Голос Владимира за дверью прозвучал необычно решительно, почти официально. Я отложила книгу и направилась в прихожую, поправляя волосы на ходу.
Тревога уже прочно засела где-то в районе солнечного сплетения. На пороге стоял сын, а за ним — высокий мужчина в строгом пальто. Незнакомец держал в руках дорогой кожаный портфель и внимательно, с холодной оценкой, смотрел на меня.
Так обычно смотрят на предмет, который собираются либо приобрести, либо выбросить.
— Можно войти? — спросил Владимир, даже не пытаясь улыбнуться.
Он вошёл в квартиру словно хозяин, которым, судя по всему, уже себя ощущал. Незнакомец последовал за ним.
— Познакомься, это Александр Петрович, — бросил сын, снимая куртку. — Он врач. Просто поговорим. Я беспокоюсь о тебе.
Слово «беспокоюсь» прозвучало как приговор. Я устремила взгляд на этого «Александра Петровича».
Седина у висков, тонкие, сжатые губы, уставшие глаза за стеклами модных очков. И что-то до дрожи знакомое в том, как он слегка наклонил голову набок, изучая меня.
Сердце свело узлом и упало вниз.
Александр.
Сорок лет стерли его черты, покрыли их патиной возраста и чужой, незнакомой мне жизни. Но это был именно он.
Мужчина, которого я когда-то безумно любила и с такой же яростью вычеркнула из своей жизни. Отец Владимира, который так и не узнал о существовании сына.
— Добрый день, Тамара Сергеевна, — произнёс он ровным, хорошо поставленным голосом психиатра. Ни один мускул не дрогнул в его глазах. Он не узнал. Или сделал вид, что не узнал.
Я молча кивнула, чувствуя, как ноги онемели. Мир сузился до одной точки — его спокойного, профессионального лица.
Сын привёл в дом человека, чтобы отправить меня в психушку и забрать квартиру, а этот человек — его собственный отец.
— Пройдём в гостиную, — мой голос прозвучал удивительно спокойно. Я сама едва себя узнала.
Владимир сразу начал излагать суть дела, пока «врач» внимательно осматривал комнату.
Сын говорил о моей «неадекватной привязанности к вещам», о «нежелании принимать реальность», о том, что мне трудно одной в такой просторной квартире.
— Мы с Ольгой хотим помочь, — вещал он. — Купим тебе уютную студию рядом с нами. Будешь под присмотром. На оставшиеся деньги сможешь жить, ни в чём не нуждаясь.
Он говорил обо мне так, словно меня здесь не было. Как будто я — старый шкаф, который пора вывезти на дачу.
Александр, или теперь уже Александр Петрович, слушал, время от времени кивая. Затем он обратился ко мне.
— Тамара Сергеевна, вы часто разговариваете с покойным мужем? — его вопрос ударил под дых.
Владимир опустил глаза. Значит, это он рассказал. Моя привычка порой вслух комментировать что-то, обращаясь к фотографии отца, в его руках превратилась в симптом.
Я перевела взгляд с испуганного лица сына на непроницаемое лицо его отца. Холодная ярость вытеснила шок.
Они оба смотрели на меня, ожидая ответа. Один — с жадным нетерпением, другой — с клиническим любопытством.
Ну что ж. Игры захотели? Получите игры.
— Да, — ответила я, глядя прямо в глаза Александру. — Говорю. Иногда он мне даже отвечает. Особенно когда речь заходит о предательстве.
На лице Александра не дрогнул ни один мускул. Он только сделал короткую пометку в блокноте.
Этот жест говорил больше любых слов. «Пациентка агрессивно реагирует на вопросы, подтверждая защитную реакцию. Проекция чувства вины». Я почти видела эту строчку, аккуратно выведенную его врачебным почерком.
— Мам, ну что ты такое говоришь? — занервничал Владимир. — Александр Петрович хочет помочь. А ты колешься.
— Помочь в чём, сынок? Помочь освободить для тебя жилплощадь?
Я смотрела на Владимира, испытывая внутреннюю борьбу между жгучей обидой и желанием встряхнуть его, закричать: «Очнись! Посмотри, кого ты привёл!». Но молчала. Раскрыть карты сейчас означало проиграть.
— Это не так, — он покраснел, и этот румянец стыда был единственным доказательством того, что в нём ещё осталось что-то человеческое. — Мы с Ольгой беспокоимся. Ты совсем одна. Заперлась здесь со своими… воспоминаниями.
Александр поднял руку, мягко останавливая его.
— Владимир, позвольте мне. Тамара Сергеевна, скажите, а что именно вы считаете предательством? Это важное чувство. Давайте обсудим его.
Он смотрел на меня всё тем же пристальным взглядом. Я решила рискнуть. Проверить его.
— Предательство бывает разным, доктор. Иногда человек просто уходит за хлебом и не возвращается. Бросает. А иногда… он появляется спустя много лет, чтобы отобрать у тебя последнее.
Я внимательно наблюдала за его реакцией. Ничего.