Было холодно, как бывает только в начале ноября. После похорон мамы прошло уже три дня, но меня до сих пор трясло при мысли, что её больше нет. В кабинете нотариуса я сидела, сжимая в руках потёртую кожаную сумочку — мамин подарок на тридцатилетие. Лидка опаздывала как всегда.
— Извините за задержку, — сестра влетела в кабинет, стуча каблуками. — Алинка в институте задержалась, пришлось ждать.
Я слабо кивнула. Нотариус — полноватая женщина в очках с тонкой оправой — протянула нам папку с документами.
— Согласно завещанию Натальи Викторовны, двухкомнатная квартира по адресу Ленинградская, 76, квартира 42, делится между вами в равных долях.
Лидка вскинула брови:
— Как — поровну? Мама говорила…
Нотариус поправила очки:
— Всё указано в документе. Подпишите здесь и здесь.
После мы зашли в кафе напротив. Я взяла только чай — кусок в горло не лез. Лидка жевала салат и смотрела куда-то в сторону.
— Ну и что думаешь делать со своей долей? — наконец спросила она.
— Не знаю ещё. Может, буду сдавать…
Лидка отложила вилку:
— Слушай, а чего тебе сдавать-то? У тебя всё равно нет детей — пусть моя Алина получит твою долю. Ей в институте ещё три года учиться, потом замуж, детки пойдут… А тебе зачем?
Внутри что-то оборвалось. Я знала, что рано или поздно она это скажет. Лидка всегда умела бить точно в цель.
— У меня планы другие, — пробормотала я, отводя взгляд.
— Какие планы? — фыркнула сестра. — В сорок пять лет? Не смеши. Свою жизнь ты уже прожила, теперь молодым дорогу давай. Подумай до завтра, ладно?
Домой я возвращалась с тяжёлым сердцем. Мамин голос звучал в голове: «Марина, ты всегда была разумной девочкой». Разумной. Удобной. Той, которая уступает…
Звонки совести
Утро началось со звонка сестры. Я только успела налить себе первую чашку кофе, как телефон разразился пронзительной трелью. Лидка была в своём репертуаре – без приветствия, без паузы.
– Ну что, Мариш, подумала? – её голос звучал нетерпеливо, словно она звонила за ответом на вчерашнее домашнее задание.
– Лида, рано еще. Я только проснулась, – вздохнула я, глядя на часы. Половина восьмого.
– Какое рано? Жизнь идет! Мамы уже нет, нужно решать вопросы.
Эта её манера всегда выводила меня из себя. Для Лидки не существовало полутонов, только чёрное и белое. Только «правильно» и «неправильно». А правильно всегда было так, как хотела она.
– Я ещё не решила, – ответила я как можно спокойнее.
– Что тут решать? Мама всегда говорила, что хочет, чтобы у Алинки было своё жильё. А ты… ну сама понимаешь.
Я закрыла глаза. Вот оно – «сама понимаешь». Клеймо моей жизни.
Через час она позвонила снова. Потом еще раз после обеда. К вечеру я перестала брать трубку.
Но на следующий день всё повторилось.
– Марина, ты всегда была эгоисткой, – говорила она в сотый раз. – Даже когда мы были маленькими, ты никогда не делилась игрушками. И сейчас то же самое. Мама бы огорчилась.
Внутри разгоралась глухая обида. Я – эгоистка? Я, которая всю жизнь уступала, отдавала, заботилась?
– Лида, я пока не готова это обсуждать, – только и смогла выдавить я.
– Тебе легко, конечно. Нет семьи, нет забот. А мне каждую копейку считать приходится. Алинке репетиторы нужны, одежда…
Когда она положила трубку, я долго сидела, обхватив голову руками. Комок в горле мешал дышать. Неужели я и правда такая плохая? Неужели я должна всё отдать, лишь потому что у меня «нет детей»?
Телефон зазвонил снова…
Срывая маски
На третий день я не выдержала. Записалась на консультацию к Ольге – моей давней знакомой, которая работала юристом. Сидя в приёмной её офиса, я нервно теребила ремешок сумки, сомневаясь, правильно ли поступаю.
– Рассказывай, что случилось, – Ольга улыбнулась, усаживая меня в кресло. – Ты сама не своя.
Глядя в пол, я выложила всю историю с завещанием, с Лидкиными претензиями и бесконечными звонками.
– И теперь не знаю, что делать, – закончила я. – Может, Лидка права? Мне в моём возрасте уже не нужна эта квартира, а у Алинки вся жизнь впереди…
Ольга откинулась в кресле и внимательно посмотрела на меня:
– А почему ты всё время уступаешь, Марина? Что это за привычка? Это твоя жизнь, твое наследство, твоё право. Мама оставила равные доли вам обеим – значит, считала это справедливым.
Я вздрогнула. Никто никогда не говорил мне таких слов. Тетя Валя всегда хвалила меня за то, что я «не спорю с сестрой». Мама называла «разумной девочкой». А здесь…
– Но ведь Лидка права, – пробормотала я. – У меня действительно нет детей…
– И что? – Ольга подалась вперёд. – Ты что, не человек? У тебя нет права на свою жизнь, на имущество, на будущее? Это манипуляция, Марина. Чистой воды.
Я почувствовала, как что-то внутри переворачивается. Словно тяжёлый камень сдвинулся с места.
– Ведь ты даже квартиру свою толком не видела, – продолжала Ольга. – Живёшь в съёмной, платишь чужим людям, а свою долю хочешь просто так отдать?
В глазах защипало. Не от горя – от какого-то странного, непривычного чувства.
– Я… я не знаю, смогу ли отказать, – прошептала я.
– Сможешь, – Ольга сжала мою руку. – Просто вспомни, что это твоя жизнь.
Выйдя из офиса, я впервые за долгое время шла с прямой спиной.
Точка невозврата
Лидкина квартира встретила меня запахом яблочного пирога и гулом голосов. Сестра позвонила с утра: «Приезжай, нужно всё оформить. Я юриста пригласила, всё по-быстрому сделаем».
В прихожей я столкнулась с Алиной. Племянница обняла меня, шепнув: «Привет, теть Мариш». Её глаза казались встревоженными.
В гостиной за столом сидел худощавый мужчина в очках – видимо, тот самый юрист. Лидка суетилась с чаем, но я заметила, как дрожат её руки.
– Проходи, Мариша, – она указала на стул. – Вот, Сергей Витальевич всё подготовил. Подпишешь – и разойдёмся.
На столе лежали какие-то бумаги. Я медленно села, чувствуя, как внутри нарастает странное спокойствие. Словно я вдруг оказалась на сцене театра и наблюдала за происходящим со стороны.
– Вот здесь и здесь, – юрист придвинул ко мне документы. – Дарственная на имя Алины Ивановны.
Я взяла ручку. Повертела в пальцах. Вдруг вспомнилось, как в детстве Лидка отбирала у меня куклу – ту единственную, немецкую, с фарфоровым лицом. «Отдай, у тебя же есть другие!»
– Знаешь, Лида, – я положила ручку обратно на стол. – Я не буду подписывать.
Тишина обрушилась на комнату, как снежный ком. Лидка застыла с чашкой в руках.
– Что значит – не будешь? – её голос прозвучал неестественно высоко.
– То и значит. Это моя доля, и я не хочу от неё отказываться.
– Ты с ума сошла? – Лидка с грохотом поставила чашку. – Мы же договорились!
– Нет, – я покачала головой. – Ты решила. А я не соглашалась.
– После всего, что мама для тебя сделала? – глаза сестры сузились. – После всего, что я…
– Мама сделала так, как считала справедливым, – перебила я её. – Поровну. И я не вижу причин менять её волю.
Лицо сестры исказилось. Я никогда не видела её такой – растерянной и злой одновременно.
– Юрист молча собирал бумаги. Видимо, понял, что сделки не будет.
– Ты всегда была эгоисткой, – процедила Лидка. – Всегда!
Но внутри уже не дрогнуло. Ничего не дрогнуло.
Гроза и просветление
— Эгоисткой? — во мне что-то щёлкнуло. — Думаешь, это я эгоистка? Я, которая всю жизнь тебе уступала? Я, которая сидела с Алинкой, пока ты на свиданки бегала? Я, которая маме за лекарствами ездила, пока ты на море отдыхала?
Лидка отшатнулась, словно от пощёчины. Такой меня — говорящей, возражающей — она ещё не видела.
— Перестаньте! — звонкий голос Алины разрезал напряжённую тишину.
Все обернулись. Моя племянница стояла в дверях, прижимая к груди учебник.
— Мама, ты перегибаешь, — тихо сказала она. — Тётя Марина имеет право на свою долю. Это справедливо.
— Ты что такое говоришь? — Лидка всплеснула руками. — Мы же обсуждали, что эта квартира…
— Это ты обсуждала, — перебила её Алина. — Ты всегда всё решаешь за других. А я не хочу быть такой.
Сестра открыла рот, закрыла. Потом вдруг схватила со стола салфетки и начала суетливо промокать глаза.
— Значит, вы все против меня? — её голос дрожал. — Хорошо. Делайте что хотите!
Она выбежала из комнаты, громко хлопнув дверью спальни.
Юрист уже давно сложил бумаги в портфель и теперь неловко переминался с ноги на ногу.
— Я, пожалуй, пойду, — пробормотал он и быстро направился к выходу.
Мы с Алиной остались вдвоём. Племянница подошла, села рядом со мной на диван.
— Прости её, тёть Мариш, — она взяла мою руку. — Мама просто… она привыкла, что всё должно быть по её. Она не со зла.
Я кивнула, не в силах говорить. Внутри было пусто и легко одновременно. Словно я сбросила тяжёлый рюкзак после долгого пути.
— Всё нормально, — наконец выдавила я. — Просто я больше не могу… не хочу…
— Я понимаю, — Алина улыбнулась. — Ты правильно сделала. Я бы на твоём месте тоже отказалась.
Когда я шла домой, моросил мелкий дождь. Но мне казалось, что воздух стал чище, а небо — выше. Впервые за долгие годы я чувствовала себя собой.
Новая жизнь
Прошло три месяца. Жизнь понемногу входила в новую колею. Мама ушла, оставив после себя не только квартиру, но и болезненную пустоту, которую ничем не заполнить. Но время делало своё дело.
Я стояла на стремянке, пытаясь прикрепить новый карниз. Старые шторы, тяжёлые, с выцветшими цветами, уже лежали сложенными в большом пакете — на выброс. Вместо них я купила лёгкие, льняные, цвета топлёного молока.
— Надо же, — пробормотала я, — живу здесь уже второй месяц, а только сейчас руки дошли до штор.
Переезд дался непросто. Съёмную квартиру было жалко оставлять — там прошло почти десять лет моей жизни. Но мамина… теперь уже наша с Лидкой квартира требовала присмотра. И чем дольше я здесь находилась, тем больше понимала, что поступила правильно.
Стены я перекрасила в светло-бежевый. В гостиной повесила фотографию, где мы все вчетвером — мама, Лидка, маленькая Алина и я — стоим у фонтана в парке. Счастливые, улыбающиеся.
С Лидкой мы почти не общались. Она позвонила пару раз по делам, сухо, по-деловому. Я не настаивала на большем — обеим нужно было время.
Закрепив карниз, я спустилась со стремянки и довольно оглядела работу. Окно словно стало больше, светлее. В комнате пахло свежей краской и чем-то новым — может быть, моей новой жизнью?
Зазвонил телефон. Алина.
— Тётя Марина, привет! Ты дома? Можно к тебе заскочить? Я недалеко, в библиотеке была.
— Конечно, детка. Жду!
Я поставила чайник и достала печенье, которое испекла вчера. Впервые за долгие годы я снова начала печь — раньше всё некогда было. А теперь словно вернулся вкус к жизни, к её маленьким радостям.
Посмотрела на свои руки — они уже не дрожали при мысли о Лидке, о её недовольстве или осуждении. Странное чувство свободы охватило меня. Не той свободы, когда делаешь что попало, а той, внутренней, когда понимаешь, что твои решения действительно важны.
Звонок в дверь вернул меня к реальности. Я пошла открывать, улыбаясь.
Родственные души
Алина стояла на пороге с небольшим букетом полевых цветов. Глаза её светились какой-то тайной радостью.
— Тёть Мариш, это тебе, — она протянула букет. — Возвращалась через парк и не смогла пройти мимо.
— Какая красота! — я приняла цветы, вдыхая их сладковатый аромат. — Проходи, чай уже заварен.
Алина прошла в комнату и удивлённо огляделась:
— Ого! Тут всё изменилось! А эти шторы… как будто другой свет в комнате!
Я расставила чашки, выложила печенье. Алина сидела в кресле, подобрав под себя ноги, совсем как в детстве. Сейчас она напоминала ту маленькую девочку, которую я когда-то водила в первый класс — Лидка тогда работала допоздна.
— Как твои дела? Как учёба? — спросила я, разливая чай.
— Всё хорошо. Почти готова курсовая, — она помолчала. — А с мамой ты общаешься?
Я пожала плечами:
— Не очень. Она всё ещё обижена.
— Она скучает, — вдруг сказала Алина. — Просто не признается.
Что-то сжалось в груди. Сестра… Как бы там ни было, а ведь родная душа.
— Знаешь, тёть Мариш, — Алина повертела в руках чашку, — я пришла сказать спасибо.
— За что?
— За то, что не дала себе сломать. — Она посмотрела мне прямо в глаза. — Я горжусь тобой. Правда.
Я растерянно моргнула:
— Алина, ты о чём?
— О том дне. Когда ты отказалась подписывать бумаги. Я тогда впервые увидела, как человек… ну, перестаёт быть половичком, понимаешь? — Она отпила чай. — Это было важно для меня. Я ведь тоже часто просто соглашаюсь. Как ты раньше.
Я смотрела на неё, не зная, что сказать. Моя маленькая Алинка выросла. И каким-то чудом разглядела то, чего не видел никто.
— Мама тоже поймёт, — добавила она тише. — Просто не сразу.
За окном садилось солнце, окрашивая комнату в тёплые, янтарные тона. Мы сидели, пили чай, говорили о пустяках. Я рассказывала о своих планах — купить новый диван, может быть, завести кошку.
Впервые за долгие годы я чувствовала покой. Не тот, когда просто нет проблем. А тот глубокий, настоящий покой, который приходит, когда ты наконец находишь себя.
— Останешься на ужин? — спросила я Алину. — Я приготовлю мамины пельмени.
— Конечно, — она улыбнулась. — Я никуда не спешу.