Боль пронзила, словно лезвие. Но я тогда лишь сжала губы: пусть так. Мы ведь копим, у нас есть счёт, скоро оформим ипотеку. Всё равно уйдём.
Но уйти мы не успели.
Весной Галина сильно заболела. Сначала чувствовала усталость, потом попала в больницу. Диагноз оказался страшным — рак. Я ухаживала за ней: кормила, сопровождала на обследования. Кристина наведывалась редко — «дела, милая, дела». Богдан работал без передышки. Всё легло на мои плечи.
Когда свекровь вернулась домой, она уже почти не вставала с постели. Мы сидели рядом, и вдруг она прошептала:
— Мария, спасибо тебе… я знаю, ты не чужая… ты всё помнишь?
Я кивнула, не сразу поняв смысл её слов.
Через неделю её не стало.
Похороны прошли в спешке и слезах. Кристина взяла организацию на себя: заказ венков, встреча гостей… Я подумала тогда — может быть, она и правда не такая уж плохая? Но всё изменилось после визита к нотариусу.
Квартира — тот самый дом, где мы прожили восемь лет — оказалась переоформлена. Галина оформила дарственную за месяц до смерти — всё отошло Кристине.
Я сидела за столом у нотариуса и чувствовала внутренний разрыв.
— Как это — подарена? Когда? Почему?
Кристина равнодушно пожала плечами:
— Мама так решила. Ты же ей не родная, Мария. Мы с Богданом её дети. Но квартира теперь моя, да. Потом помогу тебе чем-нибудь — не волнуйся.
Улыбнулась легко — будто речь шла о новой блузке, а не о последней воле матери.
Дома Богдан молчал.
— Ты знал об этом? — спросила я тихо.
Он отвёл взгляд:
— Да… Мама сказала: так будет правильно. У нас ведь будет своё жильё…
С того момента я поняла: «у нас» больше нет и быть не может.
Через месяц мы съехали. Сняли однокомнатную квартиру на окраине города; я устроилась на две работы: днём работала в библиотеке, вечером занималась репетиторством. Со временем Богдан стал приходить всё позже… А потом просто собрал вещи и ушёл.
— Так будет лучше для всех… — сказал он негромко. — Я устал от конфликтов.
— А Кристина?..
— Она здесь ни при чём…
Но я-то видела его взгляд при ней: как он слушает каждое слово; как её голос стал продолжением материнского влияния… Он вернулся туда – к семье своей крови. Не по любви – по привычке быть рядом с теми же корнями. Мне там места больше не было.
Прошло два года. Я одна растила сына и откладывала гривну к гривне в свой маленький запас «на будущее». Иногда ночью вспоминался тот дом – запах выглаженного белья, старый фикус у окна и тяжёлый шёлковый плед свекрови…
И думала: зачем всё это было?