— Ты? — Ирина улыбнулась с горечью. — Да, ты поможешь. На двадцать минут. Потом позвонит твой дядя Виктор, и тебе срочно понадобится помочь ему «посмотреть» машину. Затем брат пригласит тебя «на пять минут» обсудить подарок родителям. А после ты вернёшься, когда всё уже будет сделано, и бодро заявишь: «Ну что, девчонки, как мы быстро справились!». Я знаю этот сценарий наизусть, Алексей. Год играю в нём роль массовки. Но сейчас не могу. Физически не способна. И, главное, не хочу.
— Да что ты начинаешь, Ирин. Ты всё усложняешь. Я же обещал, что помогу.
Алексей несколько раз прошёлся по комнате, словно пытаясь найти опору в пространстве, которое вдруг стало враждебным. Он остановился у книжного шкафа, провёл пальцем по корешку одного из романов. Этот жест выражал растерянность человека, чей тщательно выстроенный план рухнул перед неожиданным препятствием. Его мир казался простым и логичным: есть семья, есть сестра, сестре нужна помощь. Жена — часть семьи, следовательно, она тоже помогает. Всё. Любое отклонение от этой схемы казалось ему системным сбоем.
— Ладно, давай по-другому, — он развернулся, на лице проявилась предельная снисходительность, как будто объяснял ребёнку простейшую задачу. — Никаких оптовых баз. Поедем в наш супермаркет рядом с домом. Я возьму самую большую тележку. Ты просто будешь идти рядом и показывать пальцем, что брать. Я сам всё положу, сам везу тележку, сам загружу в багажник. У лофта я сам всё выгружу и занесу. Тебе не придётся поднимать ничего тяжелее телефона. Я же не дурак, я понимаю. Я не враг тебе и нашему ребёнку.
Он произнёс эту фразу с особым акцентом, словно ставил жирную точку в споре, предъявляя неоспоримый козырь. Но Ирина смотрела на него так, словно он только что подтвердил все её худшие опасения.
— Ты правда не понимаешь, да? — сказала она тихо, но в этой тишине было больше напряжения, чем в крике. — Дело не в том, подниму я ящик с минералкой или нет. Дело во всём остальном. В том, что это мой единственный выходной. Единственный день за неделю, когда я могу не вставать по будильнику, не краситься, не притворяться бодрой на работе. День, когда я могу просто лежать, читать книгу и есть абрикосы, потому что хочу. А ты предлагаешь мне потратить этот день на прогулки между стеллажами, пусть и налегке. Чтобы составлять в голове список, думать, хватит ли салфеток, какой сыр лучше подойдёт к вину, не забыли ли мы оливки. Это работа, Алексей. Умственная, организационная работа. И я не понимаю, почему именно я должна её выполнять, а не Светлана или её подруги, которым не приходится по ночам искать удобную позу для сна.
Её доводы были безупречны, и именно это выводило Алексея из себя. Он не мог найти в её словах изъяна, поэтому решил атаковать её мотивы. Его лицо помрачнело, растерянность сменилась глухим раздражением.
— Потому что мы семья! Вот почему! Потому что у моей сестры скоро главное событие в жизни, и это важно для всех нас. Почему ты всегда всё воспринимаешь в штыки, когда речь идёт о моих родных? Может, дело не в усталости, а в том, что тебе просто не нравится моя семья, вот и всё. Ты ищешь любой повод, чтобы не участвовать в их жизни.
Это было прямое обвинение. Удар, рассчитанный на то, чтобы вызвать в ней чувство вины. Но Ирина не сдалась. Напротив, она выпрямилась, и её взгляд потемнел.
— Я ищу повод? Ты серьёзно? Мой живот, который уже мешает мне завязывать шнурки, — недостаточный повод? Хорошо, я напомню другие. День рождения твоей мамы полгода назад. Помнишь? Я одна сервировала стол на двадцать человек. Двадцать! Я резала салаты, делала бутерброды, расставляла тарелки, потому что твоя Светлана, бедняжка, устала после укладки в салоне. А где был ты, мой помощник? Ты «помогал» отцу чинить кран в ванной. Кран, который не капал и не течёт до сих пор. Вы просто пили пиво в закрытой ванной, пока я носилась по кухне. Я не отстраняюсь от твоей семьи, Алексей. Я просто устала быть для них удобной и бесплатной функцией. Человеком, который всегда всё сделает, закроет любую брешь. А ты этого не видишь. Или не хочешь видеть, потому что так тебе проще жить.
Упоминание о дне рождения матери повисло в воздухе, плотное и неопровержимое. Это был не просто упрёк, а факт, запечатлённый в памяти обоих. Алексей замолчал, потому что спорить было нечем. Он прекрасно помнил и тот день, и тот кран, и вкус того пива. Уличённый в манипуляции и откровенной лжи, он поступил так, как делал всегда в таких случаях — отступил, чтобы перегруппироваться и найти виновного в ком-то другом.
Он больше не произнёс ни слова. Не хлопнул дверью, не бросил чашку на пол. Просто повернулся и вышел из комнаты с видом оскорблённой добродетели. С прямой спиной человека, чьи благородные порывы были грубо растоптаны черствостью и эгоизмом. Ирина слышала, как он прошёл на кухню, открыл холодильник, затем щёлкнула дверь балкона. Он ушёл в свою зону — курить и размышлять. Думать о том, как несправедливо с ним поступили. Ирина осталась сидеть на диване. Победа в споре не принесла ей ни радости, ни облегчения. Во рту стоял кислый привкус, а к ноющей боли в спине добавилась тупая головная боль. Каждый такой разговор выматывал её до предела, высасывая последние крохи энергии. Она откинулась на подушки и закрыла глаза, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Ей хотелось лишь одного — тишины. Чтобы её никто не трогал, не просил, не требовал, не обвинял. Чтобы ей дали возможность просто побыть беременной женщиной, а не многофункциональным комбайном для решения семейных проблем.
Спустя около десяти минут, когда пульс почти пришёл в норму, на журнальном столике зазвонил телефон. Она поморщилась. Наверняка это Алексей прислал очередное сообщение с упрёками из соседней комнаты. Но на экране высветилось имя «Светлана». Ирина застыла. Сердце снова сделало тяжёлый, тревожный скачок. Она понимала, что этот звонок не предвещает ничего хорошего. Алексей не просто ушёл курить. Он отправился жаловаться.