— Ты действительно родила четверых? Забирай их и разбирайся сама, это уже слишком! — бросил мне муж, едва переступив порог.
Я смотрела на него без моргания. В голове стояла пустота. Четыре маленьких тельца в самодельных люльках казались нереальностью. Четыре дыхания, такие же хрупкие, как трепет крыльев бабочки.
Роды длились восемнадцать часов. Мерцание больничных ламп. Крики акушерок. Мой крик, разрывавший грань между жизнью и смертью.
Когда появился первый малыш — Игорь — я думала, что это конец, забывалась, хотя знала, что за ним придут ещё. Потом родилась Ольга. Затем Елена. И, наконец, Дмитрий.
Алексей стоял у входной двери нашего дома, не снимая верхнюю одежду. В руке — бутылка. Капли падали с неё на изношенный пол, но мне это было совершенно безразлично.
— Я на такое не соглашался, — продолжил он, избегая смотреть на детей. — Я хотел нормальную семью. Не… это.
«Это» — были наши дети. Наша плоть и кровь. Наши глаза, носы, пальцы.
Женщины в Каменце обычно рожают по двое — это уже событие. Трое — повод для разговоров на годы. Четверо…
— Как ты собираешься их кормить? — Алексей нервно провёл рукой по волосам. — Откуда взять деньги? Кто будет о них заботиться?
Я молчала. Дети спали. Мир сузился до маленькой комнаты с четырьмя люльками, сделанными моим отцом за одну бессонную ночь.
— Татьяна, ты меня слышишь? — он повысил голос.
— Ты знал и был готов, а теперь говоришь такое? Уходи, — тихо ответила я. — Просто уйди.
Алексей застыл. Затем покачал головой:
— Ты сошла с ума. Четверо детей. Господи. Я до последнего не мог поверить.
Он закрыл дверь за собой. Не хлопнул. Тихо, словно извиняясь. Но этот мягкий щелчок замка прозвучал как выстрел. Мир не рухнул. Он просто изменился.
Я стояла у окна, следя, как его силуэт растворяется в сумерках. Алексей шел быстро. Спина была выпрямлена. Не обернулся ни разу.
Первой пришла Наталья, соседка. Без слов взяла веник, смела пепел, растопила печь. Потом появилась Нина Ивановна, бывшая учительница.
Она села у колыбели и начала напевать. К вечеру подтянулись другие женщины. Кто-то принес суп, кто-то принес пелёнки.
— Выдержишь, девочка, — сказала баба Клава, самая пожилая в Каменце. — Не ты первая, не ты последняя.
А ночью я осталась одна. Дети крепко спали. В доме стояла такая тишина, что я слышала, как пульсирует кровь в висках. На столе лежали четыре свидетельства о рождении. Четыре имени.
Я не плакала. Слезы застыло глубоко внутри. Вместо них появилась решимость — крепкая, как скала.
Позвонила отцу. Три гудка.
— Тятя, — сказала я. — Он ушёл.,Наступила пауза. Слышалось тяжёлое дыхание.
— Завтра приеду, — просто сообщил он.
В ту ночь я дала себе клятву. Разглядывая их крохотные тела, сжатые кулачки и полуоткрытые во сне ротики.
— Я справлюсь, — тихо произнесла я. — Ради вас. Из-за того чувства, что охватило меня при первом звуке ваших голосов. Вы стоите всех страданий на свете.
С рассветом появился отец. Высокий, седой, с глазами цвета выгоревшего неба. Он посмотрел на внуков и оставил на столе деньги — все средства, что были у него.
— Чай хочешь? — обратилась я.
— Хочу, — кивнул он. — Потом дострою ещё комнату. Зимой с четырьмя детьми будет тесно.
С этого момента началась наша жизнь. Без Алексея. Без саможаления. С той любовью, что расцветала, как яблоня за окном — упорно, невзирая ни на что.
Детство моих четверых текло подобно реке — иногда бурной, иногда спокойной, но всегда наполняющей берега жизнью.
Дом отца на окраине Каменца стал нашим приютом.
— Дети не могут расти без бабушкиных сказок, — сказала мама, обнимая каждого.
Дети росли, словно подсолнухи — все в разные стороны, но к единому светилу. Ольга — стройная, мечтательная, с серыми глазами, умела видеть красоту в мелочах.
Игорь — крепыш, серьёзный мальчик, похожий на деда, уже к пяти годам помогал колоть лучину для разжигания огня.
Елена — самая уравновешенная, всегда с книгой, сооружала убежища для муравьёв.
Дмитрий — непоседа с богатым воображением, постоянно с поцарапанными коленками.
Наш двор наполнялся голосами с раннего утра до позднего вечера. То, что раньше казалось невозможным, стало привычным.
Я освоила искусство готовки на печи, держась с младенцем на руках. Научилась чинить одежду при тусклом свете, когда все уже спали. Приспособилась растягивать финансы, словно тесто для пирогов — тонко, но так, чтобы хватало всем.
Мой отец — Дед Виктор для детей — стал их надёжной опорой. Он никогда не гладил по головам, не лебезил, но всегда оставался рядом. Молчаливый, основательный, словно могучий дуб у реки.
— Пойдёмте, орлята, — говорил он по субботам, собирая внуков. И повёл их в лес, на рыбалку, на поля — учить житейской мудрости.
Однажды под вечер они вернулись, испачканные глиной и увешанные ветками.
— Что это? — спросила я, встречая у калитки.
— Корни, мама, — серьёзно ответил Игорь. — Дед говорит, нужно пускать крепкие корни. Тогда никакая буря не страшна. Поэтому мы обмазались землёй.
Позже они посадили ряд яблонь вдоль дорожки к дому. Четыре молодые деревца — каждому своё. Как знак, как обещание.
Бабушка Светлана, моя мама, стала хранительницей нашего очага. Круглая, мягкая, пропитанная запахом выпечки, она умела превращать будни в праздники.
— А что сегодня у нас? — спрашивали дети каждое утро.,— Сегодня у нас праздник синицы! — отвечала она. — Или первый снег, или день орехов.
Сразу же появлялась традиция, сказка, игра, связанная с этим вымышленным торжеством. Дети верили в это искренне, без остатка. С финансами было непросто. Когда младшим исполнилось три года, я устроилась на почту — работала полдня, пока бабушка присматривала за ними.
Ночами шила детям одежду, разрисовывала старые свитера яркими орнаментами, чтобы никто не заметил переделки. Отец тоже трудился, благодаря чему на питание хватало.
У нас был небольшой, но плодородный огород. А еще куры и две козы, которых дети называли Звезда и Ромашка. Молока хватало и для себя, и соседям продавали. Вопросы о папе неизбежно появлялись. Первой спросила Елена, когда исполнилось пять.
— Мама, где наш папа?
Я затаила дыхание, отложила недоштопанный носок. Что ответить? Как объяснить предательство, не разрушая детских представлений о человеке? — Он оказался слишком слаб, чтобы любить, — сказала я. — Испугался. Но мы с вами — сильные.
— Как дубы? — поинтересовался Игорь.
— Как дубы, — подтвердила я.
Они восприняли это с удивительной зрелостью. Без разочарования и обиды. Просто как факт жизни — где-то есть человек, который мог бы быть с ними, но выбрал иной путь.
Наш дом превратился не просто в жилое пространство — а в маленькую страну со своими законами и традициями.
У нас были свои ритуалы — вечернее чтение книг, воскресные блины, четверговые прогулки к реке.
Существовала своя экономика — каждый трудился по мере сил. Была своя дипломатия — конфликты решали мирно за большим столом.
И главное — у нас была настоящая любовь, не книжная и не сентиментальная. Та, что ощущается в мозолях на руках, в бессонных ночах, в умении делить последний кусок на пятерых.
Однажды мы узнали, что Алексей женился в соседнем Нежине. Дети восприняли эту новость спокойно. Хоть и не видели отца, имели возможность услышать разговоры о нём.
— У него теперь другая семья? — спросил Дмитрий.
— Да, — ответила я.
— Жалко, — вдруг сказала Ольга. — У него одна семья, а у нас — мы все вместе.
Двадцать пять лет пролетели мгновенно. Дети выросли, разъехались по городам, но наш дом остался сердцем, куда они возвращались снова и снова.
Ольга стала дизайнером. Её светлые идеи преобразовывали интерьеры, и, как говорили заказчики, в них ощущалась теплая атмосфера.
В ней проявилась душа бабушки — умение создавать уют из ничего. Игорь получил инженеское образование, строил мосты.
Как дед, он был надежным и считал, что соединение берегов — высшее дело человека.
Елена, тихая и скромная, поступила в медицинскую академию. «Хочу помогать людям», — сказала в выпускном классе, и с тех пор шла по этому пути.
Дмитрий, вечный фантазер, стал учителем литературы. «Так я остаюсь вечным ребёнком», — смеялся он.
А я? Я была просто мамой. Для четверых детей. Для девяти внуков, которые появились позже.
Для соседских ребятишек, что бегали к нам на запах свежеиспечённого хлеба. Отец незаметно постарел. Сначала появились глубокие морщины у глаз, словно речные протоки.
Потом волосы покрылись серебристым оттенком — не отдельные пряди, а целые участки. Походка стала медленнее, но осанка оставалась гордой.
Он ушёл спокойно, во сне. Накануне мы все собрались вместе — случайно так совпало, что дети приехали одновременно.
Я отчетливо помню, как он сидел на веранде и наблюдал за внуками, резвящимися в саду.
— Прекрасно получилось, Татьяна, — обратился он ко мне. — Всё верно.
Тогда я не понимала, что это его последние слова.
Ночью он ушёл из жизни — спокойно, без боли и страха. Мама, обнаружившая его утром, говорила, что на губах играла лёгкая улыбка, словно он увидел что-то прекрасное перед уходом.
Всю Каменец собрала прощание с ним. Мужчины, которые знали его полвека, стояли молча. Женщины не могли сдержать слёз — им он помогал чинить крыши и колоть дрова. Дети стояли рядом — плечо к плечу, четверо, похожие и вместе с тем разные. У свежего холма, когда люди начали расходиться, они вынули саженец кедра.
— Дедушка говорил, — произнёс Игорь, разминая в руках комок земли, — что кедр живёт триста лет, растёт триста лет и потом умирает тоже триста лет.
— Практически вечность, — добавила Елена, вытирая слёзы.
Они вместе посадили дерево, как когда-то вместе с дедом сажали яблоневые деревья.
— Ты помнишь, как он учил нас ловить раков? — спросил Дмитрий по дороге домой.
— А помнишь, как строили на речке плот? — поддержал Игорь.
— Или как он рассказывал нам о звёздах и созвездиях, — добавила Ольга.
— И про медведя, с которым столкнулись в малине, — сквозь слёзы улыбнулась Елена.
Воспоминания нескончаемо лились — череда историй, в которых дед был героем, учителем, другом. После похорон дети разъехались: работа, семьи, заботы. Дом опустел. Остались лишь я и мама. Она поседела полностью, но глаза сохранили ясность, а руки — тепло.
— Вот как бывает, — сказала она однажды вечером. — Алексей думал, что жена с четырьмя детьми — это конец жизни. А получился целый мир.
Через пять лет мама тоже ушла — во сне, как отец. Дети снова собрались вместе, вновь звучали рассказы — теперь о бабушке Светлане, её сказках и праздниках из ничего. Я осталась одна в большом доме — но ненадолго.
Дмитрий развёлся и вернулся с маленькой дочуркой. Позже жена Игоря прислала к нам их старшего сына «подкрепиться каменецкой силой». Ольга вместе с мужем приобрели соседний дом.
Летом Елена отправляла двойняшек «к бабушке за парным молоком».
И вновь, как два десятка лет назад, двор наполнился детскими голосами. Новое поколение собирало ягоды с тех же кустов, что посадили их родители. Они лазали по крыше сарая, прятались в высокой траве, строили шалаши и крепости.
Лишь иногда в тихие вечера, сидя у окна, я ловила себя на мысли: «Он ушёл, оставив меня с четырьмя. Думая, что я не справлюсь. Боже, как мы справились».
Кедр возле могилы отца крепчал, стремясь к небу. А наш дом с каждым годом казался просторнее — он принимал в себя новые истории, новые жизни, новую любовь.
Однажды летом, когда все снова собрались вместе, мы сидели на веранде — большой круг из детей, внуков и их жён и мужей. Бокалы звенели, раздавался смех. Кто-то рассказывал истории, кто-то играл на гитаре.
Соседи заглядывали в гости. Я смотрела на них — на моих красивых, сильных, счастливых — и вдруг поняла: вот оно настоящее богатство.
Не золото, не карьера и не слава. А дом, полный людей, которые знают свои корни и умеют любить.
— Бабушка, — спросил меня младший внук, забираясь ко мне на колени. — Это правда, что наша семья самая большая в Каменце?
— Правда, — ответила я, глядя на звёзды, мерцающие в летнем небе. — И самая крепкая.