— Твоя сестра меня ограбила.
В трубке на мгновение повисла густая, давящая тишина, нарушаемая лишь фоновым шумом чужого офиса. Потом раздался неуверенный голос Алексея, искажённый звуком телефона.
— Тамара, может, ты ошибаешься? О чём вообще речь?
Тамара стояла в центре спальни, освещённой холодным утренним светом. Её взгляд был прикован к открытой шкатулке на туалетном столике — резная, из тёмного дерева, подарок Алексея на их первую годовщину. Красный бархат внутри оказался безжалостно пустым в двух основных отделениях. Там, где ещё вчера утром лежала тонкая золотая цепочка с кулоном-капелькой и миниатюрные серьги-гвоздики, теперь зияли два унылых, пустых углубления. Она не могла ошибаться. Эти серьги она почти не снимала, а вчера впервые за месяц убрала их в шкатулку, решив надеть другие. Это был почти ритуал, который она помнила до мелочей.
— Я не могла ошибиться, — её голос прозвучал ровно и холодно, словно металл. Паники не было, лишь выверенная, ледяная злость. — Исчезла моя золотая цепочка. И серьги — те, что твоя мама подарила нам на свадьбу.
— Подожди, может, ты их куда-то переложила? Знаешь, бывает такое, машинально…
— Нет, Алексей, — она перебила его, не давая продолжить эту нелепую попытку оправдаться. Её пальцы крепко сжали телефон. — Я не перекладывала. И это ещё не всё. Помнишь новый флакон «Шанель», который ты привёз мне из командировки? Его тоже нет. Я только вчера сняла с него плёнку. И вишенка на торте — из моего кошелька в прихожей пропало пять тысяч. Ровно одна купюра. Вчера в доме был всего один гость — твоя сестра.
Она начала перемещаться по квартире, и каждый её шаг отдавался ударом молота, вбивающего гвозди в крышку гроба их спокойной жизни. Тамара прошла в прихожую, достала из сумки кошелёк и открыла его, словно проводя следственный эксперимент. Всё так и было: мелкие купюры, банковские карты, и пустое отделение, где ещё вечером лежала новая пятитысячная банкнота, снятая в банкомате на выходные. Она вспомнила, как Ирина, проходя мимо комода, мельком взглянула на её сумку. Тогда это казалось простым любопытством, теперь же этот взгляд приобрёл зловещий, хищный оттенок.
— Иринка? Тамара, да не может быть. Ну да, она ветреная, иногда ляпнет что-то бездумно, но чтобы воровать… Это уж слишком. Ты уверена, что…
— Она могла, Алексей. И сделала это! — Тамара не закричала, но голос её стал громче, звонко и режуще звучаще. Это было невыносимо. Он отказывался ей верить. В его голосе слышалась не готовность разобраться, а инстинктивное стремление замять скандал, сделать вид, что ничего не произошло. — Она сидела здесь, пила мой чай, улыбалась мне в лицо, а сама высматривала, что можно украсть. Она знала, что я не буду проверять каждый её шаг в своём доме!
Она остановилась у окна, глядя на суету города внизу. Люди спешили по своим делам, не подозревая, что в этой отдельно взятой квартире прямо сейчас рушится целый мир. Дело было не в деньгах. И даже не в золоте или духах. Это было наглое, циничное вторжение в её личное пространство, плевок в доверие. И сейчас её муж, самый близкий человек, фактически становился соучастником этого предательства, отказываясь признать очевидное.
— Я сейчас ей позвоню, поговорю… — растерянно пробормотал он.
— Мне всё равно, что ты собираешься делать, — отрезала Тамара. Холод снова вернулся в её голос, вытеснив минутную вспышку ярости. Теперь она была полностью спокойна, потому что уже приняла решение. — Мне не нужны твои разговоры и её лживые оправдания. Меня не волнует, как именно ты это сделаешь. Можешь вытрясти из неё всё, можешь пойти и заменить всё до последней копейки. Но если к твоему приходу мои вещи не окажутся на своих местах, можешь даже не подниматься в квартиру. Разворачивайся и живи у своей воровки. Выбор за тобой.
Она не стала ждать ответа. Просто нажала кнопку сброса, и шум чужого офиса оборвался. В квартире воцарилась тишина. Но это была не пустота пустого дома. Это была тишина натянутой струны. Тамара положила телефон на подоконник. Она не собиралась ни плакать, ни разбивать посуду. Она просто будет ждать. Ждать, чтобы понять, на чьей он стороне. Чьей правде он поверит — её или сестры.
Алексей с силой бросил телефон на пассажирское сиденье, и тот отскочил, ударившись о дверцу. Он сидел в машине на парковке у своего офиса, и мир за лобовым стеклом на мгновение расплылся. Голос Тамары — холодный и отчётливый — продолжал звучать в его голове, повторяя последнюю фразу снова и снова: «Выбор за тобой». Это был не просто ультиматум, а выстрел на поражение. Он завёл двигатель, и машина резко тронулась с места. Он направлялся не домой. Он ехал к сестре.
Мысли в голове метались, словно стая вспугнутых птиц. Ирина… воровка? Эта мысль казалась дикой, абсурдной. Его младшая сестра, взбалмошная, постоянно попадающая в разные истории, живущая от зарплаты до зарплаты, но чтобы украсть? У них? Он пытался найти другое, более логичное объяснение. Тамара ошиблась. Положила украшения в другое место. Потратила деньги и забыла. Духи… возможно, флакон разбился, и она не хочет признаваться. Но он знал свою жену. Тамара была педантична до мелочей. Если она утверждает, что вещи пропали, значит, их действительно нет на своих местах.
Он свернул во двор старой пятиэтажки, где Ирина снимала маленькую «однушку». Подъезд встретил его запахом сырости и кислой капусты. Он поднялся на третий этаж, сердце колотилось в горле. Он не знал, с чего начать разговор. Чувствовал себя одновременно судьёй и предателем. Нажал кнопку звонка. За дверью стих звук телевизора, послышались шаркающие шаги. Дверь распахнулась.
— О, Алекс! Привет! А ты чего не на работе? — Ирина стояла на пороге в домашних шортах и растянутой футболке, с растрёпанным пучком на голове. Она выглядела удивлённой, но не испуганной. Улыбка играла на её губах. — Ир, привет. Нужно поговорить, — он вошёл в тесную прихожую. В воздухе висел сладковатый запах дешёвых ароматических палочек, стремившихся перебить запах табака. — Без проблем, проходи на кухню, как раз чайник поставила. Что с тобой? Лицо у тебя какое-то… — она болтала, направляясь на кухню, но он остановил её, положив руку ей на плечо.
— Подожди с чаем. Разговор серьёзный.
Она обернулась. Улыбка медленно сползла с её лица, сменившись настороженным выражением.