Тяжёлый запах дешёвого табака так глубоко впитался в кухонные шторы, что никакая стирка уже не могла его вывести. Марьяна поморщилась, переступая порог помещения, которое когда-то было центром их домашнего уюта, а теперь служило спальней для её мужа и временным укрытием для неё самой — местом, где можно было на несколько минут спрятаться от шума и суеты. Хотя на часах только пробило семь утра, по квартире уже разносился звук шаркающих тапок: «хозяин» проснулся.
Марьяна наполнила чайник водой, стараясь не шуметь, чтобы не потревожить Богдана, спавшего на узком диванчике. Муж лежал свернувшись калачиком, поджав ноги — в свои сорок пять лет он был вынужден ютиться без полноценной кровати даже в собственной трёхкомнатной квартире.
Из ванной донёсся хлопок двери и шум воды. Женщина тяжело вздохнула и перевела взгляд на унылый осенний пейзаж за окном. Уже три года их жизнь напоминала бесконечный кошмар без просвета.
Всё началось с того злополучного вечера, когда на пороге появился Ярослав — старший брат Богдана. Он выглядел измученным и растерянным: мятая одежда, спортивная сумка с торчащим рукавом рубашки и глаза полные слёз. Его брак с Анастасией — властной и громогласной женщиной — рухнул в одно мгновение. Она выставила его из квартиры, поменяла замки и подала документы на развод.
— Богдан, Марьяна… пустите меня хоть на пару дней переночевать… — пробормотал он тогда в прихожей, переминаясь с ноги на ногу. — Мне просто негде голову приклонить. Сейчас работу найду получше, сниму жильё и съеду. Честно-честно.
Богдан не смог отказать родному брату — слишком уж мягким был человеком. Марьяна тоже согласилась, хотя внутри всё протестовало против этого решения. Ну как выгонишь человека зимой? Тем более квартира просторная — три комнаты вроде бы позволяют.
— Я тут временно перекантуюсь… — сказал он тогда. Но вот уже третий год как «временно» стало постоянным.
Сначала всё выглядело вполне прилично: Ярославу отвели самую большую комнату — гостиную. Дети — двенадцатилетний Данил и семилетняя Маргарита — делили одну детскую; спальня родителей оставалась нетронутой территорией. Первое время гость вел себя тихо: уходил рано утром, возвращался поздно вечером, питался своими пельменями и благодарил за каждый жест внимания.
Но «временные трудности» затянулись надолго. С работой у Ярослава всё никак не складывалось: то начальник деспотичный попадётся, то зарплата нелегальная или график неудобный… Зато дома он обустраивался с удивительной скоростью.
Изменения происходили настолько постепенно, что Марьяна с Богданом даже не заметили момента превращения гостя в полноценного жильца. Через месяц после переезда Ярослав завёл разговор о регистрации по месту жительства.
— Богданчик… ну мне же для работы нужно… без прописки никуда не берут… сделай временную хотя бы… тебе-то что стоит? Мы же братья…
Марьяна была категорически против: внутренний голос буквально кричал ей остановиться. Но Богдан уступил под давлением родственных чувств и жалости к брату: оформили временную регистрацию сначала на полгода… потом продлили ещё раз.
С появлением отметки в паспорте у Ярослава словно выросли крылья уверенности… а вместе с ними пришла наглость. В гостиной стали появляться его вещи: сначала старенький письменный стол («Мне же нужно где-то резюме писать»), затем потрёпанное кресло с мусорки («Я сам его перетянул!»), потом огромный шкаф по объявлению за копейки…
Комната постепенно превращалась в его личную территорию со своими правилами: телевизор теперь показывал только те каналы, которые нравились ему; если дети хотели посмотреть мультфильмы — дядя принимал страдальческое выражение лица и жаловался то на головную боль, то на важные новости по телевизору.
— Ярослав… может быть ты всё-таки начнёшь искать себе жильё? — осторожно заговорила как-то Марьяна спустя полгода после переезда брата мужа. — Мы ведь договаривались всего на пару месяцев…
Ярослав театрально приложил руку к груди:
— Марьяна! Ты серьёзно? Хочешь меня выгнать? Куда я пойду? На улицу? Сейчас у меня сложный период жизни… я только-только начал вставать на ноги… Не ожидал от тебя такой холодности…
Богдан тогда выступил в защиту брата и обвинил жену в бессердечии… Она промолчала тогда… проглотила обиду…
А потом случился переломный момент.