С самого раннего утра в доме царила суета, словно в тревожном улье. Ольга с тряпкой и ведром усердно приводила окна в идеальную чистоту, а мама тем временем доставала из погреба соленья и варенья, аккуратно расставляя их на столе, накрытом в тени яблоневого сада, где хоть немного можно было укрыться от июньской жары.
К обеду ожидали гостей. Алексей, супруг Ольги, пригласил своих родителей, сказав: «Раз уж мы теперь здесь живём, пусть и мои родственники приедут, посмотрят».
Ольга не стала возражать. Дом действительно служил им временным убежищем — тихим пристанищем после реализации квартиры в Житомире. Сейчас они подыскивали новое жильё, листали объявления в интернете, а пока оставались здесь, в материнском доме, где Ольга выросла.
Прошло совсем немного времени с момента переезда за город, а Алексей уже начал активно распоряжаться в доме. К тому же тёща Наталья Викторовна сама намекнула, что после её ухода дом перейдет им.
Подошло время обеда, и родители Алексея приехали. Разгрузив из машины покупные торты и пирожные, они с пренебрежением посмотрели на двор и сквозь сжатые зубы проронили: «Ну и глушь у вас…».
Алексей в ответ весело подмигнул. Когда все расположились за столом под раскидистой яблоней, Ольга и мама подали гостям окрошку, куриные котлеты, картофель с укропом — все по-домашнему и просто. Наталья Викторовна суетилась, почти не ела, постоянно подливала и подкладывала, стараясь угодить.
Ольга наблюдала за мамой, видела её скромную улыбку, замечала, как та волнуется и хочет, чтобы всё прошло достойно.
Разговор протекал вяло, касался обыденных тем — погоды, цен, дорог. Но потом, как часто бывает, слово за слово… Свёкор заговорил, что жить надо в городе, а в деревне, мол, делать нечего. Ольга ответила, что в деревне тоже можно устроиться, ведь мама прожила там всю жизнь и ничего.
И тут Алексей, с насмешкой в голосе, выдал: «Так твоя мать — деревенщина, необразованная, а моя окончила институт и занимала уважаемую должность. Вот и почувствуй разницу. А ты сама что бы выбрала?»
Наталья Викторовна резко перестала есть и медленно поставила вилку на тарелку. Ольга не решилась произнести ни слова. Она смотрела на трещину в эмалированной миске с салатом, словно в неё можно было провалиться от стыда. Не сразу она ощутила, что пальцы сжались, окоченели.
Это не был гнев, это было чувство глубокого, старого стыда — из детства, за мамины простые платья, за запах печки бабушки, за всё то, что раньше казалось бедностью. И словно что-то внутри надломилось, повернулось. «Нет, так больше нельзя», — вдруг осенило её.
Наталья Викторовна промолчала. После трапезы она долго мыла посуду у умывальника — дольше, чем обычно. Ольга подошла к ней, осталась рядом, молча гладила по плечу. Впервые за долгое время она не находила нужных слов.
Утро прошло спокойно. Ольга проснулась раньше привычного — около шести часов. На кухне уже свистел чайник, мама варила овсянку. За окном щёлкали скворцы, роса блестела на листьях и траве сада.
Никто не вспоминал о вчерашнем обеде, но в доме ощущалась напряжённость, словно всё держалось на тонком стекле, и малейшее неосторожное движение могло всё разрушить. Примерно в девять на велосипеде подъехал местный почтальон, вежливо поздоровался и вручил письмо.
Обычный конверт, но руки Ольги вспотели, словно это был приговор. Она вскрыла его… И знала, что там. Вчера вечером, стоя вместе с мамой на кухне, та тихо сказала:
«Я поговорила с Юрием Ивановичем. Завтра он пришлёт уведомление. Подпиши». Ольга кивнула. Подписала без лишних вопросов и комментариев. В уведомлении было требование прекратить право проживания и освободить жилплощадь, поскольку недвижимость принадлежит единоличному собственнику — Ольге Андреевне Н.
Теперь Алексей держал в руках эту бумагу — мятый и с надрывом на одном краю. «Что это ещё такое?!» — стоял босиком на кухне в мятой футболке, волосы взъерошены, голос дрожал от гнева. «Так теперь это дом только твой? Ты хозяйка, а я что, на выселение?»
Ольга взглянула в окно. Там на верёвке колыхалось полотенце — старое, но крепкое, словно мама, как этот дом.
«Он всегда был моим, Алексей. Мама не хочет тебя видеть. Это её право. Дом принадлежал ей, а она оформила его на меня год назад».,— Ты что, прикалываешься?! Здесь мы живём! Я здесь ремонт начал делать! Я что, какой-то постоялец? — продолжал он говорить, метаясь из угла в угол, размахивая бумагой. Ольга же сидела за столом и вертела в руках чайную ложку.
Его слова проходили мимо неё, не задерживаясь. Внутри возникло странное ощущение — не решимость и не страх, а нечто среднее. Будто всё наконец-то внутри пришло к равновесию.
Она не желала скандала и споров, но вчерашний обед так и не удалось забыть. И мамины непрошедшие слёзы — тоже.
Алексей притих и отступил в сторону. В комнату вошла мать Ольги с подносом и поставила на стол горячие оладьи с ароматом яблок и масла.
— Ты хоть предупредил бы… — пробурчал Алексей, отводя взгляд. — А ты меня что-то спрашивала? — тихо, без упрёков ответила мать Ольги.
— Ты решил, что всё здесь твоё. Он промолчал, а Ольгу вдруг пронзила мысль: — Ведь мама права. Не закатила истерику и не унижалась, а просто выставила нахала.
После утреннего письма атмосфера в доме накалилась. Родители Алексея ходили хмурыми и демонстративно собирались уезжать. Свекровь, тяжело дыша, запихивала вещи в сумку, а свёкор, с каменным выражением лица, курил у ворот, словно не желая вступать в дом.
Он обиделся на тот факт, что их сына, а, следовательно, и их самого выгнали. Ольга краем глаза замечала, как он сверлит взглядом её мать, будто перебирает слова про себя, но что-то удерживало его от слов.
Мать же напротив держала самообладание, работала быстро, не вступая ни в какие разговоры и оправдания.
Алексей, лениво покачиваясь, подошёл к отцу у калитки и ухмыльнулся: — Да что вы, это шутка. Оставайтесь до завтра, а я с Ольгой всё урегулирую, всё будет в порядке. Отец посмотрел на него исподлобья и с обиженной мрачностью ответил: — Разберись сам, сынок. Не тяни время. Знаешь же, к чему приводит, когда за тебя решают.
Вечером, когда солнце уже скрывалось за садом яблонь, оставляя на небе лишь багровые мазки, Ольга вышла во двор, чтобы снять полотенца.
Воздух казался плотным и влажным, из беседки звучали приглушённые голоса. Ветер подхватывал отдельные фразы, и Ольга невольно прислушалась.
— …это какой-то фарс! Эти деревенские ни в чём не разбираются, особенно в законах. Только и могут, что за курами ходить, — раздался голос Алексея. В ответ прозвучал голос его отца, твёрдый и уверенный: — Ты, сынок, найди нормального адвоката. Хватит позёрства. Просто выгони их из дома!
Тяжёлые капли дождя начали барабанить по крыше, заглушая разговор. Ольга затаила дыхание, крепко сжимая прищепку и так и не сняла полотенце. Холодный дождь окатил её, несмотря на то, что воздух оставался душным.
Свое бельё бросив в корзину, она поспешила в дом, поставила корзину на пол и опустилась на табурет. Впервые за весь день её одолели слёзы, но заплакать до конца не получилось.
Всё стало предельно ясно. Не только он — все они так думают.
Наступил следующий день, приглушённый и блеклый, словно выцветший. По небу медленно ползли тяжёлые свинцовые тучи. Казалось, даже птицы пели глухо, ощущая, что в этом доме больше не осталось ни покоя, ни гармонии.
Родители Алексея молча собирались. Ни прощальных слов, ни благодарностей за гостеприимство не последовало. Свёкор лишь тихо прошептал на прощание: — Здесь нам явно не рады. Свекровь, с высоко поднятым носом, вышла вслед за мужем, не удостоив Ольгу даже взглядом.
Наталья Викторовна провожала их к калитке, как полагается — сдержанно и без лишних слов. Она осталась у ворот, пока они не сели в машину с Алексеем, после чего вернулась в дом, словно ничего и не произошло. Алексей хлопнул дверью с грохотом, вернулся за остальными сумками.
Он прошёл мимо Ольги, не взглянув в её сторону, и через плечо бросил: — Наверное, теперь мне у тебя разрешение спрашивать надо, да? Я в город. Поняла? Вечером вернусь… если вообще вернусь.,Ольга кивнула головой.
Машина тронулась, поднимая за собой грязевую пыль из-под колес. Она приблизилась к окну и долго наблюдала, как автомобиль исчезал за поворотом. Затем взяла телефон и открыла приложение мобильного банка.
Пароль вводила неспешно, словно боялась проверить то, чего уже ожидала на интуитивном уровне. На экране мелькнули цифры баланса — холодный результат. Вместо ожидаемой шестизначной суммы значилось всего лишь около двадцати тысяч гривен — остаток от продажи старой квартиры.
Ольга изучила детализацию переводов. Деньги были переведены совсем недавно на счет, зарегистрированный на имя свекрови.
«Значит, он всё же решился на это», — мелькнула мысль. Ничего не сказав и не предупредив, он просто вывел их средства и спрятал у матери. Ольга не стала плакать. Она молча сидела, уставившись в экран. Затем сделала скриншот и отправила его себе на электронную почту.
После обеда, когда мать ушла на рынок, Ольга переоделась и направилась к зданию местной администрации. За углом, в маленьком офисе с деревянной табличкой «Юридическая помощь», принимал старый знакомый матери — Юрий Иванович, юрист на пенсии, который продолжал частную практику.
Она вкратце изложила ему произошедшее с мужем за последние дни. Юрист, выслушав её, посмотрел вверх:
— Значит, дело дошло до раздела… Жаль.
Она протянула ему копию банковской выписки: — Он перевёл деньги со счета на имя своей матери. Представляешь, без моего ведома?
Вытянула документы, где был договор купли-продажи квартиры. Юрий Иванович хмыкнул: «В общем, не впервые такое. Молодец, Ольга, действуешь тихо, без шума, правильно всё делаешь. Такое поведение надо пресекать».
Он открыл папку и достал бланки: «Дарственную я ещё помню, сам оформлял. Теперь будем разбираться с тем, что он пытался забрать».
Ольга кивнула в ответ. Они подписали необходимые бумаги, и Ольга, поблагодарив юриста, отправилась домой. Солнечные лучи припекали, но внутри неё царила прохлада и умиротворение.
Алексей подъехал утром следующего дня. Машина резко затормозила, подняв клубы пыли. Громко хлопнула дверь. Ольга выглянула в окно, но не вышла навстречу. Алексей шёл с букетом цветов, вошёл в дом так, будто ничего не случилось.
По его виду было видно — он готовился к разговору: причесался, надел светлую рубашку, броские часы. Двигался уверенно, почти с наглостью, чуть улыбаясь. Вероятно, он полагал, что время всё исправит, что достаточно просто переждать.
Он поставил цветы на стол и начал говорить, но Ольга почти не слушала. Внутри всё будто под стеклянным колпаком: звуки доходили, но не трогали.
Его слова были спокойными, убаюкивающими — что-то о усталости, нервах и о том, как сложно сохранить семью. Было видно, что он пытается вернуть контроль, возродить видимость брака, возможно, просто оттянуть неизбежное.
Она протянула ему конверт с документами от юриста. Алексей удивлённо приподнял бровь, открыл письмо и прочитал.
Затем резко остановился. Лицо побелело, бумага задрожала в его руках. Он повернулся к Ольге взглядом мрачным, словно перед грозой: «Вот как… Ты подала на раздел?» — спросил, сдерживая злость. Ольга, не двигаясь, ответила тихо: «Подала».
Он вышел в коридор, затем во двор, где долго говорил по телефону с кем-то из своих знакомых. Его фразы были короткими и резкими: «Сделала, мерзавка… Юрист не имеет права…». Потом внезапно вернулся домой, громко захлопнул дверь и замкнулся в своей комнате.
К вечеру тишина в доме приобрела гулкий оттенок. Алексей не покидал своей комнаты, а Ольга в этот момент сидела вместе с мамой, перебирая старые письма и укладывая в коробку фотографии: школьные, свадебные, маму у давно демонтированной печи, себя с косичками в школьной форме.
Её пальцы слегка дрожали, но в груди уже не ощущалось ни страха, ни злости — лишь появилась решимость.
Ночь выдалась душной, как перед грозой. Воздух стоял неподвижно, даже листья на яблонях не колыхались. Ольга не могла уснуть, ворочалась, вслушивалась в тишину дома. Все было спокойно — не слышно было мужа, мама уже крепко спала. Где-то тихо постукивал и журчал холодильник, за окном раздавались трескучи циканы.
Примерно в два часа ночи ей донёсся негромкий хлопок, словно во дворе хлопнула крышка бака. Затем раздались шелест и треск, и внезапно одно из окон лопнуло с звоном стекла.
В темноте мелькнуло красное пятно, похожее на свет фонарика, брошенного на листья. Через минуту воздух наполнился запахом горелого. Ольга вскочила и выглянула в сторону двора: отблески огня колыхались, были ещё не сильные, но уже угрожающие.
Из-за стены донёсся дым — это была та самая комната, где последние дни жил Алексей. Пламя хоть и было небольшим, но уже выходило из окна.
Когда Ольга разбудила маму, во двор уже выбежал сосед в майке и шлёпках с ведром, за ним последовали другие. Кто-то крикнул: «Пожар!», кто-то быстро звонил в пожарную службу.
Пожарные прибыли примерно через пятнадцать минут. К тому времени соседи уже успели подавить большую часть огня — поливали водой из колодца с помощью шланга, заливали ведрами, прикрывали мокрыми полотенцами.
Вода стекала по дорожкам, пар клубился над землей, в нос ударил резкий запах гари, а дым щипал глаза. Сгорела одна комната — та самая, где ночевал Алексей. Его машины не было, но следы шин остались на влажной земле за воротами. По словам соседей, он уехал ночью.
Пожарные пожали плечами: очаг возгорания находился в комнате, однако причина остаётся неизвестной. Никто не стал обвинять кого-либо, никто не высказывал предположений вслух, даже мама Ольги лишь глубоко вздохнула и отправилась спать, как только ситуация утихла. Ольга молча кивала. Всё было предельно ясно, разговаривать не хотелось.
Алексей просчитался. Он не жил в деревне и не понимал, что здесь вся жизнь — на виду, всё слышно и видно, даже если ты считаешь, что действуешь незаметно.
Здесь, в отличие от города, где можно прожить в одном доме много лет и почти не знать соседей, всё иначе.
Примерно через неделю вечером, после дневного дождя с грозой, было особенно тихо. Воздух наконец остыл, из сада доносился аромат свежей травы и влажной земли. Солнце медленно опускалось, заливая влажный забор янтарным светом.
Вдалеке слышалось блеянье коз с соседнего участка, квохтанье кур и редкие крики петуха. На веранде, за столом, Ольга и мама пили чай из обычных стеклянных кружек. Мама достала мёд, варенье из черноплодки и только что испечённый пирог. Ольга сидела напротив босиком, держа на коленях плед.
Телефон на столе внезапно завибрировал и издал писк. Ольга взглянула на экран, отпив чай. Там было уведомление от банка: счёт пополнили, решение суда вступило в силу, деньги вернулись к ней.
Она показала маме экран с круглой суммой, которой хватало, чтобы не спешить и спокойно дышать. Эта сумма была подушкой безопасности, как когда-то сказал Юрий Иванович, передавая ей на подпись документы с юридическим запросом в банк о возврате средств.
Мама кивнула, и они вместе посмотрели на закат, попивая чай в молчании, словно знали: теперь всё будет хорошо. Дом, конечно, ещё нужно будет подлатать. Комната, что сгорела, осталась пустой, заколоченной, всё ещё проветриваемой.
А где-то далеко, на окраине пыльного города, в бетонной многоэтажке, на четвёртом этаже, в душной съёмной однушке с видом на дребезжащую кольцевую дорогу Алексей лежал на раскладном диване, один в чужой почти пустой квартире…