Через два дня, вернувшись с работы, я обнаружила Тамару Ивановну на кухне. В фартуке, занятая готовкой. На плите что-то шкварчало, а в раковине лежала гора посуды — мои бокалы, ножи, всё в её жирных руках.
— Ольгочка, привет! — прозвучало от неё с фальшивой энергией. — Решила помочь, а то у вас здесь полный беспорядок, прямо скажем.
Я не ответила.
— Сынок сказал, что ты занята, работаешь допоздна, — продолжала она, помешивая содержимое кастрюли. — А мужчине надо нормально питаться. Вот я борщ варю. Со свеклой, как он любит.
Я не выдержала и спросила:
— Когда ты собираешься домой?
Она даже не моргнула.
— Да я и не задержусь. Просто решила немного уют навести. А то у вас тут слишком по-бабьи.
— Это квартира бабушки, — ответила я. — Тут всё именно так.
Она пожала плечами, словно не услышала.
— Кстати, подумай насчёт переоформления. Молодые сейчас ненадёжные, всё по отдельности. А вы в возрасте, вам нужна стабильность. Пусть у него будет доля. Тогда и ответственность появится. И уверенность. Я подошла поближе.
— Ты совсем охренела, Тамара Ивановна?
Она замерла, затем медленно вытерла руки о фартук.
— Что ты себе позволяешь? — сказала, сжав губы. — Я стараюсь ради сына. А ты…
— Ты живёшь его жизнью, — перебила я. — Хочешь, чтобы у него было всё, как у тебя с его отцом. А я не ты. И не нужно мне здесь устраивать фольклорный уголок из шестидесятых.
В этот момент влетел Алексей. Было около восьми.
— Что здесь происходит?
— Спроси у своей матери, — ответила я, выходя из кухни. — Если она уже хозяйка в этом доме, пусть сама и объясняет.
Вечером он пришёл ко мне в спальню.
— Ты перебарщиваешь.
— Я?
— Она всего лишь хотела помочь. А ты вцепилась, как…
— Как человек, которого пытаются выгнать из собственной квартиры?
Он сел.
— Что за чушь? Никто тебя не выгоняет.
— Тогда что? Ты приводишь сюда мать без предупреждения, она вытаскивает мои вещи с полок, режет мясо моими ножами, лезет в документы. Разве это не выживание?
— Ты не хочешь идти на компромисс. Во всём. Я сказал, что хочу чувствовать себя хозяином. А ты сразу — стены, бабушка, свекровь. Может, ты просто боишься остаться одна и цепляешься за кирпичи?
Я рассмеялась — громко и злорадно.
— Нет, Алексей. Я держусь за себя. Потому что, кроме этих кирпичей, у меня ничего не осталось.
Он опустил взгляд в пол и сказал:
— Или ты пойдёшь мне навстречу, или мы расстанемся.
Спустя неделю он уехал «обдумывать» — к матери. А у меня воцарилась странная тишина. Сначала я радовалась: спала, ела, смотрела сериалы, не убирая со стола. Потом стало пусто. Тоскливо. Но я знала, что тоска пройдёт, а потеря — нет.
Он вернулся с цветами. Я стояла у плиты, нарезая огурцы.
— Я не хочу тебя потерять, — произнёс он. — Но так, как сейчас, жить не могу.
— А как ты хочешь? — спросила я.
Он положил цветы на стол.
— Чтобы ты переписала квартиру на нас. Поровну. Тогда я почувствую, что это наш дом. Не бабушкин, не твой, не наследственный. Наш.
Я отложила нож.
— А если я не соглашусь?
Он молчал несколько мгновений.
— Тогда я уйду. Навсегда.
Мы молчали, он стоял у порога, я — у стола. Между нами оставалось шесть шагов и бездна.
На следующий день он снова ушёл. С вещами. Без слов прощания. Просто открыл дверь, посмотрел на меня и сказал: