Лицо Ивана исказилось от гнева: – Ты лезешь в мои финансовые дела?
Это противозаконно! – точно так же, как подделка моей подписи при продаже квартиры.
Елена Владимировна растерянно переводила взгляд с одного родителя на другого. – Послушайте, – наконец произнесла она. – Ваши денежные и юридические разногласия должны решаться в соответствующих органах.
Сейчас же речь идет о Максиме.
Он страдает из-за вашего конфликта. – Она настраивает сына против меня, – заявил Иван. – Вчера он отказался пойти со мной в кино! – Потому что ты обещал это уже три недели подряд и в последний момент отменял, – возразила Марина. – Ребенок просто устал ждать.
Елена Владимировна подняла руку: – Хватит.
Давайте пригласим школьного психолога.
Максим уже беседовал с ней вчера, нам важно услышать профессиональную оценку.
Психолог, молодая женщина с добрыми глазами, говорила мягко, но уверенно: – Максим переживает сильнейший стресс.
Он обвиняет себя в проблемах родителей и боится потерять отца. – Видишь! – торжествующе посмотрел Иван на жену. – Он также рассказал о вашей последней ссоре, – продолжила психолог, обращаясь к Ивану. – Когда вы назвали маму воровкой и пригрозили «оставить ее ни с чем и забрать Максима».
Иван побагровел: – Это неправда!
Она его настраивает! – Дети редко придумывают такие подробности, – возразила психолог. – Особенно слова, которые они не до конца понимают.
Максим спрашивал у меня, что значит «отсудить ребенка» и может ли один родитель запретить другому видеться с сыном.
Елена Владимировна вздохнула: – Иван Сергеевич, Марина Алексеевна, вы оба любите сына.
Но сейчас ваши поступки ранят его.
Если не можете уладить споры мирно, по крайней мере при ребенке сохраняйте нейтралитет.
Психолог добавила: – Мы будем следить за состоянием Максима.
Если потребуется, я предоставлю заключение для органов опеки или суда.
На лице Ивана мелькнула тень тревоги.
Когда Марина и Максим переехали в новую квартиру, первая неделя прошла сравнительно спокойно.
Иван виделся с сыном дважды, гулял с ним в парке, водил в кафе.
Но на следующий вторник он явился к подъезду пьяным. – Открывай! – кричал, стуча в дверь. – Я имею право видеть своего сына!
Максим испуганно прижимался к матери в коридоре. – Папа, уйди, пожалуйста, – просил мальчик. – Ты ведешь себя странно! – Сынок, это мама меня сломала! – кричал Иван. – Она разрушила нашу семью!
Соседка из квартиры напротив выглянула в коридор: – Я вызвала полицию.
Не волнуйтесь.
Когда приехал патруль, Ивана забрали в участок для составления протокола за нарушение общественного порядка.
На следующий день он позвонил Марине: – Ты об этом пожалеешь.
Клянусь, я заберу у тебя Максима.
В ответ она включила запись разговора и фиксацию звонка.
Александр Николаевич пришел к Марине без предупреждения.
Она впервые увидела его таким решительным и серьезным. – Мне нужно кое-что рассказать, – сказал он, отказавшись от чая. – О деньгах за дачу.
Они сидели на кухне новой квартиры.
Максим был в своей комнате с наушниками, погруженный в онлайн-игру. – Иван проиграл их, – произнес Александр Николаевич, глядя в окно. – Он давно увлекается этим.
Сначала ставил на спорт, потом переключился на онлайн-казино.
У него долги не только по кредитным картам.
Марина молчала, ошеломленная.
Она подозревала многое, но не это. – Я узнал случайно, – продолжил свекор. – Встретил его возле офиса букмекерской конторы.
Он клялся, что это первый и последний раз, что он хотел вернуть деньги, которые проиграл ранее… – Александр Николаевич покачал головой. – Я поверил.
Дал ему взаймы, чтобы погасить часть кредитов.
Но он снова всё проиграл. – Почему рассказываете мне это? – Потому что Наталья настраивает его подать встречный иск об определении места жительства Максима с отцом.
Она считает, что внук должен жить в «нормальной» семье, с бабушкой и дедушкой, а не с матерью-одиночкой в съемной квартире.
Марина сжала кулаки: – У него нет шансов. – Шансы есть, если он докажет, что сможет обеспечить лучшие условия.
А мы с Натальей готовы выступить в его поддержку.
Точнее, она готова.
Я отказался. – Спасибо, – тихо сказала Марина. – Не за что, – ответил Александр Николаевич, вставая. – Я сорок лет молчал, когда надо было говорить.