Дмитрий не раз предпринимал попытки завязать разговор — то о погоде, то о фильме, который он недавно посмотрел в одиночестве, — но каждый раз сталкивался с сухими, краткими ответами и, не найдя отклика, замолкал. Ганна передвигалась по квартире с отрешённой, почти беззвучной грацией. Она варила себе кофе, не обращая на него внимания, ужинала, не отрываясь от экрана ноутбука, и ложилась в постель, отворачиваясь к стене ещё до того, как он заходил в спальню. Это было не молчание обиды. Это было молчание подготовки. Она собирала внутренние ресурсы, продумывала тактику, выверяла каждую формулировку.
На третий вечер она его позвала. Он сидел в гостиной, бессмысленно переключая каналы на телевизоре, лишь бы заглушить гнетущую тишину.
— Дмитрий, подойди. Нам нужно обсудить кое-что.
Её голос, донёсшийся с кухни, был ровным и лишён всяких эмоций. Он вздрогнул. В этом спокойствии не было ни раздражения, ни упрёка — и именно это пугало сильнее всего. Он выключил телевизор и направился к ней. Ганна сидела за столом, перед ней стояла чашка с остывшим чаем. Она не смотрела на него — её взгляд был устремлён в тёмное окно.
— Я обдумала твоё… и твоих родителей… предложение, — начала она после заметной паузы. — И пришла к выводу, что ты был прав хотя бы в одном: к этому вопросу не стоит подходить с позиции чувств.
Дмитрий напрягся. Он ощутил себя студентом, застигнутым на экзамене строгим преподавателем. Молча он сел напротив.
— Давай переведём всё это на язык, который так любят в твоей семье. Язык деловых отношений. У нас с тобой есть совместный проект под названием «Семья». Чтобы он стартовал, нужны стартовые вложения. Как ты хочешь, мои родители предоставляют основной уставной капитал — квартиру. Это актив с реальной рыночной стоимостью. А твои родители, по их мнению, вносят… сервиз. Актив, имеющий исключительно символическое значение, и то — только для них.
Она говорила размеренно, отчётливо выговаривая каждое слово, словно зачитывала положения контракта. Дмитрий смотрел на неё и чувствовал, как внутри всё сжимается. Это была не его Ганна. Это была холодная, чужая женщина с ледяным взглядом.
— В деловой среде такое распределение долей не считается партнёрством, Дмитрий. Это называется поглощением. Причём враждебным. И за чужой счёт.
— Ганна, что ты говоришь? Какое поглощение? Мы же любим друг друга! Мы собираемся пожениться! — он сам услышал, как жалко прозвучал его голос.
— Любовь — это замечательно, — она наконец повернулась к нему, и в её взгляде не было ни капли тепла. — Но она не отменяет необходимости вести баланс. Так вот, моё встречное условие. Я поговорю со своими родителями. Возможно, они согласятся. Но только при одном условии.
Она сделала паузу, давая ему время осознать вес сказанного.
— Квартира будет оформлена исключительно на меня. Это станет моим личным и неделимым вкладом в наш совместный проект. Вложение со стороны моей семьи. А ты, Дмитрий… ты будешь жить там вместе со мной. В роли… скажем так, не самого значимого актива.
Он будто лишился воздуха. Дмитрий смотрел на неё и не мог вымолвить ни слова. Лицо заливало жгучее чувство унижения. «Не самый значимый актив». Это было не просто обидно — это стирало его как личность, как мужчину и как будущего супруга.
— Ты вообще слышишь себя? Актив? Ты меня активом назвала?
— Я хочу, чтобы ты передал это дословно своим родителям — Зое и Михаилу. Моё официальное встречное предложение. Пусть оценят его с точки зрения своей деловой логики. А потом сообщи мне их ответ.
Она поднялась из-за стола, взяла чашку и молча направилась к раковине. Разговор был завершён. Без крика, без споров — она просто выставила счёт и теперь ждала ответа: будет ли он оплачен.
Он вернулся домой поздно вечером — за окном давно сгущалась ночь, а город уже сиял огнями фонарей и оконных витрин. Ганна услышала резкий скрежет ключа в замке — с такой злой силой он никогда раньше не поворачивал его в замочной скважине. Тяжёлые шаги по коридору, глухой звук ключей о полку — всё это было чуждо ему самому.