-то считал своей жизнью.
— Ты не понимаешь… — прошептал он почти неслышно. — Это была моя мама.
— Нет, Александр, это ты ничего не понимаешь, — она подошла ближе; её взгляд был острым и беспощадным. — Именно поэтому у нас никогда не будет ребёнка. Думаешь, дело в Ярине или твоей матери? Это лишь проявления глубже лежащей проблемы. Всё дело в вас самих. В вашей сути.
Он вздрогнул от этого слова — «суть» прозвучало как приговор.
— У вас врождённая способность игнорировать всё отвратительное вокруг себя, — продолжала она холодно и отчуждённо. — Твоя мать видит, как её дочь катится вниз по наклонной плоскости жизни и вместо того чтобы остановить её — требует от меня ребёнка! Чтобы один позор прикрыть другим? Твоя сестра живёт бездумно и бесцельно: ни гордости, ни внутреннего стержня… А ты стоишь между нами и бессилен что-либо изменить! Ты слишком слаб для того чтобы защитить меня от них и слишком зависим от них же, чтобы уйти прочь! Ты стал их голосом! И ты хочешь привести ребёнка в этот хаос? Чтобы он впитывал ваше лицемерие с молоком? Чтобы Людмила лепила из него то существо, которое ей удобно? А я потом всю жизнь боролась бы с вашей сутью? Нет, Александр! Я на это не пойду.
Она умолкла. Каждая её фраза звучала как удар молота по фундаменту их брака. Она вынесла приговор не только ему лично — всей его семье и всему тому миру, частью которого он был.
Александр долго смотрел вниз перед собой. Затем поднял глаза: они были пустыми… но в этой пустоте появилось что-то новое и тревожное.
— Ты ошибаешься… — проговорил он медленно и чётко.— Ты сама придумала эту «породу», эти гены и влияние семьи… Это красивая упаковка для твоего страха.
Ирина едва заметно напряглась; брови дрогнули.
— Дело вовсе не в моей семье… — продолжал он спокойно и ядовито одновременно.— Ты боишься самого ребёнка… Потому что ребёнок неподконтролен тебе: его нельзя вписать в таблицу задач или подстроить под расписание встреч… Он будет плакать тогда, когда тебе нужно тишина; болеть тогда, когда у тебя дедлайн; требовать любви тогда, когда ты занята карьерой… И тогда все увидят правду: внутри тебя пусто… Ни тепла там нет… ни любви… Только расчётливость да амбиции… Ты отказываешься рожать вовсе не из-за моей семьи… Просто ты неспособна быть матерью… Ты механизм… Идеальный блестящий механизм… Но мёртвый…
Его слова повисли между ними тяжёлым воздухом окончательности. Он воспользовался её оружием – холодной логикой – против неё самой.
Ирина застыла на месте; маска хладнокровия дала трещину. Ответа не последовало – нужды уже не было: всё было сказано до конца.
Он прошёл мимо неё к дивану и сел туда тяжело опустившись взглядом в чёрный экран телевизора. Ирина осталась у окна – смотрела на ночной город за стеклом окна…
В одной комнате теперь находились двое чужих людей – между ними зияла пропасть разрушенного брака…