Целую неделю Галина кропотливо вязала свитер для будущего внука. В её глазах малыш не имел никакого отношения ни к ссоре, ни к её собственным ошибкам. Странное дело — но именно мысли о ребёнке согревали душу. В тот день, когда она решилась на первый шаг к примирению, Галина испекла пирог. Всё аккуратно упаковала и даже написала короткую записку на обрывке бумаги — как в те времена, когда Мирон ещё учился в школе: «Если ты захочешь, я рядом. Всегда. Мама».
Она отнесла всё к квартире молодых и просто оставила у двери. Позвонив в звонок, сразу развернулась и пошла прочь, не дожидаясь ответа. Спускаясь по лестнице, впервые за долгое время ощутила слабую надежду: может быть, не всё ещё потеряно. Особых иллюзий она не питала — была готова признать свою вину и принять то, что сама же отдалила от себя и сына, и его жену.
Телефон зазвонил вечером — как раз тогда, когда Галина почти смирилась с мыслью о молчании в ответ. На экране высветилось родное имя: Мирон. Сердце забилось чаще, а пальцы дрожали, когда она нажимала кнопку «ответить».
— Мам, спасибо за пирог… — голос звучал спокойно: без обвинений, но и без прежнего тепла. — Полина попробовала — сказала вкусно. И… просила передать благодарность за свитер. Она расплакалась… правда.
Галина застыла на месте. Слова будто застряли где-то между горлом и сердцем. Она никак не ожидала такой реакции от Полины… Думала ведь совсем иначе: что та проигнорирует подарок или вовсе запретит Мирону общаться с ней.
— Передай ей… скажи… я не хотела быть злой… — прошептала Галина еле слышно. — Я просто боялась потерять тебя… А теперь понимаю: это я сама всё разрушила…
На том конце повисло молчание. Потом Мирон ответил мягко:
— Мам… ты ничего не теряла… Просто перестань бороться со всеми подряд… Полина тебе не враг… Она переживает за нас обоих… Честно? Я бы сам тебе не позвонил… если бы она меня не подтолкнула…
Галину это по-настоящему удивило. Как могла та самая Полина — которой она наговорила резких слов и которую так несправедливо осудила — вдруг принять её жест примирения? Не только принять пирог, но ещё и расплакаться из-за свитера?
Она снова и снова прокручивала это у себя в голове, словно пытаясь примерить чужую доброту на себя саму. Внутри поднималось странное чувство: смесь растерянности и уважения.
«Умеет прощать… Не такая уж простушка, как я думала», — с лёгкой усмешкой подумала Галина, опускаясь на край кровати. — «Может быть… у неё просто сердце шире моего?..»
И вдруг стало мучительно стыдно — перед Полиной прежде всего… но также перед собой.
В этот момент Галина ясно поняла: всё это время она воевала вовсе не с Полиной… а со своими страхами и тревогами. Её пугало одно лишь предположение: что её забудут или заменят кем-то другим в жизни сына.
Но никто даже не пытался вытеснить её из этой жизни.
Полина просто стала частью нового этапа для Мирона.
И если Галина действительно хочет остаться рядом с ним – ей придётся это принять всем сердцем.