Всё, что нуждалось в стирке, было выброшено.
Ты же сама понимаешь, что твои носки — это как носовые платки в психушке.
Анна стояла, глубоко дыша.
Чтобы не сорваться и не ударить снова.
Ведь один раз можно оправдать нервами.
А второй — уже уголовное дело. — Где документы? — В нижнем ящике комода.
Те, что оформлены на тебя.
Хотя, честно говоря, там ничего ценного.
Мама оставила лишь кольцо и пару брошек.
Пустяк. — Ты копалась в вещах матери? — Ты же ушла.
Всё, что оставлено, — никому не принадлежит.
Анна направилась в комнату.
Комод действительно стоял открытым.
Документы лежали на крышке шкатулки.
Письмо от мамы — порвано.
Вышивка по краю — обрезана. — Ты даже не представляешь, с кем связалась, — сказала она, сдерживая слёзы. — Знаю, — кивнула Ирина. — С неудачницей.
Которая сбежала, когда начались проблемы. — Удачи тебе, Ирочка.
Но помни: у таких, как ты, везение заканчивается ровно в тот момент, когда появляется новая Ана.
Ирина улыбнулась, но в её глазах мелькнула тревога.
Она понимала: это ещё не финал.
Через неделю пришла повестка в суд.
Виктор подал иск о признании отцовства недействительным и выселении с прописки. — Ждём-с, — сказала подруга Ольга, подавая чай. — Скоро начнётся спектакль.
Купи попкорн.
Или успокойся наконец.
Пусть идут своим чередом. — Не могу, — Анна смотрела в потолок. — Я должна отстоять себя.
Хотя бы один раз.
Хотя бы за мать.
За себя.
За этого малыша. — Ты же понимаешь: суд будет на их стороне.
Квартира — не твоя.
Ребёнок — под вопросом.
Ты ещё и сорвалась, ушла.
Для их версии — типичная истеричка. — А мне терять нечего, — Анна поднялась. — Я подам встречный иск.
О компенсации морального ущерба.
И… найму хорошего юриста.
Настоящего.
Пусть попробуют. — Уважаю, — кивнула Ольга. — Пойдём купим тебе костюм.
В суд надо идти не как жертва, а как прокурор с прокуроршей внутри.
В зале она увидела их вместе: Виктора и Ирину.
Он — в строгом костюме.
Она — с папкой документов.
Словно снова играли в семью, только без эмоций.
Как два актёра, забывшие текст, но всё ещё стоящие на сцене. — Признание отцовства под сомнением, — заявил адвокат Виктора. — У нас есть медицинское заключение.
Его бесплодие подтверждено документально.
В иске указано: снять Анну с регистрации, прекратить признание отцовства и исключить из наследственного списка. — То есть, — встала Анна, — вы предъявляете иск против нерождённого ребёнка? — Мы боремся с ложью, — вмешалась Ирина, не дождавшись реакции судьи. — И хотим, чтобы восторжествовала справедливость.
Судья постучал молотком: — Прекратите спектакль.
Дело рассмотрят через месяц.
Назначаю экспертизу отцовства после рождения.
Вопрос о выписке остаётся открытым.
До решения — временная приостановка всех действий.
Виктор кивнул.
Будто одержал победу.
Ирина хлопнула ресницами.
Анна лишь улыбнулась.
Потому что знала — у неё осталась последняя карта.
Пока они играют в грязную игру, она достаёт главное.
Справку.
Из другой клиники.
Где чёрным по белому написано: Виктор Анатольевич Руденко.
Спермограмма: фертильность сохранена.
Нормоспермия.
Он просто солгал.
Ирине.
Себе.
Всем. — Вот теперь, Виктор, — сказала она у выхода, подойдя к нему близко, — попробуй ещё раз сказать, что это не твой ребёнок.
Я жду.
Прямо сейчас.
В лицо.
При всех.
Он побледнел.
А Ирина сжала зубы так, что послышался хруст. — Вот теперь начнём по-настоящему, — добавила Анна, — вы у меня ещё попляшете.
Особенно ты, мамочка.
Суд отложили из-за «неустойчивого эмоционального состояния истца».
Это, конечно, Ирина.
После справки, которую Анна передала судье, она прямо в зале взорвалась, как пробка из дешёвого шампанского. — Она лжёт!
Это подделка!
Он бесплоден! — кричала она, указывая то на Виктора, то на Анну, то в потолок, словно Бог должен срочно вмешаться и вынести вердикт.
А судья, мужчина с лицом уставшего от жизни зятя, лишь устало вздохнул: — Ещё раз повысите голос — выведу.
Это не театр.
Виктор молчал.
Губы сжаты в тонкую линию.
Глаза — потухшие.
Он вдруг стал похож на человека, у которого вырвали всё — и кресло, и ковёр, и семечки с балкона.
Осталась только голая правда. — Ты знал, что фертилен, Виктор? — спросила Анна уже в коридоре, когда они остались наедине. — Знал и продолжал утверждать, что я изменила?
Он молчал. — Отвечай.
Хватит быть этим… бухгалтером без чести.