Ведь Марта всегда относилась к нему с теплом — присылала домашние соленья, вязала тёплые носки, помогала, когда он повредил ногу. Целый месяц она заботилась о нём, не отходя ни на шаг.
Деревня встретила покоем и запахом свежескошенной травы. Дом стоял на окраине — побелённый, с небесно-голубыми наличниками. Мама каждый год обновляла побелку: «Дом должен быть нарядным, как праздник», — говорила она.
У калитки её уже ждала Люба.
— Юлия, милая… Марта никогда не жаловалась, всё трудилась в саду, бодрая была…
— Где мама?
— В доме. Мы с соседками всё подготовили. Надели на неё голубое платье — самое любимое. Гроб сделал Остап, он у нас мастер на все руки.
Юлия вошла в горницу. На столе стоял гроб, укрытый белой скатертью. Мама лежала спокойно, словно просто задремала. Черты лица разгладились и стали моложе. Юлия опустилась на колени и впервые за весь день дала волю слезам.
Похороны назначили на следующий день. Юлия обзвонила родных — двоюродную сестру и племянника. Все пообещали приехать.
Вечером заглянул Алексей — председатель сельсовета, седовласый мужчина с бородой; в деревне его знал каждый.
— Юлия Сергеевна, примите мои глубокие соболезнования. Марта была редким человеком. Её уважали все без исключения.
— Спасибо вам.
— Я пришёл по делу… Ваша мама около года назад обращалась ко мне — просила заверить копию сберкнижки. Вклад оформлен на ваше имя.
Юлия взяла документ с удивлением — о накоплениях мама никогда не говорила. Жила скромно и старалась экономить буквально на всём.
— Там довольно крупная сумма — порядка восьмисот тысяч гривен, — продолжил председатель. — Она копила годами, а проценты сделали своё дело.
Сердце болезненно сжалось от неожиданности: восемьсот тысяч… Эти деньги могли многое изменить — закрыть часть ипотеки, приобрести машину или сделать капитальный ремонт…
— И дом она тоже оставила вам по завещанию. Документ у нотариуса в райцентре. Всё предусмотрела до мелочей… умная женщина была.
Когда Алексей ушёл, Юлия осталась сидеть одна на крыльце дома. Небо переливалось розовыми красками заката; где-то вдали мычали коровы после пастбища. Мама обожала такие вечера: сидела здесь с чашкой чая и любовалась небом над деревней.
Телефон молчал весь день — Тарас так и не позвонил ни разу. Тогда она сама набрала его номер.
— Да? — голос звучал раздражённо.
— Завтра похороны… В два часа дня.
— Ну и что? Я же говорил тебе: я не приеду!
— Дело не в этом… Мама оставила вклад… На моё имя… Восемьсот тысяч гривен…
Повисла пауза… Затем послышался лёгкий кашель:
— Восемьсот? Ты серьёзно?
— Да… И дом тоже мне завещан…
Голос тут же потеплел:
— Это же прекрасно! Слушай… может быть мне всё-таки приехать? Помочь тебе разобраться с документами?
— Не стоит… Я справлюсь сама…
— Юль… ну что ты такое говоришь? Я ведь твой муж! Мне положено быть рядом!
Она усмехнулась горько: когда было тяжело — отвернулся; а как услышал про деньги — сразу вспомнил о своих обязанностях…
— Приезжай, если хочешь… Не хочешь – оставайся…
Тарас так и не появился ни к похоронам матери Юлии, ни позже. Проститься пришли только близкие родственники да соседи по деревне. Марту проводили достойно: тихими словами поминовения, добрыми воспоминаниями и искренними слезами тех людей, кто знал её как добрую женщину с трудолюбивыми руками и сердцем матери до самого конца жизни преданной детям и земле своей родной Украины.
Через четыре дня Юлия вернулась обратно в Харьков. Ключ едва провернулся в замке – Тарас снова забыл смазать механизм замка маслом или хотя бы графитом из карандаша… В прихожей валялись его грязные кроссовки; куртка висела кое-как наброшенной через плечики; гостиная напоминала поле боя – пустые банки из-под пива на столике вперемешку с подушками на полу; пепельница переполнена окурками до краёв; кухня утопала в немытой посуде и засохших остатках еды; мусорное ведро давно требовало внимания – отходы вываливались наружу…
Всего четыре дня – а квартира превратилась в жилище человека без капли заботы о доме или жене рядом…