Говорила, что Мирослав не берёт трубку, что не хотела причинить вреда, что поступила так из любви. Я слушала и чувствовала — её охватывает страх. Она боялась утратить контроль, потерять жильё и сына. Всё, что она создавала годами, рушилось у неё на глазах.
Я не стала проявлять сочувствие. Сказала лишь, что решение остаётся за Мирославом, и завершила разговор.
Спустя две недели юрист обнаружил важную деталь. Оказалось, подпись во втором завещании заметно отличалась от той, что стояла в других официальных бумагах отца Мирослава. Экспертиза подтвердила высокую вероятность фальсификации. Этого оказалось достаточно для начала официального разбирательства.
Наталья сначала пыталась отрицать всё, но вскоре сдалась. Призналась: уговорила знакомого нотариуса подделать документ за вознаграждение. Боялась остаться без ничего после смерти мужа — он обещал обеспечить её будущее, но так и не оформил квартиру на неё при жизни. Тогда она решила взять всё в свои руки. Нотариус давно умер, доказать её причастность к смерти отца было невозможно, но факт мошенничества с завещанием был очевиден.
Через суд квартира вернулась Мирославу. Наталья перебралась к дальней родственнице в другой город Украины. С тех пор ни разу не звонила и не писала — исчезла из нашей жизни так же внезапно, как когда-то появилась в жизни его отца.
С Мирославом мы встретились спустя месяц после того разговора по телефону. Гуляли по парку — осень уже уступила место зиме: в воздухе витал запах снега и холода. Он делился новостями о судебных процессах и рассказывал о том, как продаёт квартиру Натальи и подыскивает новую — для нас двоих, если я решусь вернуться.
— Я понял одну вещь, — сказал он у замёрзшего пруда. — Всю жизнь я боялся быть один и держался за тех, кто рядом со мной оставался… даже если они причиняли боль. А теперь понимаю: лучше быть одному, чем рядом с теми, кто разрушает тебя изнутри.
Я смотрела на него — мужчину, с которым провела три года жизни. Он стал другим: твёрже характером, самостоятельнее в поступках. Впервые за долгое время он принимал решения сам — без оглядки на мнение матери.
— А если я не вернусь?
Он посмотрел прямо мне в глаза — долго и серьёзно:
— Проживу это… Будет больно — да… Но справлюсь. Я больше никого не держу силой… Хочу рядом видеть только тех людей, которые сами выбирают быть со мной.
Эти слова стали решающими моментом для меня. Не мольбы или обещания измениться… А простое признание того факта: он готов отпустить.
— Я вернусь… Но начнём всё заново: новая квартира — новые правила… И никаких игр на чувствах.
Он улыбнулся впервые за долгое время по-настоящему:
— По рукам.
Через три месяца мы переехали в новое жильё: светлая двухкомнатная квартира с просторными окнами и видом на реку. По настоянию Мирослава оба наших имени были внесены в документы как равноправных владельцев жилья — символ того нового начала и равенства между нами.
Свекровь больше никогда не появлялась в нашей жизни. Иногда я вспоминала о ней: как страх перед одиночеством и алчность вытеснили из неё всё человеческое; как она строила свою реальность на обмане – а осталась ни с чем в итоге… Мне её было совсем не жаль… Скорее наоборот – ощущение удовлетворения: справедливость существует.
Мирослав окончательно изменился… Научился говорить «нет», защищать личные границы… Перестал чувствовать себя виноватым за чужие манипуляции… Мы вместе начали ходить к психологу – разбирали старые раны прошлого… Учились строить отношения без давления…
Однажды вечером мы сидели на кухне с чашками чая… Он вдруг спросил:
— Ты когда-нибудь жалела о том, что тогда осталась?
Я задумалась всерьёз…
— Нет… Только потому что ты изменился… Если бы ты остался таким же – пожалела бы обязательно…
Он молча кивнул – принял мой ответ спокойно… И это тоже было новым для него – умение слышать правду без обиды…
Полгода спустя стало известно: Наталья пыталась вернуть квартиру через суд – проиграла дело… Пыталась наладить контакт через общих знакомых – Мирослав отказался встречаться…