«Ты не моя мать, ты мачеха!» — проговорил Антон с холодной решимостью, спасая жизнь своей жены от тирании свекрови

В этой борьбе за дом и любовь забыто главное — что настоящая семья должна объединять, а не разрушать.

А на самом деле… Я давно догадывался, что ты относишься к Марии с неприязнью. Но всё надеялся, что ошибаюсь. А ты… ты просто чудовище.

— Не смей так разговаривать со мной! Я тебе не чужая! — Роксолана выпрямилась, словно собираясь в бой. В этот момент Мария увидела перед собой не жалкую женщину на грани срыва, а опасного противника.

— Теперь ты мне чужая. Уходи.

Роксолана медленно повернула голову к Марии, и та невольно отступила назад. В её взгляде плескалась чистая, ничем не прикрытая ненависть.

— Ты ещё пожалеешь об этом! Вот увидишь — она тебя бросит, как только у тебя не станет денег!

— Уходи отсюда, пока я полицию не вызвал.

— Полицию? Против меня?! — женщина истерично рассмеялась, откинув голову назад. — Ах ты ж неблагодарный щенок!

Она резко развернулась и пошла в свою комнату. За закрытой дверью слышались звуки открываемых ящиков, скрип мебели и глухие удары.

Антон подошёл к Марии и бережно положил руку ей на плечо.

— Ты как?

Мария кивнула молча — голос мог её подвести.

Спустя полчаса дверь распахнулась. Роксолана вышла с поношенным чемоданом в руке. Лицо её было бледным, но собранным. Она остановилась напротив Антона и произнесла холодно:

— Запомни этот день, Антон. День, когда ты выгнал мать.

— Ты мне не мать. — Его голос звучал твёрдо. — Настоящая мать так бы никогда не поступила. Моя мама умерла… отец сам говорил об этом.

На мгновение показалось, что Роксолана что-то скажет в ответ. Но она лишь сжала губы с презрением и пошла к выходу.

Дверь захлопнулась за ней.

Антон медленно повернулся к Марии. Она стояла с обхваченными руками и дрожала — не от холода, а от всего пережитого напряжения.

— Прости меня… — прошептал он тихо, приблизившись ближе. — Прости за то, что раньше этого не видел… что не защитил тебя вовремя.

— Это не твоя вина… — едва слышно ответила Мария и позволила мужу заключить себя в объятия.

— Нет… виноват всё-таки я. Должен был понять раньше… Она всегда такой была. И с отцом тоже… Только притворялась заботливой женой. Потому он всё на меня и оформил — ей он больше не верил.

Мария подняла голову и заглянула мужу в глаза: там уже давно не было сомнений или сожалений — лишь твёрдость духа и то чувство, которое она так давно искала: любовь… настоящая и без условий.

— А что теперь? Что будет дальше? — спросила она негромко.

— Теперь мы будем жить своей жизнью: вдвоём… спокойно… счастливо… без лжи и яда рядом с нами.

Мария вдруг вспомнила о младшем брате Антона:

— А Никита? Он ведь любит её…

— Он поймёт всё сам… Он уже давно начал догадываться о многом… Просто боялся признаться себе в этом…

***

Прошла неделя. Роксолана позвонила Никите: жаловалась сквозь слёзы, рассказывала свою версию событий со множеством обвинений в адрес других. Но когда младший брат приехал к Антону и Марии и услышал правду из первых уст — все подробности тех сцен, свидетелем которых стал его брат — его отношение к мачехе резко изменилось.

— Знаешь… — сказал он Антону перед уходом, задумчиво глядя ему в глаза, — раньше мне казалось: ты слишком суров с ней… А выходит…

— Выходит просто ты никогда не слышал её разговоров с Марией до конца… — закончил за него Антон спокойно.

Роксолана переехала к сестре в Харьков. Иногда звонила: пыталась наладить отношения или хотя бы вернуть прошлое общение… Но Антон был непреклонен каждый раз. Мария слышала эти короткие сухие разговоры по телефону и каждый раз удивлялась выдержке мужа…

А потом звонки прекратились совсем…

И тогда Мария наконец почувствовала свободу дышать полной грудью у себя дома: ходить по комнатам без страха быть осуждённой; готовить то блюдо, которое хочется именно ей; встречать гостей без напряжения…

В доме снова звучал её смех… играла любимая музыка… чувствовалась жизнь…

И впервые за долгое время она ощутила себя действительно дома.

Продолжение статьи

Бонжур Гламур