Минут через десять, когда её пульс почти пришёл в норму, на журнальном столике завибрировал телефон. Собравшись с волей, она ответила на звонок и, не произнеся ни слова, поднесла аппарат к уху.
— Иринуль, приветик, — задорным, приторно-сладким голосом заговорила Светлана. — Я тебе не мешаю? Ты свободна?
— Слушаю тебя, Светлана, — спокойно отозвалась Ирина, сознательно пропуская приветствия и формальности.
В трубке на мгновение воцарилась тишина. Светлана, видимо, не ожидала такого холодного приёма.
— Я вот по делу… Мне тут Алексеюшка звонил, так расстроился. Говорит, что ты плохо себя чувствуешь. Я так переживаю за тебя, честно. Не перенапрягайся там. Но я подумала, может, тебе наоборот стоит развеяться? Выйти из дома, сменить обстановку. Девичник — это же не работа, а праздник! Посидим, поболтаем, ты же девушка, сама понимаешь, насколько это важно перед свадьбой.
Это была искусно поставленная игра. Забота, смешанная с лёгкой упрёком. Предложение «развеяться», на деле являвшееся требованием приехать. И завершающий аккорд — «ты же девочка, сама понимаешь», обращение к якобы женской солидарности, которой Ирина по отношению к Светлане совершенно не испытывала.
Ирина молча выслушивала этот поток скрытой агрессии, и её спокойствие начинало трещать, словно тонкий лёд под ногами.
— Светлана, — произнесла она медленно и чётко, вкладывая в каждое слово всю холодность, на которую была способна. — Позволь объяснить, что для меня значит «развеяться» сейчас. Это лежать на диване с поднятыми ногами, потому что они так отекают, что я не могу надеть единственные удобные туфли без шнурков. Развеяться — это съесть полкило черешни, ведь от неё меня хотя бы не тошнит. Развеяться — это поспать три часа подряд, не просыпаясь от того, что ребёнок решил потанцевать на моём мочевом пузыре. Вот такое моё развлечение. А твоё веселье — это твоя забота. И забота твоих незамужних, небеременных и полных энергии подруг.
На том конце провода снова повисла тишина, но теперь она была не растерянной, а ошеломлённой.
— Но… но это же мой девичник, — наконец прошептала Светлана, и в её голосе прозвучали откровенно капризные интонации. — Я думала, мы семья. Я рассчитывала на тебя.
Это стало последней каплей.
— На что ты рассчитывала? Что я приеду и буду таскать твои сумки? Ты — здоровая молодая женщина, которой «нельзя напрягаться» перед вечеринкой, считаешь нормальным свалить всё на беременную жену твоего брата? Ты вообще слушаешь себя со стороны? Мне правда нельзя напрягаться. Не потому, что завтра мне выбирать торт, а потому что я уже седьмой месяц ношу в себе нового человека. Это совершенно разные уровни ответственности, не так ли? Так что нанимай кейтеринг. Или попроси своих свидетельниц. Или организуй всё сама. А от меня и моей беременности, пожалуйста, отстань.
Ирина нажала на кнопку завершения звонка, не дожидаясь ответа. Телефон в её руке казался ледяным и чуждым предметом. Она бросила его на диван и уставилась в стену. Ярость, чистая и холодная, ушла, оставив после себя оглушающую пустоту и абсолютную ясность. Мост был разрушен. Теперь оставалось лишь ждать возвращения Алексея — уже не просто мужа, а разгневанного брата, чью сестру только что публично унизили.
Она не понимала, сколько времени просидела, глядя в пустоту. Пять минут, десять, полчаса. Время сжалось в тугой, безмолвный клубок. Она услышала, как в двери замка медленно, с усилием, словно заржавевший, повернулся ключ. Дверь открылась и закрылась без единого звука. Шаги Алексея по коридору были тяжёлыми, размеренными. Это были не шаги мужа, вернувшегося домой, а шаги человека, пришедшего исполнить неприятный, но необходимый долг.