Однажды она всё же сумела проникнуть во двор, когда Тарас устанавливал навес.
— Ну что ж ты за человек такой, Тарас? — выкрикнула Лариса. — Без меня бы и основания не было! Всё себе приписываешь!
Он поднял на неё взгляд. В нём не было ни гнева, ни раздражения — только холодная отстранённость.
— Лариса, вы утверждаете, что это всё ваше? Тогда заберите хотя бы одну стену. Хоть одну. Если сможете.
Она застыла на месте.
Слова прозвучали резко и тяжело — словно удар молота по металлу.
Прошло шесть месяцев. Лариса больше не приезжала. Изредка звонила Алине:
— Похоже, теперь это их дом. Мне там места нет.
Алина ощущала укол вины, но в душе стало легче дышать. Тарас изменился — стал более открытым, снова начал смеяться, строил баню, возводил беседку. Жизнь постепенно возвращалась в привычное русло.
Летом кто-то тихо оставил у калитки сумку с пирожками и записку:
«Я просто хотела, чтобы вы были счастливы. Простите, если перегнула палку».
Алина нашла записку, долго стояла с ней в руках, потом прошла на кухню и спрятала её между страницами семейного альбома. Мужу ничего не сказала.
Дом наполнялся теплом. Лариса по-прежнему не появлялась лично, но иногда неожиданно звонила — просто узнать о погоде. Алина замечала: голос стал мягче, исчезла прежняя категоричность.
Через два года они устроили настоящее новоселье. Всё было завершено: стены стояли крепко, гостиная радовала уютом, баня была готова к приёму гостей. На столе красовались пироги от Ларисы — она пришла тихо и скромно, словно приглашённая знакомая.
— Красиво получилось… — сказала она негромко и взглянула на потолок. — Смотрю, и без меня справились… — добавила уже с лёгкой улыбкой.
Тарас налил ей чаю и ответил спокойно:
— Вы тоже внесли свой вклад — по-своему. Спасибо вам.
Их взгляды пересеклись без напряжения или обиды. Не осталось ни претензий, ни упрёков — лишь усталое согласие людей взрослого возраста, которые наконец осознали: дом состоит не только из кирпичей и досок. Это ещё ошибки и прощение; амбиции других людей, растворённые в аромате свежеиспечённого хлеба.
А на подоконнике всё так же лежала та самая первая записка — солнечный луч скользнул по стеклу и отразился маленьким отблеском благодарности за новый мир внутри этих стен.