Павел дотронулся до капельницы, поправил одеяло на худых руках жены, которые были в лиловых разводах от бесконечных уколов. В глаза ей не смотрел. Не мог.
— Похудел ты, Паша. Питаешься всухомятку, наверное? — участливо спросила Надя, тронув его за ладонь.
— Нет, почему? Нормально питаюсь. Танюшка приходит, суп, второе готовит. Да только когда мне это есть-то? На работе я пропадаю. Домой теперь не тороплюсь — незачем.
Он отвернулся. Стал разглядывать облака, проплывающие мимо больничного окна. Слушал, как радостно поют там, за пределами этого мрачного здания, беспечные птицы.
Уйти бы поскорее. Чего сидеть, проведал и ладно. Тяжело ему здесь находиться, невыносимо.
Запах в палате стоял тяжёлый. Скорее всего, состоял из смеси хлорки и каких-то лекарств. Но Павлу казалось, что так пахнет беда. Приближающаяся см.ер.ть, которая уже протянула костлявые руки к его жене.
Надя заболела два года назад. Пришла из больницы и с растерянной улыбкой объявила, что ей поставили плохой диагноз.
— Да, ладно! Не принимай близко к сердцу. Ошиблись, скорее всего. Ты в зеркало на себя посмотри — молодая, красивая, румяная, — попытался успокоить жену Павел. — Разве так больные выглядят? Ошиблись, точно! Сейчас это привычное дело. Бардак кругом. Какой-нибудь бабульки анализы тебе выдали. А ей — твои. Вот порадуется старушка!
Он и вправду не поверил в её страшный диагноз. Жене на днях исполнилось сорок пять. А выглядела она едва на тридцать с хвостиком. Худенькая с короткой стрижкой и огромными голубыми глазами, она всегда вызывала лёгкую зависть у всех его знакомых.
— Хорошие гены у меня, — так ему говорила Надя всегда.
И тёща Павла, как бы в подтверждение слов жены, для своих лет тоже выглядела хорошо. Лиишнего веса не было и практически совсем — морщин на лице.
Когда Надя стала собираться в больницу на операцию, Павел даже растерялся.
— Операция? Значит, всё-таки надо? Ну что же, может, так даже и лучше. Отрежут всё, что не нужно, полечат, и будешь ты, моя дорогая, как новая, — с напускной бравадой сказал ей тогда он.
— Да, мам. Ты, главное, не расстраивайся. Держи нос пис.тол.етом. Сейчас чего только не лечат. Медицина у нас что надо. Шагнула далеко вперёд.
— Да, — тихо отвечала Надя дочери и мужу. — Да, не буду расстравиваться.
Она была в какой-то прострации и не понимала, что ей делать и говорить сейчас.
Боялась ли она своей болезни? Конечно, боялась, она же живая. И болезни страшилась, и см.е.рти.
Но больше всего удивлял тот факт, что так быстро всё закончилось.
Вот только была её жизнь привычной и обыденной. Непростой временами, но всё больше радостной. И муж любимый, и дочь хорошая, и внуки уже сами бегали к бабушке в гости. Работа нравилась ей и дом свой Надя любила. И казалось, что не будет этой привычной и обыденной жизни конца.
Надя не могла понять, что ей предпринять сейчас, чтобы родным людям было без неё не так больно. Но придумать ничего не могла.
Послеоперационный период был непростым. Вернулась Надя домой совсем другим человеком. Павел это сразу почувствовал.
Не волновали её больше несделанные дела, беспорядок и грязь в доме. Теперь Надя подолгу и равнодушно смотрела на пыльные несвежие окна, которые раньше вымыла бы за пару часов.
Даже после рабочего дня, между делами. Пыль, лежавшая ровным слоем на мебели, не вызывала у неё никаких эмоций. Какая разница…
Татьяна не всегда успевала к родителям, у самой — дом и дети малые. Она стралась выкраивать время, прибегала, чтобы прибраться и помочь матери приготовить еду.
— Не надо, дочка. Не суетись. И так всё хорошо. Иди домой, к детям.
— Да как же, мам? Надо убраться, чтоб ты пылью не дышала. Тебе нельзя. Надо, чтобы воздух был чистым.
— А зачем? Что это изменит?
— Как это зачем, мама? Не пугай меня, — обнимая мать, говорила Татьяна.
— Всё равно уж мне теперь, Таня. Всё равно.
Встревоженная дочь поговорила с отцом. И Павел предложил Наде съездить в сосновый бор. Снять там домик и пожить в лесу. Сменить обстановку, чтобы и настроение стало другим.
— Там здорово. Вспомни, как в молодости мы любили туда ездить?
— Да, — улыбнулась Надя. — Помню.
— Мы станем много ходить по лесу, вдыхать живительный сосновый аромат. Будем собирать грибы. Там теперь море грибов. Поехали, Надюш!
Они отправились в сосновый бор, сняли домик в тихом живописном месте. Но Павел сразу же, с первого дня, заметил, как слаба его жена. Не было больше в его Наденьке той силы и безудержной энергии, что всегда заражала его, давала силы жить и творить.
Она и сама это поняла там, на природе, где нужно было много сил тратить даже на то, чтобы просто обойти по периметру все местные красоты.
После того, как супруги вернулись домой, Надежде с каждым днём становилось только хуже.
Павел как-то поймал себя на мысли, что больше не ждёт с нетерпением очередного возвращения жены из больницы. Потому что оттуда домой приходил совсем другой человек. Чужой. Не его Надя.
И если первое время он ждал, что всё изменится, и жена, полечившись, вернётся к себе прежней, станет той же энергичной и жизнелюбивой, как и раньше, то теперь отчаялся. Павел понял, что ждать больше не нужно. Бесполезно.
Исхудавшая и измученная бесконечными химиями, Надя не только плохо выглядела, от неё теперь исходил запах, которого Павел боялся.
Он стал задерживаться на работе, частенько засиживался с мужиками за бутылочкой, чего никогда раньше не было. Павла не тянуло больше домой. Там его одолевала тяжёлая тоска.
Он пришёл к неутешительному для себя выводу — когда Надя находилась в больнице на очередном лечении, ему одному дома было гораздо лучше, чем рядом с ней.
Да, Павел понимал, что это малодушие, но ничего не мог с собой поделать. Рядом с больной женой он каждую минуту думал о том, как быстротечна челевеческая жизнь.
Как она до обидного коротка! И что он сам тоже смер.тен. И с ним в любой момент может приключиться всё, что угодно.
От этих мыслей хотелось бежать — в жизнь, в праздник, в водоворот людской живой энергии. К здоровым и смеющимся людям.
А потом Павел стал замечать, что смотрит с интересом на других женщин. Молодых, красивых, манящих своей женственностью. Да, он оправдывал себя тем, что просто смотрит, просто любуется. Он не предаёт этим свою больную жену. Так он думал. И почти верил себе.
А недавно у Павла появилась другая женщина. Как это произошло, он и сам не мог бы себе объяснить. Но что случилось, то случилось.
Зоя работала диспетчером на их предприятии. Была молодой и одинокой. После недавнего развода воспитывала одна дочку пяти лет. Именно она стала инициатором их первой встречи. Она намекнула, а Павел не отказался.
Возвращаясь домой после очередной встречи с Зоей, где мужчина вновь оживал и чувствовал вкус к жизни, он оправдывал себя тем, что это временно. Помутнение рассудка. Что так ему легче и проще пережить ту боль, что жила в душе.
Он убеждал себя — всё это можно забыть, сделать вид, что ничего и не было вовсе. Но обмануть себя не получалось. Его вновь и вновь тянуло к Зое.
А потом и вовсе произошло ужасное. Однажды, после очередного возвращения с лечения жены домой, он подумал — лучше бы она уже уме.рла. Да, именно так он захотел. Невозможно больше было терпеть эту нескончаемую пытку.
Сейчас он сидел у постели жены и ничего не чувствовал, кроме одного. Ему больше не хотелось сюда приходить. Никогда, ни разу больше. И чтобы больная и иссохшая женщина, источающая этот отталкивающий, чужой запах, больше никогда не возвращалась в их дом, в его жизнь. Эта женщина, его жена, делала Павла несчастным. И он знал, кто ему поможет забыться. Сделает его хотя бы на несколько часов таким, каким он был прежде.
Он встал, потоптался возле. Собрался уходить. Не смотрел в глаза Наде.
»Наверное, уже скоро… Отпустила бы ты меня. Освободила бы», — глядя поверх жены, на стену, проговорил он про себя.
И Надя как будто прочитала его мысли. Павел даже вздрогнул, когда услышал её слова.
— Ты, Паша, не ходи сюда больше. Не надо… Тяжело мне расставаться с тобой каждый раз. Да и тебе, видно, тоже… Вот скоро вернусь домой, там и пообщаемся. А сюда не ходи. Карантин у нас. Не ходи…
Жена смотрела на него так, как смотрят в последний раз. Она всё поняла. И сейчас прощалась с ним.
Отпустила своего любимого Пашу. Отпустила, как он того и хотел.
А через три дня Павлу позвонили из больницы и сообщили о том, что его жены больше нет.
