Вам у нас понравится!
— Ганна, ты поговоришь с родителями? Я ведь просил.
Голос Дмитрия, обычно тёплый и ласковый, теперь звучал как старый мотор на холостом ходу — однообразный, зудящий и вызывающий внутреннее раздражение. Девушка сидела в кресле с раскрытой книгой, но уже добрых десять минут не могла продвинуться дальше одной страницы. Буквы скакали перед глазами, отказываясь складываться в осмысленные фразы. Она нарочито медленно перевернула страницу, громко шелестнув бумагой — жест, ясно дававший понять, что участвовать в разговоре она не намерена.
— О чём говорить, Дмитрий? О том, что мои родители, которые всю жизнь откладывали на спокойную старость, теперь должны внезапно изыскать несколько миллионов гривен, чтобы купить нам жильё? Мы уже это обсуждали.
— Не нам, а нашей будущей семье, — поправил он, приблизившись к её креслу и заглянув ей в лицо с обольстительной улыбкой. Он знал, как быть обаятельным, когда ему это было нужно, и именно это раздражало её сильнее всего. — Ганна, ну пойми, в этом есть смысл. Свадьба ведь уже скоро. Мои родители… они помогут, насколько смогут. Мама сегодня звонила — сказала, у них есть для нас особенный подарок.
Ганна оторвала взгляд от страницы. Она прекрасно знала, к чему всё идёт. Эта вступительная часть была ей знакома до мельчайших деталей. «Особенный подарок» от его родителей, Зои и Михаила, владельцев сети продуктовых магазинов «Колосок», всегда оказывался чем-то символичным и абсолютно бесполезным.
— И что же? — спросила она без тени интереса, внутренне готовясь к очередному разочарованию.
— Старинный сервиз! — с воодушевлением воскликнул Дмитрий. — Мама говорит, он ещё от её бабушки остался. На двенадцать персон. Представляешь? Это же настоящая семейная реликвия!
Ганна медленно закрыла книгу и положила её на стеклянный журнальный столик. Звук, с которым обложка коснулась поверхности, прозвучал резко и окончательно. Привычная атмосфера их съёмной квартиры — аромат кофе, мягкий свет торшера — мгновенно рассеялась, уступив место напряжённой тишине.
— Ты серьёзно сейчас, Дмитрий?
— А что такого? — он не уловил перемены в её тоне и продолжал улыбаться своей натренированной, располагающей улыбкой. — Это ведь ценная вещь, почти антиквариат.
Ганна встала с кресла. Хотя она была невысокой, сейчас, стоя перед ним с руками, скрещёнными на груди, казалась выше и увереннее. Она посмотрела ему прямо в глаза — в её взгляде не осталось ни капли прежнего тепла.
— Даже если мои родители решат подарить нам квартиру, что тогда с твоей стороны? Они собираются преподнести нам что-то ещё, кроме старого сервиза с трещинами? Или всё по-прежнему: бизнес есть, а денег — как не бывало?
Его улыбка медленно исчезла. Лицо стало серьёзным, он нахмурился — привычная реакция на любое замечание в адрес его семьи.
— Вот опять ты о деньгах. Я думал, между нами любовь, а не бухгалтерия. Ты становишься такой приземлённой, Ганна. Мои родители дарят нам символ, знак своего одобрения!
— Я? Приземлённая? — она шагнула к нему, и он инстинктивно отступил. — Хорошо. Давай взглянем на ситуацию иначе. Мои родители, по твоей логике, должны обеспечить нас жильём — основой для жизни. А твои? Они предлагают нам память о бабушке в виде сервиза с трещинами? Дмитрий, это не партнёрство. Это попытка твоей семьи присвоить меня, при этом полностью за счёт моих родителей.
Он хотел что-то ответить, снова начать говорить о любви и возвышенных чувствах, но она остановила его одним взглядом.
— Довольно. На сегодня разговор окончен. Мы к нему ещё вернёмся. Но в следующий раз — по моим условиям.
Следующие два дня они словно жили в разных мирах, случайно пересекающихся в пределах восьмидесяти квадратных метров их съёмной квартиры. Воздух между ними стал плотным и холодным, как туман в ноябре. Они молчали.