— Помогала? — Маричка усмехнулась, и эта насмешка лишь сильнее разожгла гнев Александра. — Она «помогала» мне осознать, что я никуда не гожусь как мать, что из меня никудышная хозяйка и отвратительная жена? Это она «помогала», когда сливала мой суп в унитаз, заявляя, что он «сплошная химия»? Или когда пугала Данила тем, что от брокколи у него начнут выпадать волосы? А может, её помощь заключалась в том, чтобы перестирывать за мной постельное бельё, потому что я его якобы плохо прокипятила? Какую именно помощь ты имеешь в виду?
— Она просто человек старой закалки! Хотела как лучше! — выкрикнул Александр, размахивая руками. — А ты… Ты просто черствая и бессердечная…
— Я — рациональная, — холодно оборвала его Маричка. Она оставалась на месте, и её невозмутимость звучала страшнее любого крика. — Я оберегаю покой нашей семьи. И своё спокойствие тоже. Которое для тебя, похоже, ничего не значит. Я не позволю снова превратить наш дом в арену для скандалов. Я тебя предупреждала, Александр. Говорила ясно: следующий визит в таком формате невозможен.
— Но не так же! Не таким унизительным способом! — он схватился за голову обеими руками. — Господи… она ведь даже не позвонила… Ей сейчас должно быть ужасно стыдно и больно…
Александр судорожно вытащил телефон из кармана и начал набирать номер матери дрожащими пальцами. Маричка наблюдала за ним с ледяным интересом исследователя: будто смотрела на подопытного зверька в лаборатории. Первый гудок… второй… пятый… десятый… Ответа не последовало.
— Не отвечает… — растерянно произнёс он, уставившись на экран телефона. Попробовал снова. Потом ещё раз. Всё безрезультатно.
— Конечно нет, — с оттенком превосходства сказала Маричка. — Это типичная манипуляция: заставить тебя переживать и чувствовать себя виноватым. Сейчас она сидит где-нибудь в купе поезда с чаем и наслаждается эффектом своего ухода. Завтра утром позвонит вся в слезах – всё по давно знакомому сценарию.
— А если всё иначе?! — глаза Александра метались в панике. — А если с ней действительно что-то произошло?! Она одна на вокзале! Там могут ограбить или толкнуть… Вдруг ей стало плохо с сердцем?!
— У неё здоровье крепче нашего с тобой вместе взятого – ты же сам это знаешь, — отмахнулась Маричка спокойно. — Она всех нас ещё переживёт сто раз. Прекрати истерику уже наконец – ты ведёшь себя как подросток.
— Нет! Это ты ведёшь себя как чудовище! — прошипел он зло.
Из детской показался сонный Данило: тёр кулачками глаза и зевал.
— Папа… а вы чего ругаетесь? — спросил он тихо.
— Иди ко мне, зайчик… — Маричка поднялась со стула и мягко повела сына обратно к кровати. — Папа просто устал после тяжёлого дня.
Она уложила Данила спать, прочитала ему несколько страниц из книги вслух и вернулась на кухню спустя минут десять.
Александр сидел за столом с опущенной головой; руки обнимали виски словно обручем боли; тарелка остывшей пасты осталась нетронутой перед ним.
— Ты должна перед ней извиниться… — пробормотал он глухо сквозь зубы.
— Я? Перед ней? За что именно? За то что отстаиваю границы нашей семьи? Александр… это не я должна просить прощения. Это твоя мама должна была понять простую вещь: приезжать без договорённости да ещё и на неопределённый срок – это полное пренебрежение к элементарным нормам приличия!
— Но она же моя мать!
— А я твоя жена! И этот дом принадлежит нам обоим – это не проходной двор и уж точно не филиал её квартиры! – впервые за весь вечер голос Марички стал громче обычного…