— Ты любила не его, а его жильё, — я тоже поднялась. — А когда получила эту квартиру, переключилась на Мирослава. Воспитывала его под себя. Вдалбливала, что он тебе всем обязан. Чтобы даже не подумал спросить, почему жильё досталось тебе, а не ему.
Наталья отступила к стене. Лицо побледнело до серости. Мирослав смотрел на неё с выражением, в котором постепенно проступало осознание — холодное и пугающее.
— Ты использовала меня, — произнёс он негромко. — Все эти годы я верил, что ты меня любишь. А ты просто боялась, что я потребую своё.
— Мирослав, нет, это неправда…
— Твои болезни… — он перебил её безжалостно. — Каждый раз именно тогда, когда мы с Екатериной собирались сделать что-то важное. Когда она не могла сорваться с работы и приехать к тебе. Ты начинала болеть.
— Мне действительно было плохо!
— Но врачи никогда ничего не находили! Ни разу! А ты будто умирала каждую неделю… И я верил.
Он резко повернулся и ушёл в спальню. Наталья бросилась за ним следом; голос стал визгливым:
— Куда ты собрался?! Я же твоя мать!
— Нет. Ты манипулятор.
Мирослав вышел с её чемоданом в руках и швырнул его в коридор. Начал молча складывать туда её вещи: халат из ванной комнаты, домашние тапки, косметику с полки.
— Собирайся. У тебя десять минут.
Наталья застыла у двери: лицо перекошено от злости и страха, руки дрожат.
— Ты выгоняешь меня? Ради этой… этой шлюхи?!
— Я выгоняю тебя за то, что ты лишила меня жизни: отца украла у меня, детство забрала… теперь ещё и жену пыталась отнять.
Он защёлкнул замок чемодана и протянул ей ручку.
— Квартиру я оспорю через суд. Найму адвоката и подниму дело отца. Если выяснится подделка завещания или что-то хуже — будешь отвечать по закону.
Наталья схватила чемодан и метнула на меня взгляд такой ярости, что мне стало не по себе.
— Это всё из-за тебя! Всё разрушено!
— Я лишь помогла твоему сыну увидеть правду, — ответила я спокойно.
Свекровь развернулась и выбежала из квартиры с чемоданом наперевес. Хлопок двери прозвучал оглушительно в наступившей тишине. Мирослав остался стоять посреди коридора перед закрытой дверью; потом медленно опустился на пол у стены и закрыл лицо руками.
Я подошла ближе и присела рядом молча. Не обнимала его и ничего не говорила — иногда тишина говорит больше слов.
Прошло около десяти минут прежде чем он нарушил молчание; голос был глухим и надломленным:
— Двадцать три года… Я прожил рядом с ней двадцать три года… И ничего не замечал…
Я положила ладонь ему на плечо:
— Она знала как управлять людьми… Это была не твоя вина…
— Но ведь я взрослый человек… Как мог быть настолько слеп?
— Потому что она начала ещё тогда, когда ты был ребёнком… Она построила вокруг тебя систему вины… А чувство долга — мощный инструмент управления…
Он поднял голову; глаза покрасневшие от слёз, лицо осунувшееся:
— Прости меня… За всё… За то что выгнал тебя тогда… За то что оставлял одну… За эти три года…
Я кивнула молча: внутри ещё щемило болью воспоминаний… но злость ушла… Осталась только усталость… И странное облегчение: наконец правда всплыла наружу…
Мы ещё немного просидели вместе в коридоре… Потом Мирослав поднялся на ноги и протянул мне руку:
— Останешься?
Я посмотрела на его ладонь… Вопрос звучал просто… но ответ был непростым… Можно ли так просто вернуться?.. Забыть обиды?.. Пережить недоверие?..
— Не знаю… Мне нужно время…
Он кивнул без возражений… Это было новым для него: раньше бы стал уговаривать или давить… Теперь же просто принял мой ответ…
Следующие дни прошли как во сне: всё будто зависло между прошлым и будущим… Я жила у Кристины… ходила на работу как обычно… Отвечала коротко на редкие сообщения Мирослава…
Он писал немного: рассказывал о том, что нашёл юриста… начал поднимать документы по делу отца… нашёл свидетелей тех лет – людей помнивших поведение Натальи тогда…
Писал также о том как скучает… Что хочет всё исправить…
Через неделю Наталья объявилась сама – позвонила мне лично… Голос дрожал – почти умоляющий…