Она взглянула на Александра, и в её глазах больше не было ни злости, ни боли. Там поселилось нечто куда более пугающее — холодное, отстранённое любопытство. Так смотрит учёный на насекомое, приколотое к бархатной подложке. Она внимательно рассматривала его лицо, перекошенное от ярости и покрасневшее от напряжения, его стиснутые кулаки, позу человека, загнанного в угол. Перед ней стоял уже не супруг — а чужой ей человек, неприятный и незнакомый.
— Ну что теперь? Молчание выбрали? — наконец пробормотал он. Давящая тишина звучала громче любого крика.
Мария слегка наклонила голову вбок.
— А о чём говорить? Всё уже сказано. Я услышала тебя.
Эти слова только сильнее разозлили его. Её невозмутимость казалась ему издевательской. Он жаждал конфликта, эмоций, спора — чтобы можно было одержать верх: авторитетом или настойчивостью. Но она попросту исключила его из разговора — вынесла решение и закрыла вопрос. Он ощутил, как теряет опору под ногами. В этом противостоянии он терпел поражение. Тогда он прибегнул к последнему средству — тому самому приёму, к которому обращаются лишь тогда, когда собственные доводы исчерпаны: решил привлечь союзника.
— Понятно всё с тобой… — процедил он сквозь зубы и вытащил из кармана телефон. — Бессмысленно с тобой говорить. Есть люди, которые меня поймут.
Он торопливо начал нажимать на экран дрожащими пальцами. Мария наблюдала за этим с тем же ледяным спокойствием. Она уже знала наверняка, кому он звонит. Это был его последний козырь для особых случаев: подключить «тяжёлую артиллерию» — Галину.
— Привет, мам… Да нет-нет… не сплю ещё… — он отошёл к окну и инстинктивно повернулся к Марии спиной, словно выстраивая фронт против неё вместе с матерью. — Мы тут с Марией немного поговорили… Да-да… Я вот что хотел сказать… Помнишь про день рождения Александры? Я тут подумал…
Мария не вслушивалась в слова мужа: она слышала их раньше во время других стычек помельче. Узнавала эту интонацию обиженного ребёнка и тонкую манипуляцию фактами: когда смысл чужих слов намеренно перевирается ради нужного эффекта. Она смотрела на его спину, напряжённые плечи и размахивающую рукой фигуру мужчины, жалующегося матери на собственную жену.
— …Ты представляешь? Она говорит: Александра недостойна! Что деньги только её! Меня чуть ли не нахлебником обозвала! Прямо так и сказала… Что я посягаю на чужое…
В этот момент у Марии всё окончательно сложилось в единую картину: это был не просто эмоциональный всплеск супруга — это отражение позиции всей его семьи. Они были единым организмом со своими внутренними правилами и интересами; а она оставалась чужой деталью в этом механизме — полезной лишь своим наследством. Сейчас этот семейный альянс в лице мужа и Галины решал между собой судьбу «ресурса». Мужчина, которому она доверилась когда-то как спутнику жизни и партнёру по будущему, прямо сейчас превращался перед её глазами в сына своей матери — жалующегося на непокорную жену.
Он продолжал говорить ещё несколько минут, кивая словам собеседницы из трубки. Мария больше не смотрела на него; её взгляд остановился на остывшей котлете в тарелке перед ней. Ужин, который она готовила с теплом и заботой для двоих людей близких друг другу… теперь казался ей издевкой над чувствами.
Не говоря ни слова, она поднялась из-за стола и взяла обе тарелки – свою и Александра – затем молча высыпала их содержимое в мусорное ведро. Глухой звук упавшей еды заставил мужчину обернуться.
— …Да-да… мамочка… я ещё поговорю с ней потом… Ладно… пока… — поспешно бросил он в трубку перед тем как завершить звонок.
Развернувшись обратно к жене с выражением уверенности на лице – уверенности человека получившего поддержку извне – он шагнул вперёд со словами:
— Мама просто шокирована твоим поведением! Она говорит ты вообще не понимаешь сути настоящей семьи! Что нужно…
Он замолчал на полуслове: Мария без единого комментария повернулась и вышла из кухни прочь настолько спокойно и решительно, что Александр растерялся от неожиданности этого жеста молчаливого протеста вместо ожидаемых слёз или упрёков…