Всеволод провожал её взглядом, в котором ещё недавно читалось отвращение, но теперь промелькнуло удивление, быстро сменившееся затаённым злорадством. Он ждал сцены. Ожидал слёз, крика, может быть — грохота разбитой посуды.
Оксана подошла к мусорному ведру у кухонного гарнитура. Нажав ногой на педаль, она подняла крышку — та открылась бесшумно. На несколько секунд она застыла, глядя на румяный кусок утки и яблоко, пропитанное соками — результат её стараний, последняя отчаянная попытка сохранить уют и порядок. Затем она резко перевернула тарелку. Фарфор не разбился — послышался лишь влажный и тяжёлый звук падения: шлёпок того, что когда-то было символом надежды и любви, а теперь стало просто отбросами. Крышка вернулась на место с тихим щелчком — как последняя точка.
Оксана вышла в столовую. Пустая тарелка из дорогого сервиза осталась на кухонном столе. Она не стала садиться обратно за стол. Задержавшись за своим стулом, положила руки на его спинку и посмотрела вперёд — не на свёкра, который уже готов был язвительно вставить своё слово, а прямо в глаза мужу. Её взгляд был холоден и спокоен до безразличия: ни любви, ни боли — только сухая констатация факта, как у врача при сообщении диагноза.
— Я выходила замуж за тебя, — произнесла она ровным голосом без единой интонации — словно диктор читает новостную ленту. — А не за призрак твоей матери. С сегодняшнего дня твой отец питается здесь только тем, что приготовит сам. Или вовсе остаётся голодным. А лучше всего… — она сделала едва заметную паузу, — пусть возвращается к себе домой и там устанавливает свои порядки.
Лицо Арсена сменило выражения одно за другим: от растерянности до ярости багрового оттенка. Он вскочил так резко, что стул с глухим звуком упал на пол.
— Ты совсем страх потеряла?! — прошипел он; это был не голос уверенного мужчины, а визг обиженного подростка. — Это мой отец! Он потерял жену! У тебя вообще сердце есть?! Ты ведёшь себя как последняя…
— Я поступаю так, как поступает хозяйка в собственном доме, — перебила его Оксана ледяным тоном и не отвела взгляда ни на секунду. — Роль эта мне тобой так и не была дана.
Эти слова окончательно вывели Арсена из равновесия: логических аргументов у него больше не осталось; он перешёл к эмоциям.
— Бессердечная! — бросил он ей в лицо с ненавистью в голосе. Затем повернулся к отцу; тот наблюдал происходящее с видом удовлетворённого победителя.
— Пойдём отсюда, папа… Нам здесь больше делать нечего… Этот дом уже давно перестал быть домом…
Он подхватил Всеволода под руку и помог ему подняться со стула – хотя тот вполне мог бы справиться сам – затем поспешно принёс пальто из прихожей и помог одеться с таким усердием будто заботился о беспомощном старике. Это была тщательно разыгранная сцена для одного зрителя – для Оксаны: демонстрация сыновней преданности перед лицом неблагодарной жены.
Всеволод натянул пальто и бросил последний взгляд на невестку – полный торжествующего презрения: он чувствовал себя победителем.
Арсен молча схватил свою куртку с крючка и направился к двери даже не взглянув назад. Ни угрозы «мы ещё поговорим», ни обещания «ты об этом пожалеешь» он ей не оставил – просто ушёл вместе с причиной конфликта за плечами.
Дверь закрылась мягким щелчком замка.
Оксана осталась одна посреди безупречно убранной столовой – теперь уже опустошённой морально и физически осквернённой сценой конфликта. В воздухе всё ещё витал аромат утки – теперь вперемешку с пылью от упавшего стула.
Она оглядела идеально сервированный стол: нетронутые приборы блестели под светильником; бокал вина по-прежнему стоял полным… И впервые за долгие месяцы она вдохнула глубоко грудью: воздух был холоден и пустоват… но свободен от яда.
Убирать со стола Оксана не стала: опрокинутый стул лежал там же – словно павший солдат после битвы; остатки ужина остывали под белоснежной скатертью – немые свидетели несостоявшегося праздника… Всё это стало декорацией финального акта драмы.
Она ничего больше не осматривала; по комнате не ходила; в окно тоже не смотрела… Она просто начала действовать спокойно и точно – как человек выполняющий неприятную но знакомую процедуру.
В спальне она открыла шкафчик Кирилла (теперь уже Арсена), достала его дорожный чемодан… И стала складывать туда вещи: только самое необходимое – несколько рубашек… бельё… джинсы… свитер… туалетные принадлежности…
Она ничего лишнего даже касаться не стала: бумаги остались нетронутыми; ящики закрытыми… Всё происходило механически – будто она отделяла один мир от другого…
Каждая вещь означала прощание…
Прошло около двух часов прежде чем ключ повернулся в замке входной двери…
Звук был резким… почти агрессивным…