Тамара усмехнулась, обнажив кривые, пожелтевшие зубы. — Все вы так говорите. Но обещанное нужно исполнить. Сегодня ночью. У перекрёстка. Жду тебя.
Её пальцы отпустили так же внезапно, как и вцепились. Автобус остановился, двери распахнулись, и Тамара, не бросив взгляда на Ганну, вышла и растворилась в потоке прохожих. Ганна осталась стоять на месте, потирая запястье — на коже проступили алые следы, будто её коснулось пламя.
Этой ночью сон не пришёл к ней. Она лежала без движения, уставившись в потолок и стараясь убедить себя в том, что встретила просто нервную пожилую женщину. Но внутри всё сжималось от тревоги, а углы комнаты казались наполненными сгущённой тьмой. Когда часы пробили полночь, она вспомнила о перекрёстке — всего два квартала от её дома: старый фонарь там мигал неровным светом, словно моргнул ей.
Она не решилась выйти. Плотно закрыв окна и включив все источники света в доме вместе с телевизором, девушка попыталась отгородиться от страха. Однако около часа ночи лампы замигали и погасли одна за другой. Экран телевизора почернел. Тишина стала липкой и тяжёлой — будто сама ночь обволакивала стены.
И тогда послышались шаги — глухие и неторопливые — прямо за дверью.
— Ты дала слово… — прошептал чей-то голос сквозь темноту, и ледяные пальцы вновь сомкнулись на её запястье — хотя рядом никого не было.
Ганна закричала изо всех сил, но звук словно растворился во мраке. Утром соседи обнаружили входную дверь распахнутой настежь. В квартире всё было на своих местах: ни следов борьбы, ни беспорядка. Только на запястье девушки — той самой Ганны, которую больше никто не видел — остался след: будто ожог от холода чужого прикосновения.
А у того самого перекрёстка под мигающим фонарём люди начали замечать Тамару в поношенном пальто — она стояла неподвижно и шептала что-то невнятное в пустоту.
Ганна пришла в себя среди кромешной тьмы. Голова гудела так сильно, словно по ней ударили чем-то тяжёлым; запястье ныло тупой болью. Она лежала на холодной жёсткой поверхности с запахом сырости и плесени. Руками она ощупала под собой шероховатую текстуру: то ли камень старого фундамента, то ли потрескавшийся бетонный пол.
Вокруг царила тишина — но не привычная домашняя тишина ночи; это была плотная звенящая пустота с давящей тяжестью воздуха…