— Чего вам нужно? Дома никого нет, они уехали на праздники, вернутся через пару дней, — голос Нины звучал с раздражением, когда она прищурилась и внимательно разглядывала фигуру у калитки напротив.
Собака соседей лаяла, словно почувствовала беду. Худая, сгорбленная женщина в мятых одеждах держалась за ржавую калитку и пристально смотрела на неё. Лицо смуглое, глаза большие, словно выросли из самой земли.
— Тётя Нина, разве вы меня не узнали? — женщина улыбнулась, показывая беззубый рот. Голос был хриплым, прокуренным, но с какой-то знакомой интонацией, от которой у Нины пробежали мурашки.
Она перешла дорогу и подошла ближе, остановившись в двух шагах от гостьи. Пустые, словно выжженная степь, глаза женщины впились в неё. Улыбка мелькнула вновь, но казалась зловещей, как давний, забытый кошмар.
— Нет, не узнала. Мы знакомы? — Нина поправила платок на голове, стараясь скрыть растерянность.
— Тётя Нина, это я — Ольга! Помните? Я к вам бегала и пряталась от матери. Курила в вашем саду, помните? Говорила, что с вашими детьми сижу, а вы меня не выдали, — женщина засмеялась, но смех был похож на кашель.
Нина замерла. В голове всплыли обрывки воспоминаний: звонкий смех, длинные светлые волосы, веснушки на щеках. Ольга?
Та самая, которая была первой красавицей на их улице? Та, за кем мальчишки бегали толпами, а её мать Ирина кричала так, что стёкла дрожали?
Нина прижала руку к груди, словно пыталась успокоить бешено стучащее сердце.
— Ольга? Это ты? — слёзы сами покатились по её щекам. Она смотрела на женщину, которая выглядела старухой, хотя, если посчитать, ей едва ли больше сорока. — Как… как же так?
Ольга опустила взгляд и потянула рукава огромного мужского свитера, который свисал на её худом теле.
Раньше густые и золотистые волосы теперь были тусклыми, выгоревшими и едва доходили до плеч. Лицо — загорелое, измождённое, с глубокими морщинами на лбу и синяками под глазами. Грязные ногти, сухие губы, одежда, словно снятая с чужого плеча.
— Да, тётя Нина, это я, — Ольга усмехнулась, но в голосе слышалась горечь. — Где моя мать? Когда она вернётся? А Катя, моя сестра, здесь живёт? Замужем, правда?
Нина растерялась. Вопросы лились с неё, как горох из дырявого мешка, а слов не находилось. Ольга, когда-то сиявшая, как солнце, теперь стояла перед ней, словно призрак. Что с ней сделала жизнь?
— Тётя Нина, не смотрите на меня так, мне и самой противно, — Ольга отвернулась, голос дрогнул. — Ладно, я пойду. Вы всё равно молчите.
— Постой! — Нина схватила её за руку, холодную, словно лёд. — Пойдём ко мне, я всё расскажу. Ты ведь не спешишь?,Ольга небрежно пожала плечами, на мгновение её глаза вспыхнули, но сразу же потускнели.
— Мне действительно некуда идти, — с трудом произнесла она.
Они находились на кухне у Нины, где витал аромат только что испечённого хлеба, приготовленного для внуков.
Ольга с жадностью поглощала всё, что стояло перед ней: картофель с котлетами, солёные огурцы, свежий хлеб с маслом. Нина внимательно смотрела на неё, пытаясь увидеть в истощённой женщине ту девочку, которая в детстве прятала сигареты в рукав и бегала к ней в сад.
— Ольг, ты больна? — не удержалась Нина, её голос дрожал от сострадания. — А где же твои дети? Где твой муж, Юрий?
Ольга застыла, её рука с вилкой дрогнула. Она посмотрела на Нину, и в её глазах отразилась такая глубочайшая боль, что Нина невольно отпрянула.
— Он не приедет, тётя Нина, — горькая усмешка коснулась её губ. — Он умер. Наконец. Только слишком поздно, посмотрите, что со мной стало.
Она опустила голову и замолчала. Нина почувствовала, как слёзы вновь подступают к глазам.
В памяти Нины всплыла молодая Ольга: высокая, стройная, с густой светлой шевелюрой и карими глазами, искрящимися от смеха.
Парни кружили вокруг неё, словно пчёлы, а она, вопреки воле матери, кокетливо игралась с каждым из них.
Её мать Ирина постоянно кричала: «Что же ты за позор такая, принесёшь гадость в дом!» А Ольга лишь смеялась и убегала к Нине, чтобы укрыться.
— Ольг, расскажи, что с тобой произошло? — Нина мягко взяла её за руку. — Ты же была… такой красивой. Как же всё так обернулось?
Ольга отодвинула тарелку, её плечи затряслись. Она скрыла лицо в ладонях и расплакалась.
— Знаете, чем для меня была жизнь, тётя Нина? Кошмаром, — её голос срывался от рыданий. — Этот мерзавец, Юрий, он… он меня сломал. А я сама себя доконала.
Нина слушала, не перебивая, а Ольга словно изливала наружу всю боль, накопившуюся за годы.
Она рассказала, как влюбилась в Юрия — парня из Кременчуга с деньгами и обаятельной улыбкой. Как мать, Ирина, неожиданно благословила этот союз, хотя раньше прогоняла всех её поклонников.
Как они поженились, и Ольга думала, что наконец вырвалась из-под власти матери и обретает новую, счастливую жизнь.,— Он был жизнерадостным, тётя Нина, — Ольга смахнула слёзы рукавом. — Подарки, цветы, рестораны… Мне казалось, что это и есть счастье. А потом… потом он начал пить.
После рождения нашего сына Димы дела стали ухудшаться. Мы часто ссорились, он поднимал на меня руку. Я бегала к матери за помощью, а она только повторяла: «Сама выбрала — терпеть». И я терпела.
Нина вспомнила, как Ольга приезжала с ребёнком — мрачная, но всё ещё красивая. Тогда у Нины было много своих проблем: старший сын поступал в институт, младшие требовали внимания. Она не пыталась разобраться, что происходило у соседки.
— Потом он влез в долги, — Ольга продолжила с пониженным голосом, будто боялась произнести это вслух. — У него появились странные друзья. Они пили, курили что-то непонятное.
Деньги стремительно исчезали, дом продали, переехали в небольшую двушку. И он предложил попробовать мне. Говорил, что от одного раза ничего не случится, лишь расслаблюсь.
Нина ахнула, прикрыв рот рукой. Ольга взглянула на неё, и в её глазах была такая безысходность, что Нина захотела обнять её и больше не отпускать.
— Я попробовала, тётя Нина. И всё — пропала, — Ольга горько усмехнулась. — Сначала порошок, потом уколы.
Юрий уверял, что это временно, пока долги не выплатим. Но долги только увеличивались. Машину продали, я перестала ходить на работу. Диму отдали в садик, а мы… мы уже не были людьми.
Она рассказала, как их квартира превратилась в притон. Как милиция регулярно забирала то меня, то Юрия, но всегда отпускали — за деньги или «услуги».
Как Диму отдали в приют, а я была слишком потеряна, чтобы бороться за сына. Как родилась дочка, названная в честь моей матери, Ирины, но даже это не растрогало бабушку.
— Мать не хотела меня видеть, — Ольга сжала кулаки. — Я звонила ей, умоляла: «Мама, помоги, я умираю». А она отвечала: «У меня нет дочери-наркоманки». И всё.
Нина не смогла сдержать слёз.
Она вспоминала, как Ирина хвалила младшую дочь Катю, а об Ольге говорила только с презрением. Как Ольга привозила Диму к бабушке, а сама исчезала. А потом совсем пропала.
— Однажды мне удалось выбраться, — Ольга внезапно улыбнулась, и в этой улыбке мелькнул отблеск прежней девушки. — Нашла помощь в одной организации. Полтора года оставалась чистой, забрала Диму. Работала, мыла подъезды. Казалось, всё начинается заново. Но потом Юрий вернулся.
Она рассказала, как бывший муж, выйдя из тюрьмы, вновь втянул её в прежнюю жизнь. Как они уехали в другой Кременчуг, жили в общежитии, «зарабатывали» на дозу. Как Дима стал её презирать, выросший в этой обстановке. Как дочка Ирина попала в детский дом, а Ольга — в тюрьму.,— Тюрьма, тётя Нина, не учит на ошибках, — покачала головой Ольга. — Там я упала ещё глубже. Ради дозы была готова на всё.
Они сидели молча. Чай в кружках остыл. Нина гладила Ольгу по руке, не находя слов. Внутри взывала к небу от безысходности — оттого, что не сумела помочь, не удержала эту девочку, пока та могла ещё спастись.
— А потом… потом меня отправили на ферму, — вновь заговорила Ольга, голос её стал ровнее. — Некто предложил прекратить всё. Я согласилась — хуже уже не было.
Нас с Юрием отвезли в глушь. Наркотиков не давали, ломало страшно, но предлагали водку, чтобы не угасли. Трудились на кошаре — за еду и крышу над головой. Юрий однажды напился, забрел в поле зимой и замёрз. А я… осталась.
Нина слушала, будто задержав дыхание. Ольга поведала, как жила там, как боялась вернуться в Кременчуг — понимала, что там её ждёт лишь старая, разрушенная жизнь. Как приехала к матери, надеясь отыскать сына, но Ирины не было дома.
— Мне 38, тётя Нина, — взглянула она в глаза собеседнице. — А выгляжу, как старушенция. Дима не хочет меня видеть, и я понимаю его. Дочку удочерили, и, слава богу, ей не нужна такая мать. Но я хочу… хочу хотя бы попытаться поговорить с Димой. Хоть и не заслуживаю.
Нина обняла её, ощущая, как дрожат худые плечи под своими руками.
— Ты не виновата, Ольг, — прошептала Нина. — Жизнь тебя сломила, но у тебя ещё есть силы подняться.
На следующий день Ольга ушла, забрав у Нины немного гривен и номер телефона Димы. Нина предлагала остаться, подождать Ирину, но Ольга отказалась.
— Не желаю её видеть, — сказала она. — Она меня никогда не любила. А Димке я сама позвоню.
Нина смотрела вслед уходящей по пыльной дороге девушке и молилась, чтобы у судьбы ещё остался шанс для той, кого жизнь так жестоко искалечила.
***
Ольга больше не появлялась. Ирина вернулась, но о дочери не упоминала. Говорят, Дима уехал в другой Кременчуг, работает, но к бабушке не заезжает.
Нина иногда вспоминала Ольгу — её печальные глаза и ту искру, что всё ещё тлела внутри. Она надеялась, что где-то в другой жизни Ольга обрела свой путь. А если нет… пусть Бог будет ей судьёй. И, может, подарит ещё один шанс.
