Вечером в понедельник, за два дня до главного выступления, произошло то, чего я боялась больше всего. Илья вернулся домой раньше обычного и неожиданно застал нашу генеральную репетицию.
Мы так увлеклись процессом, что не заметили, как он вошёл. Он остановился в дверях гостиной, глядя на происходящее широко распахнутыми глазами. Его мать сидела в кресле, держа микрофон. Напротив неё — татуированный молодой человек с синтезатором и ещё два незнакомца с гитарами и какими-то ударными инструментами. Все они громко исполняли песни Цоя.
— Что… здесь… происходит? — тихо произнёс он, переводя взгляд с мамы на меня.
Наступила тишина, музыка оборвалась. Тамара Сергеевна испуганно вжала голову в плечи.
Я поняла, что спорить бессмысленно.
— Садись, Илья. Нам нужно поговорить.
Я рассказала ему всё — с самого начала: о просьбе матери, её мечте, наших тайных репетициях и о баре «Приморск».
Он слушал молча, лицо его не выражало никаких эмоций. Я ожидала вспышки гнева, обвинений в том, что я веду его мать на погибель.
Когда я закончила, он долго молчал. Затем встал, подошёл к матери и опустился перед ней на колени.
— Мам… почему ты мне не сказала?
— Я боялась, сынок, — тихо ответила она. — Думала, что ты скажешь, что я сошла с ума.
— Я бы этого не сказал, — он взял её руку. — Я бы… я бы сам тебе помог. Я ведь и не знал… ни про группу, ни про гитару… Ты никогда не рассказывала.
Он посмотрел на меня, и впервые за долгое время я увидела в его глазах не растерянность, а восхищение.
— Спасибо, — просто сказал он. — Спасибо, Ольга.
В этот момент я осознала, что мы уже победили. Ещё до выступления. Наша маленькая авантюра не только помогла свекрови найти себя, но и спасла нашу с Ильёй семью. Она научила его воспринимать в матери не просто мать, а в жене — не просто жену. Она научила его видеть в нас людей со своими мечтами и секретами.
Вечер среды. Мы стоим у входа в «Приморск». Тамара Сергеевна в простом чёрном платье, я крепко держу её за руку. Илья нервно ходит рядом. Из подвального помещения доносятся голоса и музыка.
— Может, не стоит? — шепчет она, её руки ледяные. — Поедем домой.
— Тетя Таня, — я посмотрела ей в глаза. — Девчонка с гитарой ждёт. Сорок лет ждёт. Не подведите её.
Она глубоко вдохнула, выдохнула, расправила плечи и кивнула.
— Пойдём.
Бар «Приморск» оказался именно таким, каким я его себе представляла. Небольшое подвальное помещение с низкими потолками, стены которого были увешаны старыми афишами и фотографиями рок-групп. В воздухе висел густой дым (хотя курить здесь было запрещено, казалось, что запах навсегда впитался в стены), пахло пивом и чем-то ещё — свободой, наверное.
Публика была разношёрстной: студенты, неформалы, седовласые хиппи из прошлого века и просто случайные посетители.
Мы устроились за свободным столиком в углу. Илья сразу же заказал маме стакан воды, а для нас с собой — что-то покрепче для смелости.
Тамара Сергеевна сидела молча, сжимая сумочку, и с ужасом смотрела на крошечную сцену в дальнем конце зала. Там сейчас какой-то парень с дредами надрывно пел под гитару о несчастной любви.
— Я не смогу, — снова прошептала она. — Посмотрите на них. Все такие молодые. Я буду выглядеть как ископаемое.
— Мам, ты будешь выглядеть как легенда, — твёрдо сказал Илья, сжимая её руку.
Я увидела среди толпы Сергея и наших музыкантов, они помахали нам и скрылись за сценой.
Ведущий, бородатый мужчина в футболке с логотипом «Аквариума», объявил следующего участника. Потом ещё одного. Список выступающих был длинным. Для Тамары Сергеевны каждый выход на сцену был словно маленькое испытание. Она съёжилась, побледнела, но не ушла.
Наконец ведущий произнёс:
— А сейчас, друзья, у нас будет нечто особенное. Прошу поддержать эту смелую женщину. Встречайте, Тамару и её группу «Последний рассвет»!
Название придумал Сергей. Он сказал, что это символично.
В зале раздалось удивлённое перешёптывание.
Илья помог матери подняться. Я шла за ней, готовая в любой момент подхватить её. Ноги дрожали, но она шла. Упрямо, шаг за шагом, к маленькой, тускло освещённой сцене.
Она встала у микрофона. Сергей сел за синтезатор, ребята взяли гитары. Несколько секунд в баре воцарилась абсолютная тишина. Все смотрели на эту пожилую хрупкую женщину. В глазах публики читалось любопытство с оттенком скепсиса.
Тамара Сергеевна закрыла глаза. Я видела, как она глубоко вдохнула, как учил её Сергей. Потом открыла глаза, посмотрела не в зал, а куда-то поверх голов, словно в прошлое.
И зазвучали первые, знакомые до боли аккорды вступления.
«Белый снег, серый лёд, на растрескавшейся земле…»
Её голос сначала прозвучал тихо, неуверенно, с лёгкой хрипотцой. Но это была не хрипота больного человека. Это была хрипота жизни.
С каждым словом голос становился крепче, наполнялся силой. Это был голос не старушки, а женщины, которая знает цену каждому слову, которое произносит.
«Город в дорожной петле, а над городом плывут облака…»
Зал замер. Скепсис в глазах сменился удивлением, а затем — глубоким и искренним уважением. Никто не перешёптывался и не смеялся. Все слушали, затаив дыхание. Потому что это было настоящее. Не имитация, не кавер. Это была исповедь.
Я стояла в толпе, и слёзы текли по щекам. Я смотрела на её лицо, на котором не было ни страха, ни боли — только музыка. Я видела её — ту восемнадцатилетнюю девчонку с гитарой, которая наконец вернулась. Она получила свой шанс. Спустя сорок лет.
«…Звезда по имени Солнце».
Последний аккорд растворился в тишине. Секунду ничего не происходило. Потом в баре раздались бурные аплодисменты. Это были не просто вежливые хлопки. Люди кричали «Браво!», свистели, вставали со своих мест. Молодой парень с дредами, который пел перед ней, орал громче всех.
Тамара Сергеевна стояла, ошеломлённая, смотрела на ревущий зал. Она не кланялась, просто смотрела. Затем на её лице появилась улыбка — та самая, заразительная, свободная улыбка со старой фотографии.
Мы помогли ей спуститься со сцены. К ней подходили незнакомцы, пожимали руку, говорили тёплые слова. Она всем кивала и улыбалась, но было заметно, что мыслями она где-то далеко.
Вернулись домой мы поздно ночью. Уставшие, опустошённые, но невероятно счастливые. Тамара Сергеевна сразу лёгла спать.
Перед тем, как лечь, я заглянула к ней. Она не спала, просто лежала с открытыми глазами, улыбаясь потолку.
— Спасибо, дочка, — тихо произнесла она.
Это простое слово — «дочка» — значило для меня больше, чем все овации в том баре.
Она ушла через три месяца. Тихо, во сне. Без боли и страха. Врачи говорили, что это чудо — она прожила так долго после такого диагноза. Но мы с Ильёй знали — это не чудо. Просто она успела сделать то, что должна была. Спела свою последнюю песню. И обрела покой.
На её похоронах было немного людей: родственники, пара соседок. Ещё пришли Сергей и ребята из «группы», а также молодой парень с дредами из бара.
Позже, разбирая её вещи, мы с Ильёй нашли тот самый альбом. На последней странице, рядом с выцветшей фотографией восемнадцатилетней Тани с гитарой, лежала свежая фотография. Сделанная Ильёй в тот вечер в «Приморске». На ней мать стояла на сцене, залитая светом и улыбающаяся. Внизу, её неуверенным, старческим почерком было написано: «Вторая жизнь».