Ганна торопилась. Условная свобода всё ещё ощущалась зыбкой, словно лёд, готовый треснуть под ногами. Автобус, набитый вечерними пассажирами, гудел и вибрировал, как потревоженный улей. Она вцепилась в поручень и мысленно уже была дома: чашка горячего чая, мягкий плед и долгожданная тишина. Впервые за три года — настоящая тишина, без звона решёток и чужих голосов за стеной.
На одной из остановок в салон с трудом протиснулась Тамара. Сутулая фигура в поношенном пальто, лицо — сеть глубоких морщин: казалось, она несёт на себе груз целого мира. Не раздумывая ни секунды, Ганна поднялась.
— Присаживайтесь, — предложила она и указала на своё место.
Тамара взглянула на неё. Её глаза были странными — мутными, как замёрзшая вода в пруду. Она медленно кивнула и опустилась на сиденье, пробормотав что-то едва различимое в знак благодарности. Ганна отошла к окну, но вдруг ощутила ледяное прикосновение к запястью. Она вздрогнула и обернулась. Тамара всё так же сидела на месте, но её рука — сухая и холодная до онемения — сжимала руку Ганны мёртвой хваткой.
— Ты ведь не просто так вышла отсюда? — прошипела старуха голосом низким и чужим её внешности.
Ганна попыталась вырвать руку из цепкой хватки, но пальцы лишь сильнее впились в кожу. Сердце застучало громче от страха. Вокруг толкотня и гул разговоров — никто ничего не замечал.
— Я… я не понимаю вас… — прошептала Ганна дрожащим голосом.
— Ошибаешься, Ганна… — Тамара наклонилась ближе; от её дыхания веяло сыростью подвала и чем-то металлическим. — Ты дала слово. Ты обязана выполнить его.
Ганна застыла на месте. Перед глазами всплыл тот день в исправительном учреждении: тёмный угол библиотеки, где она шептала отчаянные слова в пустоту ради освобождения любой ценой. Тогда ей показалось: тень будто шевельнулась… Но она решила списать это на усталость или воображение. А теперь…
— Я… я ничего не обещала… — прошептала она срывающимся голосом.
Тамара усмехнулась широко, обнажив жёлтые зубы с неровными краями…