Ее глаза приковали взгляд ко мне. Взгляд был тяжелым, словно она пыталась прожечь во мне дыру и заглянуть внутрь. Вся ее наигранная вежливость исчезла.
— Ты же бедная — откуда у тебя такой дом?
Ее вопрос повис в воздухе, густой и ядовитый, как ее духи. Я глубоко вдохнула, стараясь успокоить дрожь в руках. Спокойствие. Только спокойствие.
— Почему вы так говорите, Тамара Сергеевна? — мой голос прозвучал ровно, возможно, даже слишком.
Она усмехнулась. Короткий, злой смешок.
— А как же иначе? Я знаю доходы Алексея. Знаю и твои жалкие копейки, которые ты получаешь за свои картинки в интернете.
На первоначальный взнос за такой дворец вы бы копили до моей пенсии. Так что не надо делать из меня дурочку.
Она приблизилась ко мне на шаг.
— Это деньги с криминалом связаны? Алексей вляпался в какую-то историю? Говори!
Я смотрела на нее и впервые за много лет не ощущала страха. Лишь ледяную, кристально чистую ярость.
Она не просто оскорбляла меня. Она унижала своего сына, отказывая ему в праве на успех. Она топтала мой труд, мои бессонные ночи, мою мечту.
— Этот дом приобретен на честно заработанные средства, — твердо сказала я. — И он не имеет никакого отношения к криминалу.
— Тогда при чем здесь богатый любовник? — выпалила она.
Я сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Вот оно. Дно, до которого она без труда докатилась.
— Вам не приходило в голову, что я могла заработать эти деньги сама?
Тамара Сергеевна расхохоталась. Громко, звонко, запрокинув голову.
— Ты? Оленька? Девочка, не смеши меня. На чем? На продаже своих открыточек? Максимум, на что ты способна — удачно выйти замуж. Что, впрочем, ты и сделала. Но даже мой сын сам не справился бы с этим.
Она резко оборвала смех и снова приняла серьезное выражение.
— Ладно. Раз уж вы вляпались, нужно думать, как выкручиваться. Дом надо продавать. Срочно. Пока за Алексеем не пришли. Погасите долги, а на остаток купите что-то попроще. И поближе к нам. Мне будет спокойнее, если вы будете под присмотром.
Она говорила так, будто уже все решила. Как будто этот дом — ее проблема, которую она сейчас великодушно решит.
— Никто ничего продавать не будет, — сказала я. Воздуха в легких почти не осталось. — Этот дом — мой.
— Что значит «твой»? — она вытянула лицо.
— Именно так. Он куплен на мое имя, на мои деньги. И я сама буду решать, что с ним делать.