Когда Татьяна проснулась в это утреннее время, первым делом отметила — солнце будто задержалось на их балконе дольше, чем обычно.
Через полосы света на кафеле доносился аромат кофе и лёгкий запах геля для бритья — Андрей уже проснулся и приводил себя в порядок.
В доме царила тишина и комфорт, но в этой уютной атмосфере таилось такое заблуждение, что позже она долго будет бояться воскресных дней.
— Андрюша, а может, съездим в Одессу? — лениво произнесла она, щурясь от ярких лучей. — Я накопила немного денег, можем взять хорошие билеты и не в августе, как обычно, а в середине июня, когда нет толпы. Или хочешь за границу? Тебе ведь капнуло что-то по проекту? Андрей выглянул из ванной с пеной на щеке и, словно услышав что-то совсем чуждое, переспросил:
— Что?
— Отпуск, Андрюша. От-пуск. Море, чурчхела, беспечное лежание под зонтами, кричать на чайку, если она стащит чипсы… мечта.
Он тихо фыркнул и вернулся обратно, не давая ответа. Закончил бриться. Обсох. Появился на кухне в белой футболке с какой-то странной тенью под глазами.
— Тать, ты ведь в курсе, что у меня сейчас горит проект. И с деньгами не так хорошо… лучше просто поедем на дачу. Кукушка, берёзы и комары, всё, что тебе нравится.
— Комары у тебя внутри, Андрюша, — пробормотала Татьяна, откидываясь на спинку стула. — Ну что ж, бывает. Тогда хотя бы сделай мне кофе, как человек. С ванилью. С любовью. И чтобы с пенкой, как ты умеешь.
Андрей невольно кивнул и направился к кофемашине. В этот момент зазвонил телефон.
Татьяна вздрогнула: так рано в воскресенье никто обычно не звонит. Незнакомый номер. Андрей взглянул на экран и отвернулся к окну. Но через мгновение всё равно поднял трубку.
— Привет… Да, можно и так сказать. Нет, не нужно приезжать. Сам разберусь. Таня рядом. — И пониже, — Ты с ума сошёл?.. Нет, я сказал — нет. Всё.
Он положил трубку и отправился мыть чашки, будто только что говорил не с человеком, испортившим его день, а с оператором связи.
— Кто это был? — спросила Татьяна, чувствуя, как в боку заворачивается холодная петля тревоги.
— Ошибочный звонок, — отозвался быстро Андрей. — Или коллекторы. У них сейчас новые схемы, не обращай внимания.
— Ага, — тихо ответила она, глядя ему в спину. — А у тебя есть долги?
Он повернулся. В его глазах мелькало раздражение, но сдержанное.
— Таня, не начинай, пожалуйста. Я взрослый мужчина. Сам разберусь. Всё в порядке. Пей кофе.
Через пару часов на пороге появилась Ирина, сестра Андрея. Та самая, что когда-то пришла к её дню рождения с мясным салатом в авоське, но без подарка, сославшись на то, что «и так дома себя чувствуешь комфортно».
— Танечка, привет! — громко поздоровалась она и полезла обниматься. — Ты не против, если я у вас поживу недельку? Мне нужно быть в городе — сделка с клиентом. Квартира сдаётся, а гостиницы дорогие.
Татьяна застыла на месте.
— А ты разве сейчас не в Одессе живёшь?
— Квартира у меня осталась в Кременчуге, на Ленина. Но сейчас сдана. Ну, что ты так, будто чужая? Ведь мы с вами — как семья. Правда, Андрюша?
Андрей молчал. Он повернулся к холодильнику и начал неспешно доставать сыр, яйца и зелень, будто собирался приготовить воскресным утром омлет для маленького французского кафе. Только это кафе было проникнуто какой-то внутренней гнилью.
— Я не возражаю, — медленно произнесла Татьяна, глядя на мужа. — Но у нас всего одна спальня. Придётся тебе спать на диване, Лена.
— Да хоть в ванной, — с усмешкой ответила гостья. — Главное, что я у вас, родные мои.
Весь день Татьяна не могла понять, почему ощущает сжатие в груди. Казалось, будто стоишь босиком в собственной ванной, а под ногами хрустит лёд. Этот лёд — не вода, это пустота, которую раньше не замечала под кафелем.
Вечером она застала Андрея на балконе. Он курил, хотя год назад обещал отказаться.
— Она надолго? — спросила Татьяна.
— Пару дней. Не дольше. — Он не обернулся.
— Ты точно в порядке, Андрюша?
— Да.
— Ты странный. И она тоже. Вы оба странные. Такое впечатление, что что-то скрываете от меня. Как будто я последняя, кто узнаёт, что пожар уже случился.
Он затушил сигарету. Молча. Потом повернулся и сказал:
— Таня, это у тебя просто паранойя. Перестань фантазировать.
— Тогда докажи. Посади меня. Посмотри в глаза. Скажи — всё хорошо.
Он сел рядом. Взглянул. Долго.
— Всё хорошо.
Татьяна внезапно поняла: если мужчина так долго смотрит, перед тем как солгать, он уже не пытается быть убедительным. Он прощается с доверием.
Сразу после работы на кухне она застала спор Ирины и Андрея. Ни один из них не заметил её присутствия.
— Ты должен был вернуть, — громко шептала Ирина. — Я не шучу, Андрюша. У меня есть документы. Моя подпись. Всё по закону.
— Я сказал, сейчас не время! — зло ответил он. — Ты что, хочешь, чтобы Татьяна узнала?
— Она узнает. Через неделю. После истечения срока.,— Я думала, ты человек. А ты…
— Я человек. Тот, кто дал тебе два миллиона! Под залог этой квартиры. И теперь — прости, милый братец, — у меня тоже появилось жильё. Хочешь — предложи Татьяне самой съехать. Либо я вызову приставов.
Татьяна прижалась к стене. У неё зазвенело в ушах. Квартира? Эта? Под залог? Что вообще…
Она медленно отступила назад, надела куртку, вышла и пошла по улице. Не осознавая, как.
Как в дурном сне, из которого нельзя проснуться, потому что этот сон — сама жизнь.
Поздно вечером, заварив себе валерьянку, она впервые в жизни открыла шкаф и стала перебирать документы мужа. Там было всё: справка о кредите, расписки, договор с Ириной, копия завещания на бабушкину квартиру. Всё в одной папке с надписью «архив».
Оказалось, что их уютное гнездышко три года назад отдали под залог, чтобы…
Татьяна вздрогнула, прочитав строчку.
«…на лечение гражданки Черновой Натальи, сумма займа — 2 000 000 грн., срок возврата — 5 лет».
Наталья. Бывшая. Старая любовь, от которой Андрей, вроде бы, ушёл к ней.
Андрей не просто соврал. Он пожертвовал её домом ради женщины, которая даже не была ему женой.
А она — ни сном, ни духом. Ни намёка. Ни слова.
Только лучи солнца на балконе и кофе с пенкой.
— Андрюша, проснись, — она стояла над ним в два часа ночи, зажав в руке папку.
— Что случилось?
— Расскажи мне про Наталью. Про долг. Про эту квартиру. И сделай это быстро, потому что если ты опять скажешь «всё нормально», я разбью тебе лицо этой папкой.
Он сел, уткнулся в руки и сказал:
— Я надеялся, что она не заявит права. Она обещала.
— Ты заложил наш дом ради бывшей, не сказал мне и думал, что проскочишь?
— Да. Прости.
Татьяна долго молчала.
Потом произнесла:
— А я думала, что ты — мужчина. А оказалось — ты всего лишь надежда.
Он остался сидеть, а она ушла спать на диван.
И заснула с мыслью, что утро больше не будет солнечным. Даже если окно выходит на юг.
***
Дверь хлопнула перед ней — почти театрально. Без крика, без скандала. Всё уже произошло. Всё уже решено. Без её участия.
Татьяна стояла с открытым ртом и глупым пакетом из «Перекрёстка» в руках. Пакет, разумеется, порвался. Извиняющийся огурец выкатился наружу, словно говорил: «Простите, я ни в чём не виноват».
Она не плакала. Пока. Внутри было странное чувство, будто кто-то выдернул ковёр из-под её жизни, но она всё еще стояла на ногах по инерции. Теперь нужно было выбрать — упасть или сделать шаг самой. Пауза длилась бесконечно. Снизу соседка, старая Нина Васильевна, приоткрыла дверь и с подозрением выглянула.
— Опять ссора? — спросила она, будто решила написать «Хроники падения чужих браков». — Только не кричите, Танечка, у меня давление.
Татьяна даже не ответила, кивнула и пошла вниз по лестнице. Раз-два-три… восемь ступенек до площадки. Пауза. Потом ещё восемь. Внизу — чужой воздух. Как будто мир преобразился и стал резким и враждебным.
Телефон завибрировал в кармане. Андрей. Конечно. Писал, но не звонил. Вот же трус.
«Не устраивай сцен. Обсудим вечером».
Мы обсудим вечером? — хотелось бросить этот чёртов телефон об асфальт. Ты, блин, перепутал, Андрюша. Это не обычная бытовая ссора. Ты меня, мать твою, выселил!
Она не стала звонить. Знала себя. Если позвонит сейчас — разнесёт всё. Себя, его, телефон и, возможно, пару столбов на районе.
Такси. Гостиница. Или… Лена.
— Что значит, тебя выгнали? — Ирина, её школьная подруга, посмотрела так, словно Татьяна только что заявила, что стала буддийским монахом и теперь живёт в монастыре под Костромой.
— Официально — «изменилась собственность, прошу покинуть помещение». Неофициально — «пошла вон, дура, ты нам больше не нужна».
— И Андрюша был там?
— Нет. Только Ирина. С ключами. С чайником. Она открыла мне дверь, будто я домофон звонила. И сказала в лицо — «Живи, где хочешь».
Ирина молчала. Потом села рядом и налила ей чай.,— Я все больше склоняюсь к мысли, — наконец произнесла она, — что тебе сейчас не столько чай нужен, сколько молоток. Чтобы по голове кому-нибудь ударить… ну, ты понимаешь.
Татьяна горько усмехнулась.
— Уже не хочу. Слишком поздно. Всё уже случилось. Он знал. Все это время знал. Три года, Ира. Мы вместе обои клеили, диван выбирали, телевизор вешали на стену. Он сверлил, а я держала. А на деле выходит, что всё это время я жила в чем? В холле Ирины?!
— А ты считаешь, он так специально сделал?
— Конечно, специально. Он полагал, что она забудет. Что он вернет долг. Либо что я вообще не узнаю? Ну не чудовище ли?
Ирина кивнула.
— Чудовище. Но знаешь, что самое обидное?
— Что именно?
— Что у него не хватило смелости признаться тебе. Хоть бы напился, случайно проговорился, заплакал. Но нет. Молчал. Потому что трус.
На следующий день Татьяна пришла на работу словно в вакууме. Она сидела за компьютером, делая глоток чая и уставившись в Excel, который делал вид, будто важнее всех жизненных драм.
Коллеги перешептывались: у Татьяны всегда было лицо «с обложки». Сейчас же оно было «после обложки».
Под вечер раздался звонок от него.
— Таня, давай поговорим.
— Поздно. Ты все уже озвучил не словами, а своими поступками.
— Я не хотел… Я думал, что справлюсь. Что всё улажу. Это… всё не так, как ты думаешь.
— Правда? А как по-твоему? Ты хотел сдать нас в аренду?
Он замолчал. Потом вновь заговорил:
— Я взял долг давно. Тогда были другие обстоятельства. Я был один. Не думал, что всё так получится…
— Ты не был один. Я уже была рядом.
— Я не хотел втягивать тебя в это.
— Серьезно? А в ипотеку ты меня бы втянул? Ремонт? Детей?
— Таня, я люблю тебя.
Она рассмеялась. Тихо, без радости. Такой смех бывает у тех, кто уже ничего не теряет.
— Любишь? А я тебя уже нет. Потому что ты меня предал, Андрюша. Даже не ради другой женщины. А ради своей лжи.
Вечером ей позвонила Ирина.
— Таня, я не хотела, чтобы так случилось.
— Правда? А как ты себе это представляла? Чай с печеньем? Может, еще тапочки выставила бы мне?
— Я давала ему пять лет. Предупреждала. Он обещал вернуть деньги. У меня тоже непростое положение, Таня. Ипотека, ребенок в частной школе. Я не могла больше ждать.
— А при чем тут я?
— Ты ни при чем. Но квартира — моя по документам. По договору. Я не могу тебе её оставить. Даже если бы захотела, муж против. Это не из злости, такова жизнь.
— Ирина, — тихо произнесла Татьяна. — А ты умеешь представить, каково стоять у своей двери и осознать, что там уже не твой дом?
Молчание. Долгое и тяжёлое.
— Прости.
— Я не прощу.
Татьяна отключилась. Отправилась в ванную. Умылась. Села на диван.
Нового жилья у неё пока не было. Старого тоже не осталось. Но оставалось чувство, что всё это — лишь начало.
***
— Ты что, к Ирине собрался жить? — Андрей стоял в дверях кафе, будто нерешительный мужчина перед ювелирным магазином: вроде пришёл, но понимает, что денег нет.
Татьяна не сразу его узнала. Он сбросил килограмма три за неделю и носил теперь ту куртку, что всегда лежала в прихожей — ту, про которую она говорила: «Выбрось уже, как бомж».
— А какие еще варианты? Ты свою долю уже отдал, чужую — не предложил. Или теперь, как герой, вернулся меня спасать?
— Таня, — он приблизился, — я не хочу с тобой ссориться.
— А я не хочу жить на вокзале. Вот где наше разногласие.,Кафе было практически пустым. За окном всё ещё моросила мартовская слякоть, а внутри стоял аромат кофе и едва уловимого обмана. Андрей сел напротив, осторожно, словно боясь нарушить невидимую между ними грань.
— Я всё тщательно обдумал, — произнёс он. — Я… возьму кредит. Верну ей деньги. И вместе восстановим квартиру.
— Вместе?
Он посмотрел вниз.
— Ладно. Ты. Именно ты. Только ты сможешь вернуть.
Татьяна глубоко вздохнула. Молча. Пыталась закурить — давно оставила эту привычку, но сейчас очень хотелось. Вместо этого взяла стакан воды и сделала глоток.
— Знаешь, что забавно? — тихо сказала она. — Я думала, что предательство — это когда с другой. Когда обман, страсть, любовные гостиницы, запах духов на воротнике. А оказалось, что предательство бывает тише. В бумагах. В подписанных договорах. В молчании.
— Я не хотел… правда не думал, что она на такое пойдёт.
— Конечно, не думал. Как и в школе никогда не думал, что двойку получишь. Ты вообще редко о чём задумываешься. Вместо решений у тебя только надежда, что всё «пронесёт».
— Я просто хотел помочь. Тогда, пять лет назад. Она была больна, Таня…
— Она — это твоя бывшая. А я — кто для тебя?
Он застыл, не ответив. Она кивнула — вопрос снят.
Спустя неделю все трое встретились на нейтральной территории — в нотариальной конторе.
— Ты уверена? — спросила Ирина, подписывая документ о продаже. — Могу… хотя бы временно…
— Не надо, — прервала Татьяна. — Не хочу вернуть квадратные метры. Хочу вернуть себя.
Ирина смотрела растерянно. В этот миг она больше не казалась мрачной хранительницей чужих ключей. Просто человек. Уставший. Приземлённый. С ипотекой, мужем, ребёнком и грузом неправильных ставок.
Андрей молчал. И на этот раз — слушал.
Через два месяца Татьяна уже жила в новой квартире — съёмной, маленькой, с кривым потолком и без занавесей. Но это была её квартира. Своя не по документам, а по внутреннему выбору.
Каждый вечер она включала радио, ставила чайник и спокойно сидела у окна. Не ждала. Не надеялась. Просто была.
Однажды на почту пришло письмо от Ирины.
«Знаю, ты меня не простила. Наверное, я тоже бы не смогла. Просто хочу сказать: ты сильная. И если что — я рядом. Без ключей.»
Татьяна не стала отвечать. Не из-за злости, а от того, что не знала, о чём говорить.
В июне, в пятницу вечером, Андрей позвонил с незнакомого номера. Её контакта у него не было — она удалила. Но голос узнала сразу.
— Привет. Как ты?
— Лучше.
— Я думал… может, встретимся?
— Зачем?
— Просто поговорить.
— Ты уже сказал всё, что хотел. И я тоже.
— Таня… — он помолчал. — Хочу начать всё заново.
Она прижала телефон к уху. Слышала смех на фоне — возможно, коллеги или просто прохожие.
— А я — нет, Андрюша. Я не хочу начинать заново. Я хочу идти вперёд.
Он замолчал. Минута. Потом коротко:
— Понял. Пока.
Она выключила телефон. Сделала глоток прохладного чая. И впервые за долгое время улыбнулась.
Без сцен, без слёз, без возвратов. Только один человек в комнате. Один чайник. И вся жизнь впереди.