Это простое слово ударило Марию сильнее, чем любая пощёчина. Оно прозвучало настолько неуместно, настолько абсурдно в данной ситуации, что у неё на мгновение перехватило дыхание. Александр сидел напротив с тем же выражением искреннего недоумения и ждал ответа. Он действительно не осознавал, что только что одной фразой перечеркнул память об Ульяне, их совместные мечты, её доверие — всё сразу. Он просто взял и свёл всё важное для неё к банальному вопросу о жадности.
Мария медленно выпрямилась на стуле. Кухонный стол, ещё минуту назад бывший центром их маленького мира, теперь казался границей между двумя противоборствующими сторонами. Аромат еды внезапно стал приторным и вызывал отвращение.
— А какое отношение твоя сестра имеет к деньгам, которые мне оставила Ульяна? Она мне кто? Почему я должна покупать ей машину на эти средства, Александр?!
Имя прозвучало из её уст так, будто она впервые слышала его и пыталась запомнить. Это было не вопросительное «Александр?», а утверждение — как точка в конце предложения. В конце их прежней близости.
До него начало доходить. Не суть сказанного ею — нет. До него дошло лишь то, что его «блестящая» идея встретила отпор. Его лицо налилось краской.
— Мария, ты чего заводишься? Мы ведь семья! Александра — моя сестра, значит и тебе как родная! Зачем такой тон? Я же не прошу тебя отдать последнее! Мы хотим сделать ей приятное!
— «Мы»? — переспросила Мария с горькой усмешкой. — Не было никакого «мы». Было твоё решение, которое ты почему-то считал само собой разумеющимся для меня. Моя семья — это Ульяна! Она работала без отдыха на двух работах ради моего будущего! Она твою Александру даже в лицо ни разу не видела! Это её деньги! Понимаешь? Её! Не твои и даже не наши общие для того чтобы тратить их направо и налево!
Котлета на его тарелке остывала под плёнкой застывшего масла. Вечер был окончательно испорчен.
— Вот как… — протянул он с укором в голосе. — Значит так: когда речь идёт об ипотеке или новой квартире — это «наши» деньги; а когда моей сестре помочь надо — сразу становятся «твоими» и «бабушкиными»? Не ожидал от тебя такой мелочности… такой жадности.
Слово снова повисло в воздухе: жадность. Теперь оно прозвучало уже как обвинение. И этого хватило, чтобы остатки самообладания покинули Марию окончательно.
— Жадность?! — рассмеялась она резко и зло. — Ты называешь это жадностью?! А я называю это попыткой воспользоваться чужим добром! Ты ведёшь себя как нахлебник, Александр! Хочешь решить проблемы своей сестры за мой счёт и при этом выглядеть великодушным героем! Легко быть щедрым за чужие средства, правда? Может быть нам ещё ремонт твоим родителям оплатить? Раз уж деньги есть!
Он вскочил со стула так резко, что стакан с компотом опрокинулся на скатерть. Тёмная жидкость растеклась по белой ткани уродливым пятном.
— Ты совсем спятила?! Моих родителей сюда приплетать не надо! Я всего лишь хотел поступить по-человечески! А ты всё свела к деньгам да упрёкам!
— Так это и есть деньги! — выкрикнула она в ответ, тоже поднимаясь со стула. — Это не просто купюры из банка Украины! Это годы жизни Ульяны! Это наш будущий дом! А ты хочешь пустить их на прихоть своей инфантильной сестрицы!
Они стояли друг напротив друга через стол с остывшим ужином между ними – последним символом спокойствия в этом доме. Кухня превратилась в арену боя без правил. И оба понимали: первый удар уже нанесён – назад дороги нет.
Их голоса ещё звенели в воздухе эхом недавнего взрыва эмоций и постепенно стихали вместе с пылью после бури словесной войны. Александр тяжело дышал; грудь ходила ходуном от напряжения; он всё ещё стоял над столом с опущенными руками и смотрел на пятно от компота так пристально, словно оно подтверждало её неправоту.
Он ждал продолжения: новых обвинений или слёзного монолога… Но Мария молчала.
Она медленно опустилась обратно на стул – плавно и отчуждённо – словно наблюдала за происходящим со стороны чужими глазами человека вне этой сцены конфликта…