— Не стоит слишком радоваться, Тамара, — голос Нины Васильевны раздался из дверного проёма кухни, нависая над ней, словно туча перед грозой. — Всё это временно. Семейное — значит общее.
Тамара сделала вид, что не обратила внимания. Хотя прекрасно слышала. И наблюдала, как свекровь внимательно осматривает каждую часть стены, словно пытаясь найти место, куда можно повесить полку для иконы. Или, что вероятнее, для тапок своей любимой Ирины и её двух гиперактивных детей.
Тамара тяжело вздохнула и оперлась на подоконник. Квартира наполнялась запахом свежего ремонта — ещё не успевшего проветриться.
Краска, новый линолеум, плитка в санузле, которую она лично выбирала в «Леруа» — три дня бегала, чтобы подобрать не слишком вычурную, но и не дешевую. Всё сделано её руками. И на её средства.
В это время Алексей возился с подключением вайфая. Вообще сказать, он сидел, ковыряясь в роутере, тихо ругаясь, чтобы мама не услышала. Его присутствие в квартире ощущалось почти призрачно, словно запах чужих духов в лифте — вроде бы есть, а толку никакого.
— Нина Васильевна, — решилась вмешаться Тамара, — у нас с Алексеем была договорённость. Эта квартира моя, по наследству. Она не общая. И я собираюсь здесь проживать, а не сдавать.
— Ну, конечно, — свекровь усмехнулась с иронией. — Наследство, говоришь! От кого? От той двоюродной тётки, которая даже понятия не имела, как ты выглядишь?
— Но квартира оформлена на меня. — Тамара приблизилась и холодным взглядом встретилась с её глазами. — И ремонт я делала, извините, не ради вашей дочери.
Нина Васильевна лишь презрительно фыркнула.
— Да не переживай ты так. Марина с детьми живёт в двушке, где обои ещё с девяностых не меняли. А здесь, извини, евро-ремонт, светло, сухо. Ванна тоже новая. Ты же женщина, должна понимать — где детям лучше?
— Понимать — это не значит уступать. — Тамара заметила дрожь в голосе. — Я тоже женщина. И, знаете, хочу наконец-то спокойствия. Без бесконечной суеты, без тапок, разбросанных по коридору, и без мультиков с утра пораньше.
Алексей наконец поднял голову.
— Давайте без ссор, хорошо? — пробормотал он. — Никто ничего не отбирает.
— Пока — вставила Нина Васильевна. — Пока нет.
Алексей тихо усмехнулся, будто собирался пошутить, но передумал.
— Мам, понимаешь, квартира оформлена на Тамару. Мы просто так не можем…
— Кто «мы», Алёш? — Тамара скрестила руки. — Ты сейчас с кем? Со мной? Или с мамой?
В кухне повисла тишина. Из зала то и дело доносился нежный голос ведущей с канала «Спас». Нина для души оставила его на фоне.
— Я с вами обоими, — тихо ответил Алексей.
— Так не бывает, — раздражённо сказала Тамара, направляясь к выходу. — Я в магазин. А вы решайте, кому тапки мои здесь выставлять — мне или Марине с детьми.
Магазин на углу стал настоящим испытанием: очередь, запах залежалого картофеля и кассирша с выражением лица, будто терпеть тебя не могла с первого класса. Тамара на автомате взяла творог, кофе и сникерс — питание для нервов.
На выходе позвонила Лена — её бывшая подруга по работе. Тамара уволилась месяц назад — сразу после того, как получила ключи от квартиры. Хотела начать жизнь с нуля. Новая работа, новый дом. Новый Алексей, если получится. Получилось не очень.
— Ну и как, ты хозяйка или пока только тень подруги Марины? — засмеялась Лена в телефон.
— Пока что декорация. Свекровь уже выбрала стену под кроватку младшего внука.
— Тамара, прекрати. У тебя документы? Есть документы. Скажи так: «Извините, но детям Марины будет лучше там, где мать». А ей пусть работа помогает.
Тамара промолчала. Внутри всё бурлило — не на свекровь даже, а на Алексея. Его вечное «давайте спокойно» начало выводить её из себя.
«Спокойно» — это когда не навязывают родню в твой дом. «Спокойно» — когда муж встаёт на твою сторону, а не молчит в углу. И точно не «спокойно», когда понимаешь, что брак уже не о любви, а о вынужденном соседстве.
Вечером Нина Васильевна ушла, оставив запах духов и аккуратно разложенные «на пробу» полотенца, которые Тамара собиралась сразу убрать. Алексей лежал на диване и перелистывал каналы пультом.
— Ты ей ничего не сказал, — тихо произнесла Тамара. — Ты позволил ей чувствовать себя здесь хозяйкой.
— Да брось, — пробормотал он. — Мамка волнуется. У Марины ведь муж ушёл, с детьми непросто…
— А мне что легко? Я сама ремонт делала. Ты лишь проводку проводил — да и то с помощью своего пьющего соседа. А теперь хочешь, чтобы я… пустила чужих к себе, просто потому что у них дети?
Он не ответил.,— Ты всё сказал, Алёш, — она поднялась с места. — Сегодня я буду спать в своей комнате. Одна. Подумай, с кем ты на самом деле находишься. И не пытайся мне рассказывать про «всех любим». Это не детский утренник. Здесь взрослые, и эта квартира — моя.
Утром позвонили в дверь.
У порога стояла Марина с младшим ребёнком на руках. За ней шёл старший с рюкзаком и плюшевым бегемотом.
— Привет, Тамара, — улыбнулась Марина, в её лице читались и расчёт, и жалость, и призыв к безконфликтному разговору. — Мы к вам. Пока временно, до решения всех вопросов.
Тамара взглянула на чемоданы, затем на сына Марины, который уже потянулся к новому креслу, приобретённому через авито.
— Нет, — твёрдо ответила она. — Не ко мне.
— Как это не к тебе? — удивлённо спросила Марина, уже заходя в коридор. — Алексей сказал, что всё нормально.
— Тогда пусть Алексей и принимает вас. Где-нибудь в другом месте. В своей съёмной квартире.
Марина замерла.
— Ты на это не имеешь права…
— Это моя квартира. У меня есть документы. А у тебя — бегемот.
В этот момент младший начал плакать. Старший бросил бегемота на кресло, а Тамара стояла с ключами в руках и вдруг осознала, что это и есть настоящая свобода. Свобода не от людей, а от страха угождать кому-то.
— Ну ты, конечно, молодец, — Алексей бросил ключи на тумбочку. — Выставить родную сестру с детьми. Настоящий герой.
— Не путай героизм с самоуважением, — не оглядываясь, ответила Тамара, подметая прихожую. Песок от ботинок Марины остался и на коврике, и на душе. — Они пришли не на час, а жить. Без моего согласия. И без слов с твоей стороны.
— Прости, у неё двое детей! — вспылил он. — Муж ушёл, мать одна, квартира разваливается. Я должен просто смотреть, как им тяжело?
— Ты должен видеть, как мы с тобой живём, если уж на то пошло. Или, точнее, жили. Потому что я так больше не могу.
Алексей шумно выдохнул, издав звук, похожий на перегретый чайник: вроде не кипит, но уже раздражает. Он направился на кухню, открыл холодильник, будто ища ответы, потом закрыл.
— Ты всё за нас решаешь, да? — голос стал напряжённым. — Просто выгнала мою сестру с детьми, будто они не семья. Как будто ты тут царица в своей башне.
— Я не решаю за нас. Я принимаю решение за себя и за то, что принадлежит мне.
Алексей фыркнул:
— Ты теперь всё называешь «собственностью»?
— Да. Потому что стоит перестать так говорить, как на меня наваливаются люди. С детьми. С требованиями. С претензиями.
Он хотел что-то возразить, но промолчал. Просто ушёл в спальню и хлопнул дверью. Тамара услышала, как он достаёт чемодан из шкафа — тот самый, который она когда-то привезла, переезжая от родителей. Теперь собирал он.
На следующий день без предупреждения к Тамаре пришла Нина Васильевна с большой сумкой, словно собиралась в санаторий на месяц.
— Вот что, — сказала она, даже не здороваясь. — Так дальше не пойдёт. Что ты себе позволяешь? Это же дети. А ты — бессердечная. Ни капли жалости. Ни капли стыда.
— А вы в своём уме? — Тамара сжимала полотенце, вытирая мокрые руки — она мыла окна, когда гости появились. — Я никому ничего не должна. Ни жалости, ни квадратных метров.
— Ты — жена моего сына! — голос Нины стал громче. — Значит, часть семьи. А семья обязана помогать, делиться, поддерживать.
— Так пусть ваша дочь делится. Или вы. Пенсией своей. Жильём своим.
— Мы с ней и так друг у друга на головах сидим. Ты даже не представляешь, как мы живём там.
— И не хочу представлять. Я знаю, как живу я. И хочу жить дальше — в одиночестве. Без толп. Без поучений. И уж точно без вас.
— Ты же не навсегда, — вдруг стала мягче Нина. — Ну пусть хотя бы пару месяцев. Пока Ира не окрепнет. Ты что, враг детям?,Тамара указала на окно:
— Вижу ли вы ту берёзу там? Если на ней вдруг появятся ананасы, тогда и Ирина сможет встать на ноги. А пока нет — пусть сама разбирается со своими проблемами.
Нина молчаливо покинула комнату, оставив на полу ковер — «из Киргизии, отличный, ручной работы» — и бросила мимолётный взгляд, полный пренебрежения.
Спустя три дня Тамаре позвонили с незнакомого номера.
— Добрый день. Говорит Оксана Петровна, двоюродная тётя Алексея. Хотела просто сказать… Ваши действия неверны.
— Простите, а кто вы? — Тамара уже догадывалась, к чему ведёт разговор.
— Я старший в нашей семье, и мне больно видеть, как вы рушите родственные связи. Квартира — это лишь стены. А семья остаётся навсегда.
— Радует, что у вас такие философские представления. Только, знаете, для меня семья — это когда никто не вламывается в твою жизнь без стука.
— Алексей… он мучается.
— А я, по-вашему, наслаждаюсь?
— Просто подумайте. Может, стоит пересмотреть свои взгляды?
— Уже пересмотрела, — резко прервала Тамара и положила трубку.
К вечеру ей пришло письмо.
Из суда.
Заявление от Марины о признании её «фактической проживающей» в этой квартире. Пункт 2, пункт 3, алименты, дети, несовершеннолетние — всё словно из учебника.
И подпись Алексея в качестве свидетеля, что она «разрешала им временное проживание».
Тамара опустилась на пол.
Холодный линолеум под ногами, телефон в руке, пустота в голове. Она не злилась и не плакала. Просто сидела. Как будто внезапно вся её жизнь оказалась не в этих стенах, не в ремонте, не в телевизоре на тумбочке, а в чужих бумагах.
Там, где вместо любви — подписи. Вместо поддержки — иски. Вместо мужа — предатель.
На следующий день Тамара отправилась к юристу.
— Ситуация, увы, распространённая, — заметил он, вертя в руках ручку. — Семья, наследство, жильё. Как у вас с документами?
— Всё оформлено на меня. Дарственная. Завещание. Всё по закону. Регистрация на мне. Никто не прописан.
— Отлично, шансы хорошие. Главное — не впускайте туда никого. Ни Ирину, ни детей, ни Алексея. Если хоть один день они будут там — начнётся процесс выселения через суд. А пока вы — хозяйка.
— А морально? — неожиданно спросила Тамара. — Я хозяйка, но мне здесь дышать тяжело.
Юрист улыбнулся:
— Морально — заведите кактус и купите вина. От морального спасения в нашей стране пока никаких законов нет.
Вечером Алексей стоял у двери. С сумкой. Один.
— Я подумал, — опустив глаза, произнёс он. — Мы переборщили. Мама… Ира… Я не должен был. Всё как-то быстро пошло. А я не умею…
— Ты не умеешь выбирать, — прервала она. — Хочешь, чтобы все тебя любили, чтобы всем было удобно. Но это не жизнь. Это жонглирование. И рано или поздно уронишь всё.
— Я же вернулся…
— Слишком поздно. Уже суд. Уже адвокат. Уже киргизский ковер воняет на балконе. И ты — уже не мой.
Алексей постоял. Хотел что-то сказать, но промолчал. Повернулся и ушёл.,Тамара тщательно заперла дверь на два замка.
За окном весна вновь заявляла о себе. Ветки деревьев шевелились на ветру. Маршрутка гудела вдали. В квартире же царила тишина — не пустота, а ощущение настоящей свободы.
Суд назначили на понедельник. Обычный районный, с облезлыми перилами, неработающим кофейным автоматом и толпами людей с глазами, полными обиды, претензий и папок с документами.
Тамара пришла заблаговременно. Сердце колотилось, хотя адвокат утверждал, что всё полностью подготовлено и учтено.
— Главное — сохраняйте спокойствие. Не позволяйте провокациям вывести вас из равновесия. Они будут колоть вас, — предупредил он в коридоре, — но вы — не оса, вы — хозяйка положения.
Алексей сидел на скамейке. Один. Без Марины, без мамы. Он выглядел постаревшим и изможденным. Хотел что-то сказать, но Тамара лишь кивнула, не произнося слов и не улыбаясь — всё было уже ясно.
Марина пришла с детьми и Ниной Васильевной, будто на поминальную службу.
— Выглядит так, словно отправилась в отпуск, — прошипела Нина, бросив презрительный взгляд на Тамару. — Та ещё хозяйка! Жалко моего сына — позор такой.
— Ничего, — спокойно ответила Тамара, — я уже не за него замужем.
Алексей дернулся.
Заседание длилось около часа.
Марина рассказывала о трудностях развода, о двоих детях и о «доверительных устных договорённостях» с Тамарой. Нина подтверждала её слова. Алексей бормотал что-то о «семье» и «ошибках молодости». Адвокат Тамары представил завещание, договор, кадастровые документы, распечатки с угрозами. Всё было чётко и решительно.
Судья внимательно выслушал всех и отложил оглашение вердикта до пятницы.
— Что за цирк? — раздражённо произнесла Тамара в адрес адвоката уже на выходе. — Всё же было понятно!
— Это обычная процедура. Немного интриги в нашей повседневной работе.
Всю неделю Тамара чувствовала себя словно под тяжёлым давлением. Она почти не ела и не спала. Казалось, что даже стены квартиры стали гнетущими. Она перебирала посуду, приводила в порядок документы, мыла окна — уже в третий раз за месяц. От безысходности даже отправилась к подруге на дачу, где провела вечер на кухне с холодным чаем, слыша, как за стеной кашляет пожилой человек.
— Может, стоит уехать куда-то? — вздохнула подруга. — Начать жизнь заново. Не в Киеве. Может, в Черновцах. Или вообще в Яремче.
— Я уже ушла. От них. Теперь осталось только, чтобы суд не настиг меня.
Пятница. Суд. Решение:
«Исковые требования Марины Алексеевны П. удовлетворению не подлежат. Квартира принадлежит Тамаре Николаевне Б. согласно наследству. Выселение должно быть произведено в течение десяти рабочих дней.» Судья не посмотрел на Марию, просто поставил точку.
Нина зашипела. Ира расплакалась. Алексей опустил голову.
Тамара вышла на улицу и впервые за полгода сделала глубокий вдох. Медленно, спокойно.
Через два дня Алексей стоял у её двери. Снова. Без чемодана. Просто человек, у которого нет больше ничего.
— Всё понял, — начал он. — Прости меня, если можешь. Я был слабаком. Хотел угодить всем, и там, и здесь. В итоге предал тебя.
— Поняла, — кивнула Тамара. — Что дальше?
— Ничего, — ответил он. — Просто пришёл поблагодарить. За всё. И пожелать счастья. Ты этого заслуживаешь. А я… пойду дальше один.
Он развернулся и ушёл.
И в этот момент Тамара осознала: теперь она свободна не только с юридической точки зрения. Она по-настоящему свободна.
Прошла неделя. Тамара оформила документы в ЗАГСе — окончательно. Купила постельное бельё по-новому, заменила занавеску в ванной на строгую, серую, без узоров. Познакомилась с соседкой снизу — женщиной с собакой и милым акцентом.
Начала посещать занятия по йоге. Иногда просто гуляла по району, слушая скрип качелей, разговоры школьников возле ларька и шум её нового мира.
Жизнь начиналась заново. Без чужих ботинок в прихожей. Без ссор и обвинений. Без мужа.
Но с ней самой. Настоящей.