Когда просто сидела с подругами, болтала о пустяках. Когда позволяла себе бездельничать. Всегда находилось «потом». Потом поедем к морю. Потом начну читать. Потом появится время — для себя, для жизни, для Оксаны.
— А потом прошло тридцать лет.
В голове снова всплыли слова Оксаны: «Может, тебе просто было удобно так много работать». Ирина сжала зубы, стараясь прогнать нарастающее чувство обиды. Удобно? Каждое утро ей хотелось остаться дома с дочерью, не вставать вовсе. Но выбора не было. Она вкалывала без передышки, чтобы хватало на еду, одежду и учебу. По ночам шила, засыпая прямо над выкройками. Удобно… Интересно, догадывалась ли Оксана, каково это — считать каждую гривну на проезд и хлеб? Как копить на платье дочери, чтобы она выглядела не хуже других? Как скрывать усталость за улыбкой — лишь бы у ребенка не возникало лишних вопросов? Хотя вопросы всё же были… Как выяснилось позже.
Она вспомнила тот упрямый взгляд Оксаны — обиженный и злой одновременно. Перед глазами вдруг возникло другое лицо: маленькое личико с тонкими косичками, перевязанными яркими резинками.
Оксана сидела на стуле и болтала ногами, что-то увлечённо рассказывая про поделку. Ирина тогда спешила — боялась опоздать на автобус и торопилась развесить бельё.
— Мам, посмотри! — звала её настойчиво Оксана.
— Потом, Оксаночка. Потом… — бросила Ирина на ходу.
И вот это «потом» теперь отзывалось в ней липким эхом сожаления. Тогда казалось: всё успеется. Но будни проходили в бесконечной работе, а выходные исчезали в заботах — шитьё, уборка или очередная подработка.
Ирина попыталась отогнать воспоминания… но запах теста с яблоками вдруг всплыл в памяти сам собой. Яблоки тогда принесли соседи — они с Оксаной решили испечь шарлотку. Дочь больше мешала: мука была повсюду — на столе, полу и даже шторах. Ребёнок смеялся от души, а Ирина злилась и торопилась: нужно было ещё успеть сходить за продуктами и к клиентке снять мерки.
— Мамочка! Смотри! Я правильно делаю?
— Молодец… А теперь иди в комнату и не мешай мне тут всё пачкать,— ответила она устало.
Ирина тогда жалела о том дне: зачем вообще затеяла этот пирог? Оксана замолчала и уселась на табуретку молча ковырять муку пальцем… Будто что-то поняла в тот момент. Сейчас почему-то особенно стыдно было именно за это воспоминание.
Припомнилась Ирине зима… Поздний вечер… Они шли по тёмной улице вдвоём: она тащила тяжёлые сумки; руки уже онемели от холода и веса покупок; рядом семенила маленькая Оксана и что-то взахлёб рассказывала о школе — про подружек, про то как лепили снеговика из пластилина…
Но Ирина почти ничего не слышала: мысленно подсчитывала расходы после щедрой оплаты от клиентки; думала о следующем заказе…
— Мамочка! А знаешь что я хочу загадать на Новый год? — голос дочки прозвучал неожиданно громко среди тишины улицы.
— Тише будь… Дай хоть до дома дойти спокойно! Потом расскажешь,— раздражённо бросила она через плечо.
Оксана замолкла сразу же… Шла рядом молча… Ирина даже не заметила тогда слёз дочери…
А дома так и не спросила её ни о чём… Не узнала то новогоднее желание…
Теперь это упущение ощущалось тяжёлым камнем внутри…