— Ты просто бросаешь нас? — В голосе Владимира звенела обида. — После стольких лет?
Татьяна устало смотрела в окно. За стеклом моросил мелкий осенний дождь, размывая очертания деревьев во дворе. Она давно готовилась к этому разговору, но легче от этого не становилось.
— Я не бросаю. Я ухожу, чтобы начать жить, — она старалась говорить спокойно, хотя внутри всё дрожало. — Пятнадцать лет я тянула всё на себе. Дом, работу, тебя, Настю, твою маму… Я больше не могу.
— Но я же инвалид! — В его голосе прорезались истеричные нотки. — Как ты можешь так поступать?
Вот оно. Главный козырь, — подумала Татьяна. За пятнадцать лет брака она слышала эту фразу сотни раз. Когда нужно было работать сверхурочно, чтобы оплатить ипотеку.
Когда не могла поехать на море с дочкой, потому что все деньги уходили на лечение. Когда пыталась заикнуться о своей усталости.
— Володя, ты прекрасно знаешь, что можешь работать. У тебя есть удалённая работа, неплохая зарплата. Ты не прикован к постели. Просто… — она запнулась, подбирая слова, — просто тебе удобно, чтобы я всё решала.
В прихожей хлопнула дверь. Настя. Вернулась из школы.
— Мам, пап, я дома! — звонкий голос дочери, такой родной и любимый, отозвался болью в сердце.
— Мы на кухне, — отозвалась Татьяна, незаметно смахивая слезу.
Настя влетела на кухню, бросила рюкзак на стул и замерла, почувствовав напряжение.
— Что случилось?
— Мама нас бросает, — желчно произнёс Владимир.
Татьяна поморщилась. Как же она устала от этих манипуляций.
— Что? — Настя перевела взгляд с отца на мать. — Как это бросает?
— Я переезжаю в другую квартиру, — спокойно ответила Татьяна. — Мы с папой расстаёмся.
— Но… почему? — в голосе дочери звучало искреннее недоумение.
Как объяснить шестнадцатилетнему подростку то, что копилось годами? Татьяна помнила себя в этом возрасте. Максимализм, уверенность, что всё должно быть правильно и по справедливости.
— Потому что я устала, солнышко. — Она протянула руку к дочери, но та отшатнулась.
— Устала от нас? От меня? — В глазах Насти блеснули слёзы.
— Нет, что ты! — Татьяна шагнула к дочери, но та выставила руки перед собой, словно защищаясь.
— Ты эгоистка! — выкрикнула Настя. — Думаешь только о себе!
Она схватила рюкзак и выбежала из кухни. Через минуту хлопнула дверь её комнаты.
Татьяна тяжело опустилась на стул. Она знала, что будет тяжело, но реальность оказалась ещё хуже.
Пятнадцать лет назад
Они познакомились в офисе крупной риэлторской компании. Татьяна только начинала карьеру, а Владимир работал системным администратором. Она сразу обратила внимание на высокого симпатичного парня, который прихрамывал при ходьбе. Позже узнала — последствия аварии в юности.
Владимир красиво ухаживал. Дарил цветы, устраивал romantic surprises, как он их называл. Возил на концерты и в театры. Татьяна влюбилась в его ум, чувство юмора, в то, как он умел слушать и поддерживать разговор на любую тему.
Хромота его совершенно не смущала. Наоборот, казалось особенной чертой, делающей его ещё более привлекательным. Когда он сделал предложение, она без колебаний согласилась.
Первые проблемы начались после рождения Насти. Владимир стал жаловаться на усиление боли в ноге. Взял больничный. Потом ещё один. Начал работать удалённо. А потом совсем ушёл с работы.
— Я не могу целый день сидеть в офисе, — говорил он. — Нога не выдерживает.
Татьяна верила. Поддерживала. Взяла на себя дополнительные проекты. Благо в риэлторском бизнесе заработок зависел от личной активности.
Свекровь, Ираида Ильинична, переехала к ним «помогать с ребёнком» через полгода после рождения Насти.
— Как же Володенька один справится? — говорила она. — Ему же тяжело.
Татьяна не возражала. Действительно, помощь с маленьким ребёнком не помешает. Но очень быстро поняла, что помощь с ребёнком — это последнее, что интересует свекровь.
— Танечка, ты бы поменьше на работе задерживалась, — попеняла она как-то вечером. — Володенька весь день один. Ему внимание нужно, забота.
— Мама, а кто деньги будет зарабатывать? — устало спросила Татьяна, разогревая ужин.
— Ну как же можно так говорить! — всплеснула руками Ираида Ильинична. — Он же больной человек! Ты когда замуж выходила, знала, на что идёшь.
Татьяна промолчала. Действительно, знала. Только не думала, что «на что идёшь» окажется совсем другим, чем ей представлялось.
Настоящее время
— Значит, решила всё за всех? — голос Владимира вернул её в реальность.
— Я решила только за себя, — тихо ответила Татьяна. — Первый раз за пятнадцать лет.
— А как же моё лечение? Ты же знаешь, что без массажа…
— Володя, — перебила она, — у тебя есть медицинская страховка. Есть деньги на лечение. Ты зарабатываешь достаточно, просто привык, что я всё оплачиваю.
— Ты меня попрекаешь? — В его голосе появились знакомые обиженные нотки.
— Нет. Я констатирую факт. — Она встала. — Я сняла квартиру. Завтра перевезу свои вещи.
— А Настя? Ты о ней подумала?
— Конечно. Я буду помогать материально, буду видеться с ней, когда она захочет. Но жить буду отдельно.
В дверях кухни появилась Ираида Ильинична. Высокая, прямая, с убранными в строгий пучок седыми волосами.
— Что здесь происходит? — В её голосе звучал металл. — Почему Настенька плачет?
— Мама уходит от нас, — сообщил Владимир с видом оскорблённой добродетели.
— Что значит уходит? — Ираида Ильинична повернулась к невестке. — Ты в своём уме? А как же сын? Как же внучка?
— Я всё объяснила, — твёрдо сказала Татьяна. — Повторять не буду.
Она направилась к выходу из кухни, но свекровь схватила её за руку:
— Ты никуда не пойдёшь! Мы тебя не отпустим!
Татьяна медленно высвободила руку:
— Вы не можете меня не отпустить. Я не вещь. Я живой человек, который имеет право на свою жизнь.
— Какое право? — возмутилась Ираида Ильинична. — А обязанности? Ты же давала клятву — в болезни и в здравии!
— Да, давала. Но не давала клятву раствориться в чужих проблемах, забыв о себе.
В этот момент на кухню вбежала зарёванная Настя:
— Бабушка, можно я у тебя поживу? Не хочу оставаться с предательницей!
Татьяна почувствовала, как к горлу подкатывает ком. Она ожидала чего-то подобного, но всё равно было больно.
— Конечно, солнышко! — Ираида Ильинична обняла внучку. — Поживёшь у меня, пока твоя мать не одумается.
— Я не одумаюсь, — твёрдо сказала Татьяна. — Это не минутная блажь. Это обдуманное решение.
Она вышла из кухни, поднялась в спальню и начала собирать вещи. Самое необходимое она уже перевезла в съёмную квартиру, остались мелочи.
Внизу слышались голоса. Ираида Ильинична что-то горячо доказывала, Владимир вставлял реплики, Настя всхлипывала.
Как же я устала от этого цирка, — подумала Татьяна, складывая в сумку косметичку.
Три месяца спустя
Татьяна сидела в любимом кафе с Екатериной — начальницей и лучшей подругой. За окном падал снег, в зале играла приятная музыка, пахло кофе и свежей выпечкой.
— Как ты? — Екатерина внимательно посмотрела на подругу.
— Странно, — улыбнулась Татьяна. — Иногда накатывает тоска, особенно по Насте. Но чаще… чаще я чувствую облегчение.
— А дочь?
— Живёт у свекрови. Со мной не разговаривает. То есть, формально разговаривает — я же по-прежнему оплачиваю её репетиторов, кружки, одежду. Но… — Татьяна замолчала, подбирая слова.
— Обвиняет тебя?
— Да. В том, что бросила их с отцом. В том, что думаю только о себе. В том, что разрушила семью.
— А сама как думаешь?
Татьяна задумалась, помешивая ложечкой остывший кофе:
— Знаешь, я долго себя винила. Может, надо было потерпеть? Может, смириться? Но потом поняла — нет. Я не разрушила семью. Я спасла себя.
— От чего?
— От растворения в чужих проблемах. От роли вечной спасительницы. От жизни, в которой я существовала только как функция — зарабатывать деньги, решать проблемы, обслуживать чужие потребности.
Екатерина понимающе кивнула:
— И как тебе новая жизнь?
— Непривычно, — усмехнулась Татьяна. — Представляешь, я впервые за пятнадцать лет купила себе абонемент в фитнес-центр. Хожу на йогу. Читаю книги — просто так, для удовольствия.
— А работа?
— Стала продуктивнее. Когда не нужно постоянно решать чужие проблемы, появляется время и силы на свои проекты.
В этот момент телефон Татьяны завибрировал. На экране высветилось имя дочери. Сердце дрогнуло.
— Извини, — сказала она Екатерине, — я отвечу.
— Мам? — голос Насти звучал как-то странно. — Ты можешь приехать?
— Что случилось? — встревожилась Татьяна.
— Папа… У него обострение. Бабушка в панике, требует вызвать скорую. А он говорит, что всё нормально, просто нога разболелась.
Татьяна прикрыла глаза. Знакомый сценарий. Сколько раз она бросала всё и мчалась домой из-за таких «обострений»?
— Настя, у папы есть телефон лечащего врача. Пусть позвонит ему.
В трубке повисла тяжёлая пауза.
— Значит, не приедешь? — В голосе дочери появились знакомые обвиняющие нотки.
— Солнышко, послушай, — Татьяна говорила мягко, но твёрдо. — Папа взрослый человек. У него есть страховка, есть врачи. Если нужна срочная помощь — вызывайте скорую.
— Ты… ты просто… — Настя всхлипнула. — Тебе всё равно!
— Нет, милая. Мне не всё равно. Просто я больше не буду участвовать в этих манипуляциях.
— В каких манипуляциях? Папе плохо!
— Насть, — Татьяна вздохнула, — вспомни, сколько раз за последний год папе становилось плохо именно тогда, когда что-то шло не по его плану?
Дочь молчала.
— Подумай об этом, — мягко сказала Татьяна. — И ещё подумай вот о чём: почему бабушка в панике требует вызвать скорую, а папа говорит, что всё нормально?
В трубке послышался шум, приглушённые голоса.
— Мне пора, — быстро сказала Настя и отключилась.
Татьяна опустила телефон на стол.
— Всё в порядке? — спросила Екатерина.
— Да, обычный спектакль. — Татьяна отпила остывший кофе. — Раньше я срывалась, бежала, суетилась… А теперь просто наблюдаю со стороны.
— И как ощущения?
— Странные. Смесь вины и облегчения. — Она помолчала. — Знаешь, что самое удивительное? Когда я перестала реагировать на эти «кризисы», их стало меньше.
Полгода спустя
Весна в этом году выдалась ранняя и тёплая. Татьяна шла по улице, наслаждаясь солнечным днём. На душе было легко и спокойно.
За эти месяцы многое изменилось. Владимир, лишившись главного инструмента манипуляции, неожиданно начал меняться. Устроился на офисную работу — три дня в неделю. Записался на курсы переподготовки.
Настя… С Настей было сложнее. Обида и непонимание постепенно уступали место осторожному интересу. Они начали встречаться — сначала в кафе, потом дочь стала приезжать в гости.
Телефон завибрировал. Сообщение от Насти: «Мам, можно я сегодня у тебя переночую? Бабушка достала своими нравоучениями».
Татьяна улыбнулась. Наконец-то.
Вечером они сидели на кухне, пили чай с пирожными. Настя рассказывала о школе, о предстоящих экзаменах, о планах на будущее.
— Знаешь, мам, — вдруг сказала она, отставляя чашку, — я, кажется, начинаю понимать, почему ты ушла.
Татьяна молча ждала продолжения.
— Бабушка… она всё время говорит, как я должна себя вести, что должна делать, кем должна стать. А когда я не согласна, начинает давить на жалость, рассказывать, как ей тяжело…
— Знакомо, — кивнула Татьяна.
— И папа… — Настя замялась. — Он правда стал другим. Когда ты ушла, он сначала всё время жаловался и требовал внимания. А потом… потом как-то притих. И вдруг начал что-то делать. Даже работать пошёл.
— Иногда людям нужно остаться без поддержки, чтобы начать меняться, — тихо сказала Татьяна.
— А ты? — Настя подняла глаза на мать. — Ты изменилась?
— Да, — улыбнулась Татьяна. — Я научилась говорить «нет». Научилась думать о себе. Научилась жить своей жизнью, а не чужими проблемами.
— И ты… счастлива?
— Знаешь, — Татьяна задумалась, — наверное, да. Не той эйфорической радостью, как в юности. А спокойным, глубоким счастьем человека, который наконец-то стал собой.
Настя помолчала, рассматривая узор на чашке.
— Мам… — она запнулась. — А можно я буду чаще у тебя оставаться? Не насовсем, просто… иногда?
— Конечно, солнышко, — Татьяна почувствовала, как к горлу подкатывает ком. — Когда захочешь.
